За рекой - заливные луга, серебро стариц, чахлые перелески, а дальше, почти у самого горизонта, стеной стоит синий сосновый бор. Почему-то в памяти он отложился именно синим. Эта картина завораживает меня настолько, что я подолгу сижу на уютных руинах и смотрю вдаль, на реку, на бор.
Для меня мир кончался тогда этим сосновым бором. А так хотелось заглянуть туда, дальше, узнать, увидеть, что за ним? Однажды я не справился со своим желанием, с этим мороком, уговорил соседского приятеля Алика Слонкова, и мы, никому ничего не сказав, отправились в путешествие: чтобы увидеть, наконец, то, что находится за горизонтом. На автобусе "зайцами" мы переехали по понтонному мосту через реку Томь, вышли на остановке Тимирязевский бор, потом долго шли в глубь этого соснового леса, набрели на узкоколейку, по которой возили спиленную древесину, пошли по шпалам, все дальше и дальше углубляясь в лесную чащу.
Столько лет прошло, а внутри не переставало жить счастливое ощущение той первой, почти настоящей дороги, первых открытий. Небо было высоким, сосны торжественными, таежные запахи будоражили кровь, и за каждым поворотом чудилось открытие тайны.
Мы шли и шли по этой узкоколейке навстречу заходящему солнцу, ощущая себя настоящими взрослыми путешественниками, почти Робинзонами. Не знаю, что было бы дальше. Где располагалось ближайшее поселение? Где бы застала нас ночь? Неожиданно сзади послышался шум, мы обернулись - это была дрезина, которая бойко настигала нас, в ней сидели родители Алика. Видимо, он все-таки проговорился относительно наших намерений.
Я уже не помню сейчас подробностей последовавших разборок. По-моему, все обошлось, потому что родители были счастливы обнаружить нас живыми и здоровыми. Правда, Алику Слонкову было наказано больше не водиться со мной.
С тех пор для меня сделалось любимым занятием сидеть на обрыве и смотреть вдаль - на реку, на бор. Возможно, я подсознательно хотел увидеть свое будущее, те места и страны, где придется побывать... Но тогда я ни о чем таком даже и не думал. Какие страны? Какие города? Мир заканчивался синим сосновым бором. А за ним была тайна.
Став взрослым, я еще несколько раз ловил себя на страстном, почти болезненном желании пойти сию же минуту вперед, чтобы увидеть - а что там - за тем хребтом, за тем лесом, за той рекой. И всегда мечтал оказаться в городе детства, найти обрыв, где мы играли с пацанами, опять увидеть тот чудный пейзаж: широкую реку, серебро стариц, синий бор на горизонте.
Круг замкнется?
***
Иногда мечты сбываются. И вот иду теперь навстречу своему прошлому. От площади Ленина, где находится мой отель, по улице Розы Люксембург к Совпартшкольному переулку.
Где-то рядом должен быть тот деревянный двухэтажный дом с резными наличниками, где прошло детство.
Сердце затрепетало. Вдруг он уцелел, этот родной дом? Я замедлил шаг. На глаза отчего-то навернулись слезы. Вдруг?
Нет. Сразу увидел, что стоит как ни в чем не бывало кирпичный "доходный дом" купца Некрасова в три этажа, построенный еще в конце XIX века - он был в нашем дворе. А вот родного строения теперь нет, на его месте торчит чудовищное по своей нелепости заведение - с одной стороны трактир "Золотая долина", с другой "Ферганская кухня" - плов, шашлык, манты.
Зачем-то зашел в шашлычную, спросил у тетки за стойкой, давно ли существует это кафе? Она говорит: "Уже лет семнадцать". Стал пояснять причину своего любопытства: "Я в этом дворе вырос". "А-а", - равнодушно протянула тетка и отвернулась.
Выйдя наружу, еще раз обошел окрестности. Вот тут стоял наш дом, на первом этаже жили Слонковы и кто-то еще, на втором две комнаты занимали мы (родители и я с братом Сережей), одну - какая-то девица легкого поведения (к ней по ночам шастали офицеры из гарнизона), и еще в двух комнатенках жила семья майора Дригаленко. Их дети Женька и Ольга были младше меня. Потом Женька, как я узнал, закончил местный университет, продвинулся в биотехнологиях, был замечен американцами и в 90-е годы уехал на ПМЖ за океан, где следы его потерялись.
Во дворе были сараи-дровяники, где на зиму хранились дрова - дом отапливался печками. Каждую осень мы с братом кололи березовые чурки и забивали ими сарай под завязку. Топили две печки, и поэтому в квартире всегда было тепло, даже в самые лютые морозы.
Воду брали из колонки, которая находилась во дворе.
Однажды мы с Аликом вырастили в бутылках с водой тополиные прутики, они дали корни, потом посадили эти прутики перед домом, и они вымахали в огромные (как нам тогда казалось) деревья, выше дома. Летом мы залезали на крышу и оттуда на парашютах от сигнальных ракет сбрасывали вниз нашего кота Пушка - ему это сильно не нравилось.
Но теперь надо было идти дальше, на Воскресенскую горку, ведь ради нее я и затеял это путешествие в свое далекое прошлое.
***
Не без труда, задыхаясь и останавливаясь для передышки, забрался на эту невысокую горку.
Опять удивительно: годы прошли, а ее обращенные к реке склоны все так же покрыты дикими кустами, крапивой и черемухой. Может быть, сегодняшние мальчишки, как и мы, тоже играют здесь в войну, если, конечно, отвлекаются от глядения в свои мобильные телефоны.
Воскресенский храм наверху, который когда-то выглядел полуразрушенным, теперь полностью восстановлен, территория вокруг облагорожена. Хотя отойдешь чуть в сторону - и опять видишь островки тлена и запустения.
Зашел внутрь. В свечной лавке спросил женщину, которая стоит за прилавком, можно ли поговорить с настоятелем? Она вначале напряглась: а вы кто? Объяснил. Позвонила по телефону, дала мне трубку, пояснив: "Отец Дионисий". Священник согласился на встречу, попросил быть здесь в пять часов вечера.
Я еще побродил вокруг, пытаясь найти остатки той кирпичной стены, с которой почти семьдесят лет назад всматривался в свое будущее. Нет, не нашел. И той картинки, что открывалась отсюда, тоже теперь нет: перспективы совсем другие - до реки все застроено большими домами и за рекой много всяких построек, вплоть до самого бора, который по-прежнему синеет на горизонте.
И почему-то сердце не трепещет теперь.
Все равно долго не уходил, мне казалось важным что-то почувствовать здесь, что-то найти.
Ровно в пять вернулся к Воскресенскому храму.
Отец Дионисий оказался приветливым молодым человеком сорока лет. Вначале он с явным удовольствием показал мне верхний придел церкви, где проходят воскресные службы, потом мы спустились в его каморку, стали разговаривать. Оказывается, это едва ли не самая старая церковь Томска, ей 220 лет. Сначала она была деревянной, потом, в начале XIX века, построили каменную, в стиле "сибирского барокко". В 1897 году на деньги местного богатея и мецената Андрея Васильева был отлит Царь-колокол весом в тысячу пудов, его звон был слышен за пятьдесят километров.
В 1930 году по решению большевистской власти колокол был отправлен на переплавку как металлолом. В 1936 году храм, как и все другие, закрыли. Пытались сорвать кресты с куполов, но все попытки оказались тщетными - так кресты и уцелели до сих пор. Один - самый центральный - и теперь хранит следы того вандализма, он слегка наклонен. До крушения советской власти храм использовался под разные нужды: здесь был тир НКВД, гараж, архив, склад.
Когда в 90-е годы прошлого века церковь стали восстанавливать, то по старым чертежам отлили колокол такого же размера. Внешне такой же, однако его звон еле долетает до берега Томи.
Отец Дионисий говорит, что на его глазах старое поколение уходит. В церковь приходит молодежь, часто семейная.
- Они ищут в вере стабильности для себя, для своих детей.
Я поинтересовался, а что за старый деревянный дом по соседству, сразу за оградой, на пустыре перед крутым склоном?
- Этому дому сто двадцать семь лет. Когда-то там жили семьи священников. Потом были коммунальные квартиры - люди ютились в комнатушках, без воды, с печным отоплением, туалет на улице. Воду таскали коромыслами. Так, кстати, и сейчас живут многие томские жители вот таких деревянных домов. Мы потихоньку выкупаем эти квартиры, хотим сделать здесь что-то наподобие просветительского клуба, назвали уже его - Воскресенская усадьба.
Поговорили о Томске. Я спросил, отчего батюшка любит этот город. Ответ меня не удивил:
- В нем душа есть.
***
Так замкнулся ли круг? И надо ли было совершать это восхождение к храму на Воскресенской горке?
Многое уже позади. За тем берендеевским лесом, пряно пахнущим мхом, сосновыми иглами, грибами и солнцем, оказался такой огромный и такой разный мир. Оказалась жизнь, до краев наполненная всякими приключениями, путешествиями, счастьем и горестями.
Ничего этого я не мог рассмотреть, вглядываясь много лет назад в свое будущее с кручи над старым Томском. Но теперь-то я понимаю, отчего так трепетало тогда мое юное сердце.
Судьба уже знала, что будет дальше. Это я не знал.