Динара Друкарова, известная зрителям по фильмам "Про уродов и людей", "Замри - умри- воскресни!", на сломе тысячелетий уехала во Францию и живет там с семьей на барже у парижской набережной Сены. Возможно, такой выбор "дома на воде" тоже определен все тем же инстинктивным стремлением к жизни более естественной, близкой к природе. И натурой для своей картины "Лили и море" она выбрала Исландию - страну льда и вольных, уходящих в бесконечность, вод. И полет чаек, вечно живущих в порывах ветра, - лейтмотив ее фильма.
Она сама сыграла героиню - женщину с суровым обветренным лицом наедине с холодным величественным морем. И название рыбачьего сейнера Rebel - "Бунтарь" - вполне отвечает ее порыву все круто поменять. Она бежит из прошлой жизни во Франции (причин мы не узнаем - это не важно) в эти застылые, на взгляд неприветливые края в поисках самоутверждения, обретения какого-то только ей ведомого смысла. Без денег и пристанища, она ищет и работу, и, как мы поймем, свой дом на рыболовном судне - работу физически тяжелую, мужскую. Она хочет что-то важное самой себе доказать.
Лили будет жить в тесном кубрике в мужской компании рыбаков - своего рода "дочь полка". Мужики будут ей рады, но не как женщине, а как странному взъерошенному воробушку (так ее и назовут, уже сомневаясь, что она - женщина). Она будет перекладывать улов льдом, смывать с палубы рыбью кровь, и для нее будет счастьем, когда ей доверят нести вахту и наравне с мужчинами оценят ее труд.
"Лили и море" - тот случай, когда режиссер и великолепный финский оператор, снявший многие картины Аки Каурисмяки ("Гавр", "Человек без прошлого", "Вдаль уплывают облака") Тимо Салминен не просто делают свою работу - они вместе с героиней проживают ее жизнь, нас в нее вовлекая. Вместе с ней впитывают суровую северную красоту, ритмы виражей этих вольных чаек, невозмутимость проплывающих мимо берегов со скудной порослью строений, колыханье серых пенистых волн. Тщательно отобраны типажи местных обитателей - грузные немногословные бородачи, женщины с натруженными руками, их природная доброта и немного корявая, но безотказная отзывчивость. Ловишь себя на том, что и ты уже обжился там, среди них, уже их любишь, уже веришь в их надежность.
Это тот счастливый фильм, для которого нельзя написать спойлер - там нечего пересказывать, события только простейшие, бытовые: поиски работы, случайные встречи, пиво в поселковом баре, разгрузка улова... Но это фильм экстрима: если вовлечься в эту созерцательную неторопливость, иногда будет страшно, а иногда очень больно. Особенно когда тебе откроется невидимая миру драма такой жизни, точнее - такого эскейпизма от жизни, изначально обреченного, но неодолимого. И, как ни странно, счастье такой жизни. Это как военный синдром: говорят, побывавшие в боях уже не могут вернуться к нормальному существованию - оно для них пресно, лишено чувства опасности и жизнетворного адреналина. Вот и эта Лили уже не может жить общепринятым семейным бытом, и единственную в фильме постельную сцену нельзя назвать любовной - это лишь осуществление человеческого естества, утоление жажды тепла, только эпизод в настоящей, пронизанной ветрами и навсегда ими раненной жизни.
Событий в картине мало, и они складываются в авторскую тему, где, по Чехову, все ружья в конечном итоге стреляют. Вот и рана, которую получит героиня, порезавшись рыбьим плавником, займет свое место в метафорическом ряду фильма. И даже название ее велосипеда "Дух свободы" не покажется случайной деталью. Только однажды режиссер позволит себе подсказку в виде сюрреалистического кадра - когда вокруг скрючившейся фигурки Лили бабочкой расползается по льду кровавое пятно.
В фильме Друкаровой отразилось сегодняшнее межеумочное состояние феминистского кино, лунатически движущегося согласно поговорке "пойди туда, не знаю куда, найди то, не знаю что". Есть не вполне осознанный порыв к некоему равенству - т.е. к той вольности и самостоятельности, которые молва приписывает мужской доле. Но у этого порыва к жизни на ветру есть непредсказуемые "побочки" - ущемление женского начала и расставание с надеждой обрести нехитрое "бабье счастье" в семье, детях, теплом уютном доме. Чайки умирают в полете, на земле обращаясь только в нелепо распростертое изуродованное тельце.
Возможно, появление такого фильма предвещает новый этап неистовой "феминизации" мирового кино, которая уже его изменила до неузнаваемости, - этап разочарования в этом бунте, вполне объяснимом, изначально даже справедливом, но уже близком к абсурду и явно не способном привести ни к воле, ни к счастью.