В данном случае режиссер существенно поправил Чехова: вырезал из пьесы несколько второстепенных персонажей, а реплики главных героев перераспределил между оставшимися так, что они обрели новое, свежее звучание. В сущности, нам явили историю не про "пять пудов любви", как характеризовал свою "Чайку" сам Чехов, а скрупулезный анализ самореализации личности.
Легендарный монолог Нины Заречной (Анна Завтур) - "Люди, львы, орлы и куропатки…" - в своей провалившейся пьесе про "мировую душу" спустя некоторое время здесь повторит сам Треплев (Никита Каратаев). И как по-настоящему завораживающе прозвучит этот монолог в его исполнении! Вдруг понимаешь: явись этот юноша с его необычным талантом на сто лет позже, он стал бы модным автором популярных фэнтези - ведь именно этот жанр рождается под его пером. Кое-кто из неискушенных читателей это чует. Большинство же, так сказать, профессиональная критика и "серьезные" литераторы, относится пренебрежительно.
Так обычно и случается с "преждевременными" талантами.
Оформление спектакля лаконично и выразительно (художник - Александр Боровский). Все первое действие водная гладь сцены заполнена сцепленными лодками. Задник мерцает как "колдовское озеро", а персонажи перебираются с лодки на лодку, то оставаясь в одиночестве каждый на своем плавсредстве, то соединяясь на каком-нибудь из них в бурных дебатах. Но качающиеся на воде лодки заставляют всех двигаться зыбко, неустойчиво - вот так же пока все зыбко и неустойчиво в их судьбах, отношениях, перспективах…
А над озером носятся чайки, и время от времени насельники усадьбы начинают передразнивать их крики, взмахи крыльев. Очевидно: подбитой чайкой здесь является не только Заречная, но и неудачница Маша (Марина Гончарова), навсегда раненая безответной любовью к Треплеву, и сама блистательная Аркадина (Елизавета Боярская) - молодость и красота уходят, слава капризна, любовник глядит на сторону.
Совсем иначе явят нам персонажей во втором действии.
Прошло два года. Многое так или иначе определилось. Теперь уже никаких шатаний. Лодки перевернуты кверху днищами и похожи на закрытые гробы. Герои ходят по ним устойчиво, твердо. Вместо плеска воды слышно зимнее завывание ветра. Лето кончилось, молодость кончилась.
Но что-то же осталось неизменным? Да. По-прежнему несчастлив Треплев, хотя в журналах его уже печатают и гонорарами, а также модными нарядами он обзавелся. По-прежнему страдает Маша, хотя затащить в постель Треплева ей таки удается. По-прежнему не расстается со своей записной книжкой Тригорин (Игорь Черневич): цитировать последние записи из нее он готов по первой просьбе с невозмутимым цинизмом. И по-прежнему неразлучна с ним постаревшая Аркадина.
Надо отметить роскошный прием режиссера, поделившего реплики Тригорина на двоих - его и Аркадину. Так говорят близнецы или люди, долго живущие вместе, проросшие один в другого мыслями, чувствами, словами. Этот прием обостряет чеховский текст, делает авторские намеки более прозрачными.
Выразителен эпизод, когда после бурной ссоры и примирения Тригорин с Аркадиной одеваются и по ошибке перепутывают одежду - она надевает его пиджак, он - ее пальто. Потом меняются, конечно. Но точно так же они будут "перепутывать" свои реплики. Именно Тригорин с Аркадиной наперебой, а не Треплев, как у Чехова, будут рассказывать домочадцам историю незадавшейся актерской карьеры Нины, ее личные несчастья. И знаменитую тригоринскую реплику, когда он ищет признание Заречной в своей книжке: "Страница 121... строки 11 и 12… Вот… Если тебе когда-нибудь понадобится моя жизнь, то приди и возьми ее", - прочитает тоже Аркадина, вырвавшая книжку из рук любовника. Прочитает с нарочитым пародийным завыванием, передразнивая актерские интонации неудавшейся инженю.
Вообще главным персонажем в этой постановке, похоже, является именно Тригорин, что и неудивительно, учитывая главную идею спектакля: проблему самореализации. Он то и дело цитирует слова Чехова, как будто именно он, писатель Борис Тригорин, пишет сейчас эту пьесу. А его ироничная самоэпитафия ("Здесь лежит Тригорин. Хороший был писатель, но он писал хуже Тургенева") чудесным образом зарифмуется с финалом.
В спектакле о роковом выстреле Треплева Тригорину сообщит Маша. Он онемеет сначала. А потом присядет, чтобы записать в свою книжечку ее слова: "Уведите куда-нибудь Ирину Николаевну. Дело в том, что Константин Гаврилович застрелился". И уже нам, публике, объявит во всеуслышание: "Чайка". Комедия".
Да уж, смешно. Но разве не из таких вот слез и крови рождаются шедевры?