Объявив себя после революции имажинистами, - мол, мы создаем образы - они вели совсем не поэтический образ жизни: то улицы переименуют в свои фамилии, то на памятник Пушкина повесят табличку "Я с имажинистами", то расклеят по всей Москве листовки "Всеобщая мобилизация" с призывами выходить на демонстрацию против действующего искусства к Большому театру. И ведь ничего святого - собрали однажды толпу поклонников и любовниц, и пошли расписывать колокольню Сретенского монастыря веселыми призывами, самый безобидный из которых: "Граждане, белье исподнее меняйте!". А одно из самых похабных четверостиший оставил на стене святыни Есенин. Стишки начинались так: "Вот они толстые ляжки Этой похабной стены…". А все, что дальше, даже сегодня печатать нельзя.
И что было имажинистам после этой "акции"? Ничего. Только в газетах пожурили, но этого банда поэтов и добивалась, они потом над собой публичный "суд" устраивали, передразнивая прессу. Смеялись времени в лицо.
Все об имажинистах можно узнать на открывшейся в культурном центре Elohovskiy Gallery выставке "Главные хулиганы Москвы: книги и судьбы поэтов-имажинистов". Куратор Людмила Ларионова, влюбленная в ту эпоху и в героев проекта, подала редкий сегодня пример объективности - за талантами не всегда скрываются святоши. К тому же кого сегодня удивишь выставкой книг, даже пусть самых редких, даже с автографами того же Есенина - придут гуманитарии, отметятся в соцсетях и забудут. Но то, что сделала Ларионова, теперь будут обсуждать не меньше, чем роспись Сретенского монастыря сто с лишним лет назад.
В помощь куратору пространства галереи - кирпичные своды, арки, сквозные комнаты - оставалось их только наполнить смыслами. Здесь и макет колокольни монастыря, и бедный Пушкин, безмолвно согласившийся быть с имажинистами, и поэтическое кафе "Стойло пегаса", в котором наливают шампанское и угощают кроличьей икрой, и книжные ларьки - прообразы тех магазинов, что открывали имажинисты, и куда часто поставляли свои рукописные книги. Раскупали их мгновенно. На то часто и жили-кутили.
Названия хлесткие - "Золотой кипяток", "Мариенгоф развратничает с вдохновением", "Исповедь хулигана" - но автографы милы и скромны. Вот знаменитая книга Шершеневича "Лошадь как лошадь", во многом для имажинистов программная, подпись на авантитуле: "Дорогой Марине Цветаевой от Вад. Шер". Цветаева, кстати, к имажинистам относилась скептически, и Вад. Шера, по воспоминаниям ее дочери Ариадны, называла "поэтиком".
Одну из книг публике показали впервые, а до этого момента во всех энциклопедиях и каталогах она числилась утраченной. Тот случай, когда куратору Людмиле Ларионовой повезло - при подготовке выставки она случайно нашла ее в одной из частных коллекций. Это эссе Сергея Есенина "Ключи Марии". О тайне стиха и сущности творчества, как его понимал поэт. На свободном листе надпись его же рукой: "Екатерина Эйгес/ за встречи наши/ приятные/ с любовью/ С. Есенин/ 1921". Поэтесса Эйгес, к слову, эссе об искусстве не оценила, назвав его "не совсем понятным". А вот что она ценила - это оставленные у нее рукописи Сергей Александровича. А еще помощь от него - с одной из своих муз он делился даже продуктами.
Имажинисты дружить умели, возможно, в этом и есть главный их урок нашему времени. Они друг друга не предавали, и даже, когда двое из них уехали за границу - Есенин в долгую "командировку", а Кусиков навсегда (он доживет до 1977 года и умрет в Париже) - они все равно оставались "связанными одной цепью", вспоминали друг о друге, поддерживали, тосковали. "В Москве грусть. Каждый поодиночке. Не банда у нас, а разброд", - писал Мариенгоф Кусикову в марте 1922 года. С этого момента, по большому счету, и начался закат имажинизма. И потому что денег стало меньше, и потому что власти за хулиганов все-таки взялись, да и потому что, как говорит Людмила Ларионова, это движение не могло не выродиться, по своему эпатажу оно изначально рассматривалось как явление временное.
Но все-таки напоследок они еще успели поскандалить. В "Стойле Пегаса" имажинисты вместе с философом Алексеем Топорковым устроили вечер памяти Александра Блока. Не было прощальных речей, не было и поэтических посвящений, а было одно только глумление над умершим - "бардельная мистика" и прочая "правда". И это через две недели после ухода поэта. О своем "переборе" имажинисты договорились не вспоминать. И слово сдержали. А мемуары, так или иначе, они оставить успели - молодым из той хулиганской четверки умер только Есенин.
Кстати
На кураторских экскурсиях по выставке можно будет узнать о судьбах поэтов, об их влиянии на литературу, о Москве имажинистов - подробная карта их кабаков, квартир и лавок - один из экспонатов проекта. Будут и лекции. Одна из них "Музы имажинистов: секс большого города в женских поэтических сборниках" намечена на 17 марта.