Дмитрий, ваш роман "Комитет охраны мостов" - это книга Сибири, ярости и надежды. Начнем с Сибири. География романа: Красноярск, Новосибирск, Томск и Норильск. Эти локации были важны, потому что вы сибиряк?
Дмитрий Захаров: Мне хотелось поговорить о жизни вне столиц, где нет их информационной повестки и нет возможностей общественных институтов влиять хоть на что-нибудь. Сибирь в романе - модель нестоличной страны, где до Бога - высоко, до царя - далеко, а до людоедов - только протяни руку. Учитывая же, что я прожил в регионе большую часть жизни, есть надежда, что мне все еще понятны правила бытования этого мира.
"Комитет охраны мостов" - это еще и картографирование местности в широком смысле слова. Речь не только о красноярской или новосибирской топонимике, но и об актуальной проблематике, настроениях, надеждах, заблуждениях. Может быть, в будущем из этого получится своеобразная капсула времени - для тех, кто захочет понять, как же мы дошли до жизни такой, где мы сломались или, наоборот, повели себя как герои.
Сибирь у вас представлена довольна мрачно, а если отстраниться от романа, то есть ли в ней что-то прекрасное, то, зачем туда хочется возвращаться?
Дмитрий Захаров: Конечно. Это же моя родина, и я ее очень люблю. Там, в Сибири, мои родные, друзья, маршруты, знакомые на ощупь, учеба, работа, первая любовь, первые литературные опыты. 30 лет жизни - а именно столько я прожил в Сибири - это очень много.
Вы говорите, "представлена мрачно", и я готов согласиться. Но эта мрачность - обратная сторона той глянцевой картинки "могучей Сибири", которую нам все время пытаются продать под лозунгом "не выносите сор из избы". Притом, что этот "сор" почти всегда связан с безопасностью и жизнью людей, а его утаивание - с тем, какое будущее этих людей и их детей ожидает. Именно поэтому я пишу о проблемах, обращаю внимание именно на них вместо того, чтобы лакировать действительность. Но, безусловно, моя боль растет из любви.
В основе романа - суд над группой молодых людей, которые якобы планировали взорвать мост. Вам в бытность журналистом приходилось писать об этих делах или почему написали актуальный роман, оттолкнувшись именно от этой истории?
Дмитрий Захаров: Все же история о группе людей, которая хотела (или нет) взорвать мост в Красноярске - мною выдумана. Но было много других - не менее абсурдных и изуверских историй, которые в самом деле происходили во многих городах нашей страны. Я взял какие-то их черты, какие-то эпизоды, какие-то документы. Но разговор (как минимум, для меня) про практику в целом. Вы правы, еще в бытность журналистом я наблюдал, как эта практика прорастает все более пышно, писал о том, как тут и там бдительные граждане на зарплате и без находят "экстремизм". Я ощущал и ощущаю это как опасную и вредную тенденцию, и роман родился из необходимости проработать уже очевидную общественную травму.
Но я не выбирал писать "Комитет", честное слово. Я вообще иначе функционирую как автор. В какой-то момент во мне поселяется тема, которой я не могу противостоять, не могу оставаться с ней один на один. И тогда я пробую рассказать о том, что болит, читателям. И надеюсь, что им этот разговор тоже окажется нужен.
Таинственный Кыши-Кыс или Зимний Прокурор, который устанавливает порядки в романе, откуда взялся? Он выдуман или его можно встретить в северной мифологии?
Дмитрий Захаров: В дистиллированном виде нельзя. Как и в случае с "делом Комитета" история с "культом Зимнего Прокурора" - собирательная. Но многих "предков" Кыши-Кыса вполне можно опознать. В северном эпосе - это звери-демоны, которые прикидываются людьми. А еще в его родословной - Черный доктор СухбатаАфлатуни и демон зимы и голода Вендиго. Да и само имя чудовища отсылает к "кышу" - "зиме" в некоторых тюркских языках.
Когда-то я побывал на месте массовых расстрелов времен сталинских репрессий, и подумал (не совсем точное слово, скорее, даже ощутил) что у этих страшных мест должен быть свой жуткий хозяин, свой демон. А поскольку некоторые жители этих мест продолжают верить в особую мудрость и доброту былых убийц, значит, кто-то должен боготворить и этого демона, поклоняться ему.
В вашем романе много жестких сцен. Начиная с отрубленных пальцев, которые зачем-то нужны Прокурору (зачем, кстати?), и как бы документальных вставок о комитете, заканчивая сценой пытки одного из журналистов. Насколько все же роман можно считать документальным? Или жизнь жестче вымысла?
Дмитрий Захаров: "Жизнь жестче, да, точно, жизнь жестче", - читал когда-то Кирилл Иванов из группы СБПЧ. Я все время повторяю в интервью, что жду момента, когда мне придется выдумывать сюжеты, а не получать их из реальности. "Комитет охраны мостов" - это документальный роман не в том смысле, что он с точностью фиксирует события, не знаю, марта 2021 года в Красноярске. Но это карта наших мест, снимок того, что происходит за окном. Не только в Красноярске. Не только в Сибири. Что же до того, зачем отрезанные пальцы Зимнему Прокурору - герои романа, которые верят в его существование, считают, что таким образом он помечает своих жертв. Или другие люди помечают жертвы, которые должны быть ему принесены.
А во что вы больше верите - в силу слова СМИ, журналистов? Или в силу слова писателя?
Дмитрий Захаров: Силу писательского слова не стоит переоценивать. Впрочем, в том, что она не так велика, как иногда думают пишущие, есть и спасительное обстоятельство. Умей книги всерьез влиять на поведение своей аудитории, я, боюсь, мы бы уже давно поубивали друг друга. К сожалению, с хорошим в книгах - та же история. Чтобы научить чему-то человека, чтобы ему что-то объяснить, да даже просто подвигнуть его задуматься - нужны огромные усилия отнюдь не одного автора. Прививать прекрасное - дело трудное и очень небыстрое. Что же до СМИ - то у них просто другой функционал. Одна из важнейших функций прессы - быть институтом (конечно, одним из) общественного контроля за властной бюрократией. Динамическое противостояние этих двух начал - цеха журналистов и цеха источников информации - залог способности общества узнавать и адекватно реагировать на происходящее.
А почему решили уйти из журналистики в писатели?
Дмитрий Захаров: У нас, как можно заметить, один из цехов почти полностью подчинил другой и установил правила, по которым я-журналист играть не хочу. В то же время я восхищаюсь коллегами-журналистами, особенно в регионах, которые находят в себе силы и смелость продолжать выполнять профессиональный долг. Это не казенный, а настоящий героизм.
Родители детей в романе, чьи дети проходят по делу, каждый по-своему переживает произошедшее, но вместе они плетут сеть из волос… А как в наше турбулентное время унимать в себе ярость, у вас есть рецепт? И как, по выражению одного из персонажей книги, "не кормить внутреннего прокурора"?
Дмитрий Захаров: Ох. А вот это действительно важный вопрос. Думаю, очень многие наши читатели сейчас им задаются, и я солгу, если скажу, что знаю верный ответ. Во многом именно из этого вопроса вырос "Комитет". Его герои живут между "как же это возможно?" и "что с этим делать?" Разные персонажи отвечают в итоге по-разному, а автор не подмигивает, что надо выбрать - он перекладывает бремя ответа на читателя.
А в вас сегодня больше надежды, ярости или отчаяния? Некоторые и последнее почувствовали, перелистнув последнюю страницу "Комитета".
Дмитрий Захаров: "Комитет" - отчаянный роман по своей природе, его интонация - отражение его исходного материала. Но при этом "Комитет" для меня не роман отчаяния. Герои, попадают в страшные, перемалывающие обстоятельства, но стараются им противостоять - кто как умеет. И если им не удается победить в этот раз, то они наверняка попробуют снова. Не сегодня, значит, завтра.
Читатель, конечно, сам ответит на вопрос, есть ли надежда в "Комитете". Но для автора она есть на протяжении всего текста. И вне текста - тоже.
Следующий роман будет вновь остросоциальным, не планируете удивить?
Дмитрий Захаров: Когда писатель не удивляет читателя, это должно быть скучно и тому, и другому. Поэтому надеюсь все же удивить. Следующий роман обещает быть совсем другим - и тематически, и по форме. Начать хотя бы с того, что он будет волшебной сказкой. Или, может быть, притчей. Его герои - два очень способных мальчика, попадающие в очень особую школу к очень убежденным преподавателям. Герои и предатели, люди и нелюди, закрытый город и военный лагерь - все они персонажи этого романа, над которым я, если честно, работаю уже больше семи лет. В то же время, как учит нас Виктор Пелевин, все писатели делятся на две категории: на тех, кто всю жизнь пишет одну книгу, и на тех, кто ни одной. Льщу себя надеждой, что отношусь к первой категории и думаю, что читатели все равно распознают мой почерк, а значит, сличат водяные знаки на страницах с пейзажем за окном.
Кстати
Лауреаты премии "Большая книга" будут объявлены уже завтра, 5 декабря, в Доме Пашкова.