* * *
Уважаемый Дмитрий и читатели "Календаря..."!
Как близки, как созвучны бывают даты: рядом с днем снятия блокады - дни рождения поэтов-блокадников Юрия Воронова (13 января) и Олега Шестинского (28 января). В этом году они отметили бы свои 95-летия.
Все 900 дней блокады мальчики прожили в осажденном Ленинграде на Петроградской стороне.
Так сложилось, что они дружили с детства. Вместе ходили в литературный кружок в Доме пионеров, во время блокады он не закрывался. Вместе учились в Ленинградском университете, вместе ездили на студенческие стройки.
Олег Шестинский жил с родителями на Колпинской улице, которая выходила на Большой проспект Петроградской стороны. Рядом был большой сквер, поросший сиренью, где стоял памятник Добролюбову.
По воспоминаниям Олега, когда позже в город входила армия освободителей, то она шла по Большому проспекту. По обе стороны проспекта стояли жители-блокадники, которые засыпали солдат ветками сирени, сорванными в этом сквере...
Свою дружбу два поэта пронесли через всю жизнь. В одной из своих книг Олег Шестинский рассказывает: "Мой товарищ по юности, впоследствии яркий поэт ленинградской блокады, Юрий Воронов, озадачил меня однажды: "Знаешь, порой обстоятельства вынуждали меня делать то, что мне было не по нутру... Предназначение судьбы..." - "Не очень понятно..." - "Ты помнишь первую бомбежку Ленинграда?" - неожиданно спросил он. "Как же!" - "Да, - кивнул он, - восьмого сентября. Я с утра Пушкина читал, обо всем забыл, а тут бабушка вторгается: "Соседка подсказала: картошку с лотков продают, сходил бы ты..." Нехотя я оторвался от книги, не по нутру мне болтаться за картошкой, голод еще не подступил к нам, но взял кошелку, спешу к лотошнику... Сигнал воздушной тревоги, налет... Милиционер всех загоняет в бомбоубежище. В подвале я впервые услышал мощные взрывы и, как только дали отбой тревоги, сразу пустился бегом домой. На улице Петра Лаврова мы жили. Приближаюсь, сердце обмерло, - дом в развалинах. Бабушка и младшая сестра погибли..."
У Юрия Воронова есть такие строки: "Нам в сорок третьем выдали медали и только в сорок пятом паспорта".
Вспомним в день снятия блокады стихи поэтов-блокадников Олега Шестинского и Юрия Воронова.
Нина Шестинская
* * *
Дорогой Дима!
В ночь с 7-го на 8 декабря мне приснился сон. Будто я в блокадном Ленинграде, в холодной комнате с обледеневшими окнами, покрытыми инеем стенами, в предсмертном оцепенении. Жгу в "буржуйке" книги, даже не чтобы согреться - чтобы не превратиться в ледяную статую с остановленным стужей сердцем. Сердце пока еще живет, трепыхается. Но - болит. Очень. Держу в руках "Дон Кихота". Но никак не решусь бросить его в огонь. Не брошу - умру. Брошу - может быть, выживу... И тут я просыпаюсь. Понимаю, что сон этот из стихов Юрия Воронова, моего редактора в "Комсомольской правде" 1960-х. Я-то не был в Блокаде - из Ленинграда мы уехали в 1938-м.
Медаль "За оборону Ленинграда" Воронову дали в 14 лет.
Пройдут годы. Нас уже не будет на земле. Но память о Блокаде останется, как останутся строки Ольги Берггольц на Пискарёвке: "Здесь лежат ленинградцы...". И строки Юрия Воронова на мемориале у Московской заставы: "О камни! Будьте стойкими, как люди!"
Ким Смирнов
Стихи Олега Шестинского
Бадаевские склады
Пожар на Бадаевских складах...
Там сахар, крупа и мука
Обуглились в вихрях косматых,
Став почвою на три вершка.
Я помню горящее небо,
Где пепел парил, чернокрыл...
А город, оставшись без хлеба,
Своих горожан хоронил.
Голодные люди с сумою
На выжженном месте складском
Царапали землю клюкою
И пили ее с кипятком.
Какой самодержец ядреный
Не отдал разумный приказ.
Дабы развезли по районам
Запасы в трагический час?
Ведь мы бы - и стары, и малы -
Не тая в квартирах пустых,
Хранили бы с хлебом подвалы
И глаз не сводили бы с них.
Не время судилищ, филиппик,
Но все-таки чья же вина.
Что город блокадный не выпек
Ржаного для жизни сполна?
Не ради житейской наживы
Иль модной работы пера
Обязаны мы, пока живы,
Блокаду постичь до нутра, -
Но важно, чтоб опыт печальный
Грядущее предостерег
И кто-то - опять гениальный -
Не правил бы нами, как бог.
Память
Неверно, что сейчас от той зимы
Остались лишь могильные холмы.
Она жива, пока живые мы.
И тридцать лет, и сорок лет пройдет,
А нам от той зимы не отогреться.
Нас от нее ничто не оторвет.
Мы с нею слиты памятью и сердцем.
Чуть что - она вздымается опять
Во всей своей жестокости нетленной.
"Будь проклята!"
- мне хочется кричать.
Но я шепчу ей: "Будь благословенна".
Она щемит и давит. Только мы
Без той зимы - могильные холмы.
И эту память, как бы нас ни жгло,
Не троньте даже добрыми руками.
Когда на сердце камень - тяжело.
Но разве легче, если сердце - камень?..
Салют над Ленинградом
За залпом залп.
Гремит салют.
Ракеты в воздухе горячем
Цветами пестрыми цветут.
А ленинградцы
Тихо плачут.
Ни успокаивать пока,
Ни утешать людей не надо.
Их радость
Слишком велика -
Гремит салют над Ленинградом!
Их радость велика,
Но боль
Заговорила и прорвАлась:
На праздничный салют
С тобой
Пол-Ленинграда не поднялось.
Рыдают люди, и поют,
И лиц заплаканных не прячут.
Сегодня в городе -
Салют!
Сегодня ленинградцы
Плачут...
Пишите Дмитрию Шеварову: dmitri.shevarov@yandex.ru