Паническим атакам подвержена Вика, 18-летняя жительница северного поселка Никель (ее играет Елена Тронина). По фильму, здесь всегда морозно, уныло торчат вертикали заводских труб, перечеркивающие небо черными дымовыми хвостами, здесь верят в мистику, в Сатану, в заговоры. От порчи Вику пытается излечить местная знахарка, но вызывает только новый приступ кликушества. Окружение - захламленные пестрым барахлом тесные квартирки, вечная полумгла, хмурые, затравленные взгляды. О современности напоминает только плоский телевизор, но и он - окно в тот же Никель с его экологическим неблагополучием.
Ритм фильма заторможенный, как в мучительном сне. Люди передвигаются в кадре, словно застрявшие в смоле мухи. Оператор берет в основном общие, статичные, очень долгие планы; в сочетании со старым форматом кадра 4:3 они создают непреходящее ощущение клаустрофобии. Вика в постоянной панике - ей тесно, все давит, не дает дышать, она рвется наружу, куда угодно. Ближе всего соседняя Норвегия, там живет ее сестра, почему бы не туда? Но мать против: а она с кем останется?! И Вика бежит, прихватив меховую шубу подружки, на попутной машине, которой рулит знакомый воздыхатель Никита (Сергей Двойников).
Сюжет этой человеческой трагедии развивается, как ни удивительно, в параллель комедии "Хочу в тюрьму" Аллы Суриковой. Там герой, сбежав из СССР от суда и следствия, делает все, чтобы насладиться безопасностью и комфортом голландской тюрьмы. Случайно или намеренно, но Твердовский практически цитирует ее в эпизоде, где заключенные норвежской кутузки вместо того, чтобы набираться духовности там, где небо в клеточку, в просторном тюремном дворе азартно режутся в баскетбол. Но несопоставим способ, которым Вика проникает в этот метафорический рай, о коем мечтали чеховские сестры: "Мы отдохнем! Мы отдохнем!.." И цена эрзац-счастья другая - не какое-нибудь безобидное жульничество, а реальные человеческие жертвы, на которые Вика пошла с хладнокровием зомби. И никакого тебе комплекса Раскольникова. Здесь один из вопросов, которыми задаешься, выходя из зала. В отличие от безоблачно счастливой к финалу героини. Здесь проглядывает квинтэссенция характера человека и привычного ему социума.
В фильме множество обертонов, любой из кадров несет подводные смыслы. Выразителен цвет: даже то, что Вика - блондинка, в тусклом свете первой части фильма выбивает ее из ряда вон, она выглядит чужой. Зато финальные кадры достигнутой нирваны залиты ослепительным светом, здесь все незамутненно бело, включая наушники, в которых героиня наслаждается обретенной гармонией. Неряшливая, вульгарная пестрота ее обиталища в Никеле сменяется успокоительным сиянием безмятежности, и на финальных титрах впервые зазвучит умиротворяющий Бах.
Все остальное течение фильма сопровождалось тревожными, режущими слух и душу, вселяющими неясный ужас звуками - не то размеренные удары планетарного молота, не то гулкий рык Сатаны, до которого в одной из сцен пытаются докричаться герои. Их источник останется загадкой, хотя в моногородке, где градообразующее предприятие - скважина в бездну, чего только не услышишь. Но преследующая нас тревога, нечто нечеловеческое, недоступное разуму и ему враждебное, будет постоянно витать над здешним бытом, вырастая до образа смутного времени.
Фильм смотреть трудно, и здесь одна из проблем авторов, отважно вовлекающих зрителей в иные измерения, ритмы и ауру. Они надеются, что за ними охотно пойдут в эти знакомые до боли будни, и "фабрика грез" легко переплавится в зеркало, нещадно увеличивающее морщины и ссадины, заставит ужаснуться и думать. Твердовский-младший - из самых отважных. Свой фильм "Конференция" он начинал кадром, где уборщица бесконечно долго выметала мусор из-под кресел зрительного зала. Первый кадр "Панических атак" длится несколько минут, и в нем практически ничего не происходит. Планы статичны, почти неподвижны. Режиссеру нужно, чтобы мы не только умом, но и всем существом погрузились в эту заторможенную жизнь и приняли бы клаустрофобию героини как свою. Много ли найдется терпеливых - покажет прокат.
То, как изъясняются персонажи - тоже загадка: они издают звуки, смысл долетает редко, диалоги впору снабжать субтитрами. Актеров не учили дикции? Нет денег на работу со звуком? Или это такой замысел?
Иван И. Твердовский не тот режиссер, кто способен на компромиссы, он всегда знает, чего хочет добиться, и добивается своего. Если так говорят в фильме - значит, так задумано. Если после финальных титров остаются вопросы - нужно думать самим. Но искусство - это диалог. А диалог предполагает, что художник хочет не только сказать, но и быть услышанным. Проблема...