И при всей его занятости, высоких должностях и титулах, не было случая, чтобы Георгий Николаевич не откликнулся на обращение из "Российской газеты" - письмо, звонок или короткое SMS.
Вот и накануне 300-летия Российской академии наук, когда готовилось торжественное заседание по этому поводу с участием президента России в Кремле, академик Рыкованов не изменил своему правилу. Дать комментарий "РГ" на видеокамеру? "Попробуем", - ответил сдержанно, как всегда, и слово сдержал.
А с вопросов о личном юбилее, который совпал со знаменательной датой в истории Российской академии наук, предложил переключить разговор на коллектив, в котором работает с 1977 года и где судьба свела его с Евгением Николаевичем Аврориным - учителем и наставником в одном лице.
Георгий Рыкованов: Сорок лет рядом с Аврориным
Как-то раз Евгений Николаевич попросил меня зайти к нему в кабинет. Точных слов уже не помню, но смысл разговора примерно был такой: "Мы с Борисом Васильевичем (Литвиновым, главным конструктором - примечание "РГ") обсуждали кадровые вопросы... Я бы просил вас, если Борис Васильевич будет вам что-то предлагать, подумать прежде, чем принимать решение. По той причине, что я рассматриваю вас на свое место научного руководителя".
Сложно сказать, почему был сделан такой выбор. Люди, которые руководили до нас, были, наверное, умнее и лучше. Понимали, что всему есть предел, и думали, как развиваться институту дальше.
Первые встречи
В 1977 году, когда я закончил МИФИ и был направлен сюда на работу, первым сектором института руководил Лев Петрович Феоктистов. Отдел под началом Михаила Петровича Шумаева, куда приняли меня, занимался исключительно разработкой ядерных зарядов, часть которых до сих пор находится на вооружении.
Евгений Николаевич Аврорин был в то время начальником другого отдела, его интересы концентрировались в области термоядерных исследований. Тогда это было совсем новым направлением. Предполагалось, что в ближайшее время лазерный термоядерный синтез приведет к решению проблем термоядерной энергетики. Естественно, это направление привлекало. Любому молодому ученому интересно сказать свое слово в новых, ранее не исследованных вопросах.
Я стал спрашивать, кто такой Аврорин, чем он занимался раньше. Узнал о его работах по программе мирных ядерных взрывов, по дейтериевым и тритиевым системам, по исследованию непрозрачности плотной плазмы. Стало понятно, что это физик высокой квалификации с широким кругом интересов.
Кто и когда пробудил у него интерес к науке, Евгений Николаевич спустя время рассказал сам. Лицей, который он заканчивал после войны в Ленинграде, находился в Соляном переулке, недалеко от Летнего сада - сейчас там школа №181. Вместе с другом они стали посещать физический кружок при Дворце пионеров. А потом и в лицее появился учитель физики, очень увлеченный своим предметом. Он собрал и сделал своими руками большое количество приборов и физического оборудования, на котором разрешали работать старшеклассникам. По словам Евгения Николаевича, особенно запомнились эксперименты с электричеством, которые были, по существу, лабораторными работами...
А в те годы, когда мы повстречались с ним на Урале, у нашего института была очень напряженная программа совсем не лабораторных работ - проводили по 20 ядерных испытаний в год.
Первый сектор, в котором тогда работало примерно тридцать человек, участвовал в подготовке и проведении всех опытов. Казалось бы, нагрузка такая, что не до науки. Тем не менее, всегда во время полигонных экспериментов старались проводить физические исследования. И те, что необходимы для дальнейшего развития ядерного оружия, и "чисто научные", которые были на переднем крае направления, получившего название физика высоких плотностей энергии.
Далеко не все поддерживали проведение "чисто научных" исследований. Но Евгений Николаевич Аврорин, Лев Петрович Феоктистов и Вадим Александрович Симоненко всегда отстаивали необходимость таких работ. Упомяну лишь два масштабных эксперимента, предложенные и подготовленные с участием Евгения Николаевича. Это исследование условий зажигания сферических мишеней лазерного термоядерного синтеза и развития термоядерной детонации в цилиндрических DT системах.
Рождение МНТЦ
Упомянутый в самом начале разговор с Аврориным состоялся в конце 80-х, когда директором нашего института был Владимир Зиновьевич Нечай. Гораздо позже Евгений Николаевич рассказывал, что В.З. Нечай, Б.В. Литвинов и он неоднократно обсуждали возможные новые направления работ и перспективы института. Говорили между собой и о предстоящей постепенной смене поколений.
Примерно тогда или чуть позже меня начали привлекать к деятельности комиссий, где не требовалось участие физика-теоретика. Стали включать в рабочие группы и делегации специалистов нашего института для поездок по смежным предприятиям, организациям министерства обороны, в родное министерство. Для того, видимо, чтобы расширялся кругозор, завязывались новые полезные связи. И чтобы нарабатывался опыт, практические навыки в решении организационных вопросов, в том, как нужно и должно отстаивать интересы института.
Сейчас я понимаю, что Евгений Николаевич следил за этим процессом, выбирал наиболее полезные, с его точки зрения, поездки.
В те же годы начались и стали расширяться международные контакты нашего института, установились прямые связи между российскими ядерными центрами и национальными лабораториями США - Лос-Аламосом, Ливермором, Сандией. Весной 1992 года в Снежинске и у нас в институте побывал с визитом государственный секретарь США Дж. Бейкер.
На той встрече с участием министра В.Н. Михайлова, В.З. Нечая, Е.Н. Аврорина со стороны Бейкера прозвучали приблизительно такие слова: "Сейчас у вас проблемы с финансированием предприятий ядерно-оружейного комплекса. Есть опасения, что часть ваших сотрудников будет востребована в странах, стремящихся получить свое ядерное оружие. Мы предлагаем выплачивать сотрудникам оружейных институтов небольшие деньги в виде финансовой помощи…"
В корректной форме, не теряя достоинства, Евгений Николаевич не то, чтобы возразил, а сделал встречное предложение: "В наших институтах работают квалифицированные специалисты, способные проводить научные исследования, разрабатывать новые технологии и конструировать не только ядерные устройства. Будет гораздо лучше, если деньги, о которых вы говорите, потратить на работы, представляющие взаимный интерес для США и России".
Именно такой - взвешенный, уважительный и взаимовыгодный подход - был положен в основу создания Международного научно-технического центра. Он заработал в 1993 году. США, Европа и Япония вкладывали деньги для выполнения научных и технических исследований в различных, в первую очередь, интересующих их областях физики, химии, биологии, ядерных технологий. Евгений Николаевич Аврорин, Лев Дмитриевич Рябев и Юрий Алексеевич Трутнев как представители Российской Федерации вошли в состав Научно-консультационного комитета МНТЦ, задачей которого был отбор проектов к финансированию.
Какая и кому от этого была польза? Российские специалисты получали новые знания и навыки в тех областях и направлениях деятельности, которые прежде были в стороне от их служебных задач и профессиональных интересов, повышали свою квалификацию. Появились международные контакты, а самое главное - стали нарабатываться прочные связи с "открытыми" физическими центрами нашей страны. В результате этого, например, совместно с Институтом теоретической и экспериментальной физики (Москва) и не менее известным Институтом ядерной физики Сибирского отделения РАН были выполнены обязательства российской стороны по контракту с ЦЕРН. А именно - разработан и в заданные сроки изготовлен передний калориметр детектора CMS (используется для регистрации событий, связанных с рождением бозона Хиггса), изготовлены ускоряющие системы линейного ускорителя - инжектора протонов Большого адронного коллайдера ЦЕРН.
Евгений Николаевич инициировал и всегда поддерживал такие работы - так же, как в прежние годы, выступал за "чисто научные" исследования при проведении ядерных взрывов.
Нечай и Аврорин были первопроходцами еще в одной области. Представьте: только-только закончилась холодная война, все предшествующие годы нельзя было говорить, чем занимается институт и где он расположен. Во многом схожие ограничения действовали в США. Создание и первые практические шаги МНТЦ курировали Министерство иностранных дел с нашей стороны и Госдепартамент - с американской. В этой сложной и во многом неопределенной обстановке директор и научный руководитель РФЯЦ-ВНИИТФ проявляют решимость и принимают решение о проведении работ специалистами своего центра по заданию ядерных лабораторий США.
Первый контракт был подписан в феврале 1994 года с Сандийскими национальными лабораториями. Впоследствии все такие работы в области научных исследований, методов и технологий контроля нераспространения ядерного оружия, способов контроля за утилизацией ядерных боеприпасов, технологий обеспечения безопасности ядерных зарядов находились под пристальным вниманием Евгения Николаевича.
На переломе 90-х
В конце октября 1996 года в Вене, на территории посольства России проходила очередная встреча представителей российских институтов (ВНИИЭФ, ВНИИТФ, ВНИИА) и национальных лабораторий США (Лос-Аламос, Ливермор, Сандия). Делегацию Минатома возглавлял заместитель министра Лев Дмитриевич Рябев. Евгенией Николаевич был руководителем делегации нашего института, который к этому времени получил статус федерального ядерного центра. Обсуждали возможные направления совместных работ, часть из которых позднее были проведены.
Утром американская делегация сообщила нам, что произошли трагические события в Снежинске. По дипломатическим каналам мы тут же получили подтверждение: ушел из жизни Владимир Зиновьевич Нечай. Не раздумывая, Аврорин принял решение о немедленном возвращении домой.
После похорон надо было принимать решение о кандидатуре на должность директора. Ведущие специалисты нашего института (тогда к их мнению еще прислушивались) обратились к Евгению Николаевичу с просьбой взять на себя директорское бремя. То есть в дополнение к обязанностям научного руководителя взвалить на свои плечи тяжелую ношу административных забот в очень непростое для института и страны время.
Когда дело превыше всего, а у Аврорина по-другому не бывало, невозможно отказаться. На встрече с министром В.Н. Михайловым он прямо сказал, что никогда не хотел быть директором и постарается за два года подготовить человека, который будет после него руководить институтом.
Эти два года прошли в тесном, почти ежедневном общении с Евгением Николаевичем. Для того, чтобы руководить 18-тысячным коллективом (таким был РФЯЦ-ВНИИТФ в те годы), требовались совсем другие знания и опыт. Надо было заново учиться общению с людьми, разбираться в экономических и производственных вопросах, понять правовые и юридические особенности работы в меняющихся условиях. А вместе с этим - познакомиться с руководством и ведущими специалистами смежных предприятий, институтов РАН, в первую очередь Уральского отделения, научиться взаимодействовать с министерством, органами государственной власти, банковскими структурами. Евгений Николаевич провел меня по этому пути в тех сложных условиях, когда объем финансирования со стороны государства не обеспечивал выплату заработной платы сотрудникам ядерного центра, когда приходилось брать в долг на хлебозаводе по две буханки хлеба на работника…
Некоторые вопросы, которые приходилось решать Аврорину в должности директора, были новыми и для него. Меня не переставало удивлять, как в рамках одного совещания ему удавалось разобраться в актуальной, не относящейся к науке, проблеме, разложить ее на составляющие, оценить последствия различных вариантов решения и принять оптимальное. А когда Евгений Николаевич видел, что мотивы того или иного решения мне не понятны, или я сам задавал вопрос, всегда и терпеливо объяснял логику своих действий.
Он научил меня подходить к обсуждению вопросов и проблем без эмоций, ориентироваться только на необходимость решения задачи, без учета личных симпатий и антипатий. А если желаемого не случится - спокойно воспринимать поражения и анализировать их причины. В дальнейшем это помогало в постоянной конкурентной борьбе ВНИИТФ с ВНИИЭФ за разработку того или иного ядерного боеприпаса.
Евгений Николаевич всегда для меня был старшим товарищем, поэтому наши отношения не изменились после того, как он вернулся к научной работе. К нему можно было всегда обратиться за помощью при возникновении сложных вопросов. Если мог - он подсказывал. В других случаях говорил: принимай решение сам. Были ли у нас споры? Пожалуй, нет. Спорить могут люди, радикально расходящиеся во взглядах, преследующие разные цели. Иногда мы по-разному видели оптимальный путь решения задачи, и в таких ситуациях спокойно обсуждали разногласия. Думаю, это и есть Учитель. Не всем такие встречаются на жизненном пути.
Человек со стержнем
На групповых фотографиях с коллегами редко можно увидеть, чтобы Евгений Николаевич Аврорин - научный руководитель, академик, Герой, лауреат, один из ведущих специалистов атомной отрасли - был в центре снимка. Эта прирожденная скромность позволяла ему находить общий язык с представителями разных областей науки и техники. Он никогда не навязывал свое мнение. Считал, что собеседник может лучше разбирается в своей области знаний, и потому интересовался, в первую очередь, его точкой зрения. И только потом, если был не согласен, мог высказать собственное мнение. При этом всегда стремился аргументировать свою позицию, подкреплял фактами, проявляя широчайшую эрудицию.
Об одном таком случае знаю со слов Веры Алексеевны Аврориной - она была свидетелем многочасовой дискуссии-беседы Евгения Николаевича с академиком Алексеевым Вениамином Васильевичем, известным историком, исследователем промышленного развития Урала и Сибири. В неформальной обстановке дома у Аврориных два академика - историк и физик - анализировали поворотные события прошлого века и их влияние на сегодняшний день, сопоставляли свои оценки и суждения, которые далеко не во всем совпадали…
Еще у меня сложилось впечатление, что академик Аврорин, как и все увлеченные интересным делом люди, не особо умел отдыхать. Когда уходил с должности директора РФЯЦ-ВНИИТФ, у него накопилось за все годы работы в институте более 400 дней неиспользованного отпуска. И только в последние годы работы старался использовать отпуск полностью, что не всегда удавалось.
А вот путешествовать любил. Рассказывал о поездках в Киргизию, на Камчатку, на Алтай. Вместе с Верой Алексеевной побывал и в дальнем зарубежье, когда появилась возможность таких поездок у представителей столь специфической области знаний, как наша.
Однажды (точно не помню, примерно 2003 год) он с Верой Алексеевной и мы с женой путешествовали по Италии. Евгений Николаевич сам занимался организацией поездки, определял, куда пойти, что посмотреть. По интернету заказывал билеты, гостиницы. Сейчас это просто, а в те годы требовало определенного времени и знания английского языка (в школе и институте он изучал немецкий и хорошо им владел).
Поездка была продолжительной: посетили Венецию, Милан, Флоренцию, Неаполь, Рим, в каждом городе были два-три дня. Во Флоренции, после посещения Уффици с его уникальной коллекцией живописи, размещенной таким образом, что, когда идешь по залам, как бы движешься во времени, обсуждали картины Мазаччо. Как на протяжении столь короткого отрезка времени (Мазаччо умер, если не ошибаюсь, в 27 лет) его живопись от канонического изображения библейских сюжетов с ограниченной и приглушенной цветовой гаммой перешла к почти современной, с богатой палитрой, появлением пейзажей при изображении все тех же событий из Библии...
Евгений Николаевич порекомендовал мне познакомиться с одной из лучших, по его мнению, книг по искусству - это книга "Образы Италии" П.П. Муратова, изданная еще до революции.
В Неаполе, естественно, все туристы едут в Помпеи, большая часть на туристических автобусах. Мы добирались по узкоколейке, о которой мало кто из туристов знает - что-то среднее между электричкой и поездом метро. На мой вопрос: "Как удалось ее найти?" последовал ответ:
- А я в интернете читал отзывы о поездках в Неаполь.
- Неужели в России есть такие продвинутые туристы?
- Это англичане отзыв оставили.
- А как вы английский изучили?
- Да, так… Берешь и читаешь.
Потом, когда доводилось вместе бывать в национальных лабораториях США, Евгений Николаевич самостоятельно общался с коллегами на английском.
Он был очень дружелюбным, скажут все, кто знал Аврорина. Считал, что хороших людей на свете гораздо больше. И сам как человек и как руководитель искренне радовался, если удавалось кому-то помочь - в бытовых вопросах, материально, нужной рекомендацией, а тем более, когда требовалась медицинская или другая неотложная помощь.
Однако при всей его доброжелательности, готовности помогать людям в разных жизненных ситуациях, внутри у него был стержень, которой очень сложно согнуть извне. Это давало опору и крепость нашему институту. Его голос звучал в полную силу. Когда был не согласен с какими-то вещами, он откровенно об этом говорил, высказывался прямо и без оглядки на то, что кому-то может не понравиться. Это ценная черта характера, к которой я относился и отношусь с большим уважением.
Наследие
Человек остается молодым до тех пор, пока сам продолжает работать и общается с молодежью. Это как раз про Аврорина. Вероятно, и его личный опыт прихода в науку, и забота о притоке к нам в институт молодых талантов стали причиной особого внимания Евгения Николаевича к пропаганде научных знаний среди молодежи и профессиональной ориентации старшеклассников.
По его инициативе на базе ВНИИТФ начали регулярно проводить Забабахинские чтения - научную конференцию в области физики высоких плотностей энергии. А роль ее председателя много лет принимал на свои плечи академик Аврорин. Во время таких конференций, до или сразу после них стали традицией неформальные встречи выдающихся ученых, конструкторов, членов Российской академии наук со школьниками Снежинска и близлежащих городов Челябинской области.
Нет сомнений, что такие встречи помогали и помогают выпускникам сделать выбор в пользу физики и связать свою жизнь с наукой. И в этом неоспоримая заслуга Евгения Николаевича - если угодно, кадровый задел для нас на годы вперед.
А сам институт, как в профессиональном кругу мы продолжаем называть федеральный ядерный центр, есть главное наследие академика Аврорина. Не умаляя важной роли других руководителей и многих выдающихся коллег (они, надеюсь, меня поймут и согласятся), надо сказать прямо: именно его авторитетом и его командой во главе многотысячного коллектива удалось в 90-е годы сохранить самостоятельность института.
Надо было видеть, как Евгений Николаевич иногда спокойно, иногда эмоционально, но всегда аргументировано и твердо отстаивал такую необходимость. Разговоры о закрытии, переподчинении, слиянии с ВНИИЭФ и вариации на эту тему прекратились лишь после того, как в наш ядерный центр был организован визит президента России В.В. Путина в сопровождении министра по атомной энергии Е.О. Адамова.
Слова, которые тогда были сказаны, и последовавшие за этим решения, расставили все по своим местам. А сам тот день, 31 марта 2000 года, стал памятной вехой в истории института и в биографии научного руководителя.
Как давно повелось на Руси, есть люди, которые олицетворяют духовное и моральное лидерство. Евгений Николаевич Аврорин был таким лидером ВНИИТФ. И все годы, сколько его помню, пока работал вместе с ним, он стремился сохранять и передавать более молодым коллегам тот особый дух, атмосферу творческой свободы, что были заложены основателями института. И теперь, когда нет рядом академика Аврорина, но есть его дела и наша память о нем, важно эту атмосферу не растерять.
История с географией, или Как отмечают юбилеи
В год, когда отмечали юбилеи ВНИИТФ, Саров и МИФИ, вы поднялись с коллегами на Пик Седова на Новой Земле. До этого, в пятьдесят, выбрали горные лыжи. Потом исследовали вулканы на Камчатке. В юбилеи всегда так?
Георгий Рыкованов: Не люблю пышных торжеств. А что до Пика Седова - мы тщательно готовили это восхождение, но не сразу смогли его осуществить. В юбилейный год все время, пока мы проводили на Новой Земле свои эксперименты, над полигоном висели тучи, почти каждый день шел дождь, и горы по большей части были скрыты от наших глаз.
Однажды, когда появился небольшой разрыв, мы предприняли восхождение. Но очень быстро все закончилось: опять наползли тучи и видимость упала до 10 метров. Продолжать восхождение в таких условиях стало опасно, пришлось возвращаться.
У вас есть специальная альпинистская подготовка или в группе был кто-то более опытный?
Георгий Рыкованов: Был такой человек - сотрудник нашего института Валера Ильенков, с настоящей альпинистской подготовкой. Ему и доверили руководить восхождением. На следующий год погода нам благоприятствовала, и памятный знак в честь юбилея РФЯЦ-ВНИИТФ был поднят на 1100 метров и торжественно установлен на Пике Седова.
А Камчатка, которую вы упомянули, в моем понимании просто особый край, о котором можно рассказывать бесконечно. Нам повезло встретить там много хороших людей, и они надолго останутся в памяти. Как и кусок раскаленной лавы из вулкана Плоский Толбачик, упавший в пяти метрах от меня…
Действующие вулканы завораживают и щекочут нервы. А горные лыжи, на которые вы встали давно, поставили жену, детей и внуков, закаляют характер?
Георгий Рыкованов: Горные лыжи - это отдых. Точнее - адреналин, который позволяет отвлечься от всех мыслей. Мозг решает только одну задачу - дойти до конца спуска и не упасть. Для этого, правда, надо идти на приличной скорости. Пока удается.