35 лет назад был завершен вывод советских войск из Афганистана

В своем рабочем блокноте, перечисляя первоочередные дела, генсек тогда, весной 85-го, пометил: "уход из Афганистана".

Страсти на политбюро

Разумеется, все разговоры о выводе из ДРА "ограниченного контингента", особенно те, которые происходили в стенах ЦК и Кремля, непременно сопровождались оговорками: мы не можем бросить просто так афганских революционеров, надо сделать все возможное для укрепления кабульской власти, а переговоры о выводе войск увязать с обещаниями Запада прекратить поддержку вооруженной оппозиции. Это вполне соответствовало и принципам существовавшей тогда идеологии и по-человечески тоже было вполне объяснимо. Так много было обещано афганскому народу скорого счастья, так далеко зашли мы в братании с "революционерами", что просто оставить их одних, лицом к лицу с противником, - нет, об этом речи не шло.

Причем разговорами и заклинаниями дело не ограничивалось. Возвращению войск предшествовала колоссальная по объему работа, растянувшаяся почти на четыре года.

Если внутри СССР процесс подготовки вывода войск не встречал особых затруднений, то на двух других направлениях проблем было более чем достаточно.

Сменивший с подачи Москвы Бабрака Кармаля доктор Наджибулла объявил политику национального примирения, но лидеры радикальных исламских партий и движений встретили ее в штыки, продолжая призывать к победе в "джихаде". Их зарубежные спонсоры тоже восприняли мирные инициативы СССР как признак слабости и в ответ лишь усилили давление на режим Наджибуллы. В 1987 году число обстрелов объектов советских войск увеличилось в три раза по сравнению с годом предыдущим. Возросло количество террористических актов в городах и уездных центрах. Никто из видных полевых командиров не пошел на переговоры с властью.

14 апреля 1988 года в Женеве был наконец-то подписан желанный пакет документов по внешним аспектам ситуации в Афганистане: двустороннее соглашение между ДРА и Пакистаном, гарантия о международных гарантиях (подписали Шеварднадзе и госсекретарь США Дж. Шульц), там же предусматривался вывод войск в период с 15 мая 1988 года до 15 февраля 1989 года.

Казалось бы, можно было вздохнуть с облегчением. Однако практически все те силы, которые на протяжении многих лет поддерживали моджахедов - деньгами, оружием, боеприпасами, - продолжали свои тайные операции. Ситуация внутри страны лучше не становилась.

По рассекреченным стенограммам заседаний политбюро видно, какие нешуточные страсти разгорались, когда заходила речь о выводе войск.

Вот диалог между кремлевскими небожителями, зафиксированный 18 апреля 1988 года. Тогда члены ПБ опять констатировали ухудшение ситуации, высказывали мрачные прогнозы. В тот день выступил и А.Н. Яковлев, обычно избегавший участия в подобных дискуссиях. Секретарь ЦК соглашается с тем, что подписание Женевских соглашений - это огромный позитив, но "он имеет также идеологический аспект".

- Возникает вопрос - за что воевали? - развивает свою мысль Яковлев. - Надо показывать, что военнослужащие исполняли свой интернациональный долг.

Ему возражает генеральный секретарь:

- Пережимать в этом смысле тоже не надо. Ведь если все было правильно, зачем уходим?

Секретарь ЦК стоит на своем:

- Важно проявить заботу о тех, кто вернулся или вернется. Противодействовать тем, кто говорит, что потерпели поражение.

Почему я обращаю внимание на этот эпизод? Увы, в те дни члены политбюро заинтересованно обсуждали массу тем, связанных с Афганистаном, кроме одной, той, на которую обратил внимание их коллега. Как быть с сотнями тысяч молодых людей, прошедших сквозь огонь войны? Увы, тогда никто ни слова не сказал о помощи инвалидам, об увековечении памяти героев, о реабилитации раненых и контуженных.

После оживленного обмена мнениями в итоге Горбачев делает шаг назад, предлагает подготовить письмо к народу, в котором откровенно сказать о людских потерях, о миллиардных расходах на войну, но сказать так, чтобы уход из Афганистана не выглядел бегством, мол, воевали и отдавали жизнь не зря.

13 ноября на очередном заседании ПБ опять вспыхивает долгая дискуссия по Афганистану. Громыко говорит, что ситуация сейчас еще хуже, чем была полгода назад. Председатель КГБ Чебриков считает, что военными средствами нужного решения не добиться. Начальник генерального штаба Ахромеев делает трагическое признание: "Мы проиграли борьбу. Афганский народ сейчас в своем большинстве - за контрреволюционеров".

Это сам по себе поразительный разговор за плотно закрытыми дверями: фактически все высшие лица СССР соглашаются с тем, что надо срочно выпутываться из этой западни. Несколько раз слово берет Горбачев, он тоже не выражает особого оптимизма относительно будущего. Говорит о том, что политбюро ЦК НДПА не поддержало своего нового генсека Наджибуллу с идеей национального примирения, а наши действия на всех направлениях - политическом, дипломатическом, экономическом - "не дали никакого продвижения".

Генсек уже неплохо ориентируется в реалиях, связанных с Востоком. Его позиция остается прежней: "в течение двух лет убраться оттуда".

Уйти нельзя остаться

Вначале согласованный со всеми сторонами график возвращения войск на Родину соблюдался неукоснительно. За этим, кстати, зорко следили международные наблюдатели. Но чем ближе был второй, то есть заключительный этап вывода, тем сильнее нарастала паника в кабульской верхушке. Из афганской столицы в Москву потоком шли телеграммы с просьбой приостановить процесс, оставить часть войск на более длительный период.

Второй этап должен был начаться в ноябре 1988 года, однако Наджибулла настоял на изменении графика, теперь начало выдвижения вспомогательных частей и учреждений назначили на 2 января, а боевых частей и подразделений - на 15 января. Иными словами, на все про все отводился всего месяц.

В январе 89-го в Кабул прибыли Шеварднадзе и Крючков. Московские гости предложили главе Афганистана эвакуировать его семью в Москву. От греха подальше. Наджибулла наотрез отказался: "Это будет плохо воспринято моим окружением". Тогда в нашем посольстве соорудили для президента, его жены и детей специальный, хорошо защищенный бункер, где можно было укрыться от пуль и снарядов. Мне его показывал руководитель представительства КГБ генерал Владимир Зайцев. Забегая вперед, скажу, что ни сам доктор, ни члены его семьи этим убежищем так и не воспользовались.

Наджибулла и другие афганские руководители опять, уже в который раз, стали высказывать просьбы об оставлении хотя бы нескольких тысяч советских военнослужащих, возможно, из числа добровольцев. Поясняли: это необходимо для обеспечения безопасности кабульского международного аэропорта, разблокировки дороги на Кандагар и стратегической магистрали Кабул - Хайратон. Кроме того, они ставили вопрос о том, чтобы на советских аэродромах вблизи границы на постоянном дежурстве находились боевые самолеты, с тем чтобы их можно было привлекать для нанесения ударов по мятежникам после ухода ОКСВ. По поводу самолетов Шеварднадзе обещать ничего не стал, а вот насчет 12 тысяч т.н. добровольцев обещал подумать.

Появившись в посольстве СССР, наш министр иностранных дел уже говорил об оставлении советских войск в Афганистане после 15 февраля как о деле решенном: "Надо подумать, как лучше реализовать этот замысел, обосновав его таким образом, чтобы общественное мнение было убеждено в том, что наши действия были единственно правильными". Эти же соображения днем позже Шеварднадзе оформил в виде секретной записки в ЦК.

Помощник генсека по международным делам Анатолий Черняев тут же садится писать записку шефу: "Что мы делаем? И в смысле жертв, и в смысле безнадежности? Мы же все равно уходим, и Наджиб не стоит того, чтобы нарушать Женевские соглашения. Сдается мне, что Э.А. (Шеварднадзе. - В.С.) либо поддался эмоциям, либо лично повязался перед Наджибуллой и решил распорядиться еще десятками жизней наших ребят".

Еще через какое-то время начинается селекторное совещание Горбачев - Шеварднадзе - Яковлев - Черняев. Разговор идет на повышенных тонах, причем Михаил Сергеевич в основном слушает и только изредка делает замечания. Вот как об этом в дневнике Анатолия Сергеевича:

"Со стороны Шеварднадзе льется детский лепет, причем все больше валит на военных. Я его довольно грубо перебиваю: военные дали разработку техническую под политический план, с которым вы согласились. А план этот идет вразрез со всей нашей политикой, да и простым здравым смыслом, не говоря уже о жертвах, на которые вы обрекаете вновь наших ребят.

Э.А. злится. Вы там не были, вы не знаете, сколько мы там натворили за десять лет?!

Я: Но зачем еще усугублять преступления? Какая логика? Наджибуллу все равно не спасем…

(…) М.С. начал нас разнимать…"

В том конфликте не все было так просто. Там схлестнулись разные силы: чекисты, офицеры ГРУ, военные из МО и военные из Кабула, афганские руководители и афганские оппозиционеры.

Что касается последних, то, к примеру, Ахмад Шах Масуд, отряды которого могли контролировать значительный участок трассы Кабул - Хайратон - Термез, включая высокогорный перевал Саланг, соглашался беспрепятственно пропускать уходящие домой колонны советских войск - связь с ним офицеры ГРУ поддерживали через свои агентурные источники. Зато Наджибулла требовал нанесения по позициям Масуда упреждающих ударов с привлечением стратегической авиации из СССР.

Военные в Москве, включая нового министра обороны Д.Т. Язова, оглядывались на Шеварднадзе и склонялись к тому, чтобы "слегка" нарушить Женевские соглашения. Военные в Кабуле - начальник оперативной группы МО В.И. Варенников и командарм Б.В. Громов - были категорически против этого.

Начальник внешней разведки В.А. Крючков вел свою игру, его люди и лично сам глава Первого главного управления приступили к расследованию: кто из офицеров ГРУ имел несчастье контактировать с Масудом ("сепаратные переговоры за спиной нашего союзника доктора Наджибуллы").

Да, Наджибулла в какой-то момент дрогнул, запросил приостановить вывод войск, ссылаясь на то, что "Пакистан и США не выполняют Женевские соглашения". Насчет зарубежных сил, поддерживающих оппозицию, это была чистая правда: поставки вооружения и боеприпасов партизанам увеличились. Но такой же правдой было и то, что в ответ на просьбы афганского руководства Москва отправила "за речку" новые типы современной боевой техники, например тактические ракеты "Скад", реактивные установки "Ураган", тяжелые огнеметы "Буратино". По налаженным тогда воздушным мостам Ташкент - Кабул и Ташкент - Кандагар самолетами военно-транспортной авиации ежедневно выполнялись десятки рейсов с боеприпасами, продовольствием, горючим.

Генералы Варенников и Громов настаивали на соблюдении утвержденного в Женеве графика эвакуации, делали все возможное, чтобы на финише войны избежать лишних жертв как среди наших воинов, так и среди афганцев.

Советских руководителей терзали сомнения: уйдем - и дружественный нам режим сразу накроется, а это грозит большими издержками для политического курса. Отражением таких сомнений стала секретная записка в ПБ за подписью Шеварднадзе, Чебрикова, Яковлева, Язова, Мураховского, Крючкова от 23 января 1989 года. В ней предлагались к рассмотрению пять вариантов действий, включая оставление в ДРА одной советской дивизии, привлечение сил ООН, вывод войск, но с последующей охраной проводки гуманитарных колонн и организацией постов на некоторых магистралях, полный вывод войск к 15 февраля.

На следующий день политбюро принимает соломоново решение: согласиться с соображениями, изложенными в записке вышеуказанных товарищей. Правда, неясно, с какими именно соображениями оно соглашается. Но в последующих пунктах следуют указания: отправить в Кабул министра обороны Язова, чтобы тот на месте изучил обстановку и оказал помощь афганской армии. Также отправить в Кабул тт. Маслюкова, Гостева и Катушева (первый зампредсовмина, министр финансов, глава госкомитета по внешнеэкономическим связям). Охрану магистрали Кабул - Хайратон организовать на базе исключительно афганских сил, но при этом дать афганцам все, что они просят, - для этого наладить "воздушный мост" с привлечением на добровольной основе советских летчиков.

"Льва Панджшера" загоняют в клетку

Следующий акт этой драмы был связан с Ахмад Шахом Масудом.

Военная разведка и руководители совпосольства, включая первого замминистра иностранных дел Воронцова (он занимал и должность нашего посла в Кабуле), прилагали массу усилий для того, чтобы наладить контакт с этим ключевым игроком афганской оппозиции, сделать его если не союзником, то хотя бы гарантом соблюдения перемирия в ходе вывода войск. Несколько раз они договаривались о встрече с ним, но по какому-то странному стечению обстоятельств именно в последний момент по тем местам, где намечались встречи, армия ДРА наносила мощные ракетно-артиллерийские удары. Только впоследствии выяснилось, что делалось это по приказу афганского президента, ревниво относившегося к своему заклятому врагу.

Ставший недавно министром обороны Д.Т. Язов, прежде никогда не имевший отношения к афганским делам (он командовал Дальневосточным военным округом), беспрерывно тормошил командарма-40: "Отчего до сих пор не ликвидирован Масуд?" Когда Громов пытался объяснить "отчего", то в ответ министр грубо обрывал его: "Разбейте этого негодяя. Уничтожьте".

К сожалению, прямым виновником случившегося далее надо признать и Э.А. Шеварднадзе, который поддался уговорам Наджибуллы и тоже настаивал на проведении массированных ударов по позициям Масуда.

Во второй половине января 1989 года, то есть примерно за месяц до окончательного вывода войск, "льву Панджшера" был направлен ультиматум: если тот будет препятствовать выставлению застав правительственных войск в районе Южного Саланга, то против него применят силу. Собственно говоря, реакция Масуда была безразлична, ибо решение о проведении крупной войсковой операции загодя приняли в Москве и согласовали с Кабулом. Она получила кодовое название "Тайфун" и должна была начаться 24 января.

"В район перевала Саланг были стянуты значительные силы советских войск, большое количество огневых средств, в том числе тяжелые огнеметы "Буратино", реактивные системы залпового огня "Ураган", "Град", - рассказывает о тех днях офицер оперативной группы МО в Кабуле А. Ляховский. - Однако в середине дня 22 января генералу армии В.И. Варенникову из Москвы позвонил министр обороны СССР Д.Т. Язов, приказав начать боевые действия против Масуда на сутки раньше".

Ляховский присутствовал при том разговоре и видел, каких трудов стоило Варенникову сдержаться, не нагрубить министру. Лишь положив трубку, Валентин Иванович дал волю своим эмоциям. Приказ пришлось выполнять. На кишлаки в районе Саланга, на окрестные горы и ущелья обрушился шквал огня, бомбы сбрасывали даже стратегические бомбардировщики, вылетавшие с советских аэродромов. Конечно, наряду с моджахедами погибло и много мирных жителей.

Вот он - один из трагических поворотов этого непридуманного исторического триллера. На кону тысячи жизней - и советских воинов, и моджахедов, и мирных афганцев. На кону - карьеры множества генералов, дипломатов, политиков. На кону - судьба горбачевских инициатив.

Но молох войны беспощаден. Запущенный однажды, он действует сам по себе, ломая жизни и отдельных людей, и всего миропорядка, выстраивая историю самым затейливым и непредсказуемым образом.

"Лев Панджшера" в своем письме на имя Ю.М. Воронцова от 26 января с горечью отмечал: "Жестокие и позорные действия, которые ваши люди осуществили … в последние дни своего пребывания в этой стране, уничтожили весь недавно проявившийся оптимизм".

Теперь наши генералы не без оснований ждали от Масуда ответного удара. Но, как это ни покажется странным, лидер моджахедов даже и в этой ситуации остался верен своему обещанию - не стрелять в спину уходившим солдатам в тех районах, которые контролировали его бойцы.

15 февраля последние советские подразделения с развернутыми знаменами перешли мост, соединявший Союз и Афганистан в районе Термеза.

Конечно, по законам драматургии и человеческим законам вернувшихся с долгой войны солдат первым должен был встречать глава государства. И ведь именно он, Горбачев, так последовательно руководил многолетней и многотрудной операцией по возвращению домой. Но тут отчего-то случился сбой: никто из высших руководителей страны в Термез не приехал. Никто не сказал солдатам спасибо за выполненный ими долг, не склонил голову в память о погибших.