К тому же эта история из неторопливого XIX века одета в сюртуки и торжественные смокинги, в которых некие взыскательные месье дегустируют десятки невиданно прекрасных блюд. Их только что, прямо при нас, приготовила команда кулинаров под присмотром талантливой поварихи Эжени, многолетней помощницы гениального шефа Додена Буфанта. Это они научились укрощать те природные стихии, превращая их плоды в гастрономические изыски, чтобы щекотать вкусовые рецепторы гурманов.
Франция это любит. Никакое другое кино не сняло столько замечательных фильмов о чревоугодии. Ее кухня - не способ утолить голод, а ритуал, философия и знак полноты бытия. Фильм 2000 года "Ватель", где Жерар Депардье играл распорядителя королевского ужина, точно так же ломился от богато сервированных столов и витиеватых кулинарных сооружений, и вдохновением светились глаза волшебников-поваров. Новый лукуллов пир "Рецепт любви" режиссировал вьетнамец Чан Ань Хунг, в совершенстве постигший образ жизни Франции, уникальность ее кулинарной школы, пылкость натюрмортов Шардена и Матисса, прозрачную до призрачности светопись в полотнах импрессионистов, и обогативший все это пряными нотами восточного базара. Возможно, не случайно один из самых интригующих моментов сюжета - война кулинарных амбиций некоего восточного принца с высокой поэзией французской кухни.
Режиссер погружает нас с ушами в увлекательный процесс импровизации шедевров. Никакой музыки. Только стук вилок по фарфору, звуки льющегося вина, звон хрусталя, негромкий застольный говор, шелест разделываемой рыбы-тюрбо, хруст открываемых устриц, скворчание бараньих ребрышек на сковороде… Камера оператора Джонатана Рикебурга в вечном кружении, ее взгляд прикован к проворным рукам мастериц, к их точным, интуитивно рассчитанным движениям, к волшебному явлению индейки под трюфелями. Приготовление пищи равно священнодействию.
Уже трудно вообразить, как такое изобилие вмещается в желудки пирующих. Уже вспоминаются печальные итоги чревоугодия в старой французской "Большой жратве" 1973 года, вызвавшей в Каннах легендарный скандал. Но из "Рецепта любви" постепенно вываривается совсем другая тема - и она не за пиршественным, а за разделочным столом: в гипнотических мановениях рук шеф-повара и его ассистентки, в их обмене понимающими взглядами знатоков теперь чудится нечто более интимное и глубокое, чем искусство претворения разнородных субстанций в бургундский соус.
В представшей перед нами любви Эжени и Додена не меньше тайн, чем в рецептуре их фирменных блюд. Загадочны взгляды, которые они бросают друг на друга. Немногословны и скупы на эмоции реплики, которыми они обмениваются, их обсуждение сложных путей продвижения пищи от зубов к желудку звучит научным трактатом. Неясны причины обмороков, которым подвержена героиня Жюльетт Бинош. Странно болезненной выглядит страсть героя Бенуа Мажимеля. Все это утонченно до полной невидимости контуров. Не менее загадочная, но логически неизбежная смерть хрупкой Эжени - как сотрясение основ бытия, когда все мгновенно теряет смысл. И, наконец, обретение новых смыслов в финале.
Все это вместе взятое, далекое от нас, как пустыни Марса, но длящееся более двух часов, властно втягивает глотающего слюнки наблюдателя в свое пространство, вгоняет его в счастливую спячку, в приторно сладкие грезы, переполненные аппетитными образами и даже, кажется, умопомрачительными запахами французских яств. И чувствуешь определенную неловкость: с чего это вдруг мы так размечтались, охотно уравняв well done отбивную с шепотом, легким дыханьем и трелями соловья, в нашем столь далеком от нирваны мире.
Наверное, что-то похожее ощутили и члены Академии "Оскара", так и не взяв "Рецепт любви" в номинанты.