Это только для публики и критиков "король сюрреалистов" заявлял, что он не политик и стоит вне политики, а на самом деле осмыслением властолюбцев он не брезговал, хотя бы потому, что сам чувствовал в себе талант к власти - к власти над общественными мнениями и вкусами.
Один из первых политиков, кто привлек внимание Дали, был Владимир Ленин. Европа тогда еще продолжала мечтать о коммунизме, к тому же Россия, где зажегся огонь мировой революции в XX веке, была не чужой для мастера страной - он всю жизнь любил русскую женщину Галу, благодаря которой стал великим. Официально на Елене Дьяконовой Дали женится через год после того, как напишет картину об Ильиче "Загадка Вильгельма Телля" (1933). Картину, которую сегодня, пожалуй, признали бы экстремистской. Вождь изображен в не самом пристойном виде, к тому же пытается съесть ребенка. Что это было? С одной стороны, Дали уверял: это всего лишь сон, видение, и если искать подтекст, то только в его отношениях с отцом - нотариусом из испанского Фигейраса, именно поэтому в ребенке узнаются черты маленького Сальвадора. С другой стороны, художник писал о том, что у него была Идея (именно так, с большой буквы), которой он хотел потрясти весь мир.
Мир он не потряс, и даже большого скандала не получилось. На Дали посыпались упреки от друзей, сочувствующих коммунистам: "Завязывай с трюкачеством, теперь молоко будут давать детям безработных". Сам Дали, в отличие от Пикассо, никогда к коммунизму симпатий не питал.
Но он все же мечтал нарваться на такой скандал, чтобы гремело по всему земному шару. А без политики здесь никак. Поэтому после Ленина он взялся за Гитлера.
Для начала Дали написал нацистскую няньку за вязанием, нянька при этом сидела в луже. По словам художника, кто-то из его друзей подсказал ему пририсовать ей нарукавную повязку со свастикой, но тут же другие друзья уговорили его эту повязку закрасить. В кружке сюрреалистов эта картина (до нас она не дошла) вызвала эффект разорвавшейся бомбы. В "Дневнике гения" Дали пишет: "меня это настолько взволновало, что я распространил свои бредовые видения на личность Гитлера, который мне всегда казался женщиной".
Каким он видел и изображал Гитлера, сегодня мы не можем даже описать, это сразу же попадает под несколько уголовных статей, да и картины того времени, в основном, не сохранились - были уничтожены во время оккупации Франции. Итогом восторженных поклонений фюреру можно называть слова самого же Дали: "Да, на сей раз я верю, что я на грани настоящего сумасшествия", и абсолютный бойкот художника его же друзьями.
Позднее, уже после Второй мировой войны Дали оправдывался не то перед друзьями, не то перед историей: "Напрасно я уверял всех, что мое инспирированное Гитлером головокружение аполитично, что произведение, вызванное к жизни феминизированным образом фюрера, заключало в себе скандальную двусмысленность, что у изображенного есть оттенок патологического юмора, который присутствовал в образах Вильгельма Телля и Ленина".
Дали выбрал не ту тему для провокаций, и осознав это, был вынужден уже по-настоящему играть в политику. Каково же его истинное отношение к Гитлеру? "Я считал Гитлера законченным мазохистом, захваченным идеей развязать войну, во имя того, чтобы героически проиграть ее", - писал художник.
Чтобы "вызвать публичную анафему со стороны нацистов и бурные аплодисменты в стане их противников", Дали в 1937 году пишет "Загадку Гитлера" - одну из самых знаковых и символических своих картин. Сломанная телефонная трубка, сломанный зонтик Чемберлена, на белое блюдо под ним капают слезы, на котором лежат бобы - символ нищеты. Их принесет за собой фюрер - его фото лежит рядом.
"Вы пророк?"- спросят у Дали репортеры. Художник ответит спустя годы: "Эта картина показалась мне наделенной ценностью предвиденья, обещавшего наступление средневекового времени, черная тень которого накроет всю Европу. Зонтик Чемберлена является здесь символом дурного предчувствия, он похож на летучую мышь и всегда вызывал во мне чувство отвращения, как только я брался писать его".
Но тут же сюрреалист снова поторопится заявить, что его работа "не имела никакого сознательного политического подтекста".
Почему Дали так отрицал политику в себе и себя в политике? Вероятно, думал, что она не к лицу художнику, противоречит его миссии: "Искусством я выправляю себя и заражаю нормальных людей".
В 1941-м году Дали пишет шедевр, у которого не было и не может быть никаких различных трактовок - "Лицо войны". По легенде, работу над картиной он начинает на корабле, на котором уплывает из Франции в Америку вместе со своей женой. В эти страшные дни разгорающейся мировой схватки ему хочется успеть прокричать напоследок об ужасе и абсурдности, к которым скатилась Европа: извивающиеся змеи и черепа множатся в геометрической прогрессии в пустых глазницах и беззвучно искаженном страданием рту. В правом углу картины Дали оставил отпечаток своей руки - как признак сопричастности и неравнодушия к происходящему. Это был поступок - художник больше никогда не отделял себя от того общества, в котором он жил, и от того хрупкого мира, устойчивость которого, как оказалось, зависит от каждого слова, от каждого жеста, от каждого мазка на полотне.
В США мы видим уже совсем другого художника - он много работает, пишет книги, участвует в кинопроектах, разрабатывает декорации к киноленте Альфреда Хичкока и задумывает совместный мультфильм с Уолтом Диснеем. Конечно, он вернется после Второй Мировой войны домой, в Испанию, и конечно, новое время потребует от него новых реакций на вдруг одумавшийся мир. Дали увлечется католицизмом, напишет свои версии Апокалипсиса, он еще о многом смело поговорит с Европой и многое напророчит перед тем, как умереть на 85-м году жизни.
Но его увлечения "гитлеризмом", как бы он их ни оправдывал, навсегда останутся черной страницей в его биографии. Иногда достаточно сделать необдуманный шаг влево или вправо, чтобы, несмотря на всю твою мировую славу, к тебе оставались острые вопросы у современников и потомков. Урок, который и сегодня еще не всеми до конца вызубрен.
Показательно завещание художника - оно вновь соединило в нем позера с гражданином: его тело замуровали в пол в его же музее, чтобы, как он и хотел, по могиле могли ходить восхищенные посетители. А все свое состояние Дали отписал любимой Испании, которой ничего не оставалось, как простить своему гению все его слова и поступки.