Старший сын сельского печника стал главой белорусского правительства в 33 года, имея за плечами лишь одно оконченное образование в виде начальной народной школы и прерванную вследствие назначения на руководящую должность учебу на рабфаке сельскохозяйственного института в Горках. Свои родные места, большую деревню Старый Кривец, вошедшую при советской власти в состав Гомельской губернии, Голодед считал белорусской.
Осенью 1928 года он напористо добивался уже третьего по счету укрупнения Советской Беларуси, в которое должен был войти и Новозыбковский уезд в числе "районов экономически однородных и тяготеющих к БССР и население которых является преимущественно белорусским населением". Белорусским языком Николай Матвеевич хорошо владел с детства, а во главе Совнаркома с высокой трибуны призывал на нем к тому, что каждый член партии в республике "должен говорить по-белорусски как может. И нечего стесняться белорусского языка, нельзя смотреть на него высокомерно".
Биография у Голодеда с детских лет была разнообразной и насыщенной. Был и подпаском, дорос до пастуха, батрачил на кулака и помещика, подростком работал в родном селе лесорубом, в 15 лет наклеивал этикетки на спичечной фабрике в Новозыбкове, в 16 нанялся в булочную, потом на дрожжевой завод. В 17 лет юноша обрел постоянную работу в Кривом Роге на шахте и руднике. Смекалистый парнишка в итоге стал электромехаником и в этом качестве с февраля 1915 года оказался в русской армии на Первой мировой войне. Служил на радиотелеграфе в авиации на Юго-Западном фронте, в 1917 году проникся революционным духом, в марте 1918 года пришел с войны в родное село уже членом партии большевиков.
На родине Николай создал красногвардейский отряд, который боролся с появившимися там после Брестского мира немцами, а также с украинскими вооруженными формированиями. В Красной Армии его навыки пригодились с лета 1919 по весну 1920 года, его назначили комиссаром радиостанции. Затем он продолжил организовывать советскую власть и бороться с бандитизмом в Новозыбковском уезде.
В белорусское руководство 30-летний Голодед вошел после укрупнения БССР в марте 1924 года. Горки, где он учился и был секретарем парткома института, до этого входили в состав Смоленской губернии, именно от нее Николая Матвеевича включили в состав Временного Белорусского бюро ЦК РКП(б), которое несколько месяцев занималось возникшими в процессе укрупнения делами. Вслед за этим последовал стремительный карьерный взлет по партийной линии, и уже в декабре 1925 года Голодеда избрали вторым секретарем ЦК белорусской компартии.
В мае 1927-го Николай Матвеевич стал председателем Совнаркома БССР и очень скоро стал вместе с Александром Червяковым одним из символов межвоенной белорусской советской власти. Классик белорусской литературы Иван Мележ в романе "Дыхание грозы" дал такой вот его портрет: "Худощавый, с резкими, волевыми чертами, Голодед сидел у края стола, близко к трибуне; он энергично встал, под рукоплескания из зала шагнул к трибуне легким и упругим шагом военного. У него и выправка была строгая, военная, и в том, как стоял он на трибуне, чувствовалось достоинство, уверенность в себе, в том, что ему предназначалось сделать".
Авторитет себе молодой глава правительства заработал солидный. Письма во власть рядовых трудящихся были полны теплых слов в его адрес, и слова эти не были дежурной лестью. Работая в невероятно сложных условиях первых пятилеток и массовой коллективизации, Голодед не просто справлялся с работой, а еще умудрялся отстаивать у Сталина свою точку зрения на промашки партийного руководства БССР. Советский вождь иногда к Николаю Матвеевичу прислушивался: например, в январе 1932 года был снят с должности главы белорусской парторганизации недотепистый эстонец Константин Гей. По словам Голодеда, он сказал Сталину при встрече: "Гей с работой не справляется. Много вреда, его надо менять".
Но в памятном 1937 году заработанный годами авторитет уже не мог уберечь от самых страшных неприятностей. Голодед был обречен: его связывали добрые отношения сразу с двумя высокопоставленными "врагами народа", которые были тесно связаны с опальным маршалом Тухачевским: возглавлявшим в конце 1920-х гг. белорусскую парторганизацию Яном Гамарником и многолетним командующим Белорусским военным округом Иеронимом Уборевичем. Николай Матвеевич пытался за себя бороться, в ответ на надуманные обвинения цитировал свежие выступления Сталина и справедливо ругал нравы партийной бюрократии, а именно "вождизм" и "портретоманию", "холуяж" и "лизотерапию".
Даже после снятия с должности главы белорусского Совнаркома в конце мая 1937-го Голодед надеялся на помощь Сталина. Внешне все выглядело так, что его переведут на другую работу. Но 14 июня 1937 года стало для Николая Матвеевича днем обманутых надежд. Утром он ненадолго появился в кабинете Сталина, который обещал во всем разобраться. Тем же вечером Голодеда арестовал специально прибывший из Минска глава НКВД БССР Борис Берман. И тогда же на стол Сталина легла шифровка от белорусского первого секретаря Василия Шаранговича о том, что Голодед был главой "контрреволюционной, вредительской и шпионской организации", "был связан непосредственно с Варшавой и с польским послом в Москве", а также вместе с Уборевичем был одним из "руководителей военного заговора" в БССР. В резолюции Сталин отметил, что "Голодед арестован". В судьбу хорошо знакомого ему белорусского руководителя он вмешиваться не стал.
21 июня 1937 года Голодед во время допроса покончил с собой, избежав неизбежного расстрела. В 1956 году его полностью реабилитировали. В Минске в районе Чижовка есть улица Голодеда.