Задолго до премьеры в центре внимания оказался финальный из трех балетов - "Красавицы не могут уснуть". Созданный специально для Театра имени Станиславского и Немировича-Данченко, он не только украшен грифом "мировая премьера".
Этот спектакль привел на академическую сцену хореографа Анастасию Вядро, активно работающую как хореограф и режиссер шоу, заявленную также как обладательница таинственной профессии "презентер танцевальных ивентов".
В закольцованное в круг хирургически-белое пространство (художник - Анастасия Рязанова) представляется то ли резиденцией, то ли - условно - внутренним миром героини, Эвы. Под нависающим над ней другим кольцом - или абажуром - она бежит на беговой дорожке, пока за ее спиной между ванной, диваном, креслом и торшерами, тоже белоснежными, почти час выясняют отношения восемь женщин.
В программке они обозначены как Мудрец, Ребенок, Изгой, Мать, Любовница, Лидер, Творец, Охотница - ипостаси героини. В реальности эти дамы на шпильках в эластичных белых платьях-скафандрах в своих истериках пластически почти неотличимы друг от друга - с натяжкой можно вычислить Мать, Ребенка, Изгоя, Любовницу.
Хореограф использует их роскошную балетную фактуру, отточенность движений, умение эмоционально окрасить движения, взамен не предлагая ничего - ни нового языка, ни оригинальных средств выразительности, ни собственной эстетики. Мировая премьера оказывается самым банальным пересказом древних открытий, которые танцевально раскрыл еще Петипа в "Спящей красавице", когда представил шесть фей, наделяющих принцессу своими чертами.
На этом фоне вполне благополучно смотрится спектакль "Холм" албанца Гентиана Доды, созданный год назад по заказу балетной труппы Национальной оперы Греции. Он тоже перепевает многие знакомые идеи. Давно работающий ассистентом Начо Дуато, начинавший как танцовщик его Национальной танцевальной компании Испании, Дода во многом усвоил стиль своего патрона, умеющего и любящего взаимодействовать с небольшим ансамблем танцовщиков.
И здесь восемь исполнителей то объединяются в кордебалет, то разбиваются на два квартета или четыре дуэта, то представляются виртуозными солистами, чтобы пластически вылепить из себя то холм, то равнину, то реку, то ветер, и стать воплощением ностальгии и тоски.
Но зрительское признание вечеру обеспечивает самый первый спектакль программы - старенькие "Отражения" Юрия Посохова. Они возвращают нас почти к самому началу карьеры хореографа - в 2005 год.
Посохов еще нуждается в профессиональной поддержке - и его тело действующего премьера Балета Сан-Франциско, усвоившее на практике уроки всех ведущих хореографов ХХ века, ведет его дорогой Баланчина, Роббинса, Форсайта. Путь этот не спонтанный и не безотчетный: об этом говорит и название, и сценография Сандры Вудалл (ее зеркала явно отсылают в балетный репетиционный зал), и выбор Первой симфонии Феликса Мендельсона - изящный намек на Первую симфонию Бизе, на которую поставлена культовая "Симфония до мажор" Баланчина.
Плоские пачки, голые ноги, не скрывающие мышечных усилий, - привет от Форсайта. Бродвейская легкость - от Роббинса. От него же - спонтанность, врывающаяся в строгую расчетливость баланчинских форм, когда третья, прыжковая часть симфонии отдана не балерине, а брутальному премьеру и четверке солистов-мужчин, четвертая - одинокому легкокрылому премьеру.
В исполнении Театра Станиславского "мужская" часть балета обнаруживает еще и приношение Юрию Григоровичу, в спектаклях которого начиналась карьера танцовщика Посохова.
Артистам Театра Станиславского нелегко переключаться в этих разностильных регистрах, но разницу звучания они улавливают и стремятся "вытанцевать".