Его окрестили охранителем. Алексей Суворин бывал и скептиком, и фрондером - все это ему свойственно. Недруги прозвали его реакционером, цепным псом самодержавия. Но эти определения совсем не исчерпывают характера выдающегося журналиста и плодовитого литератора. Он слишком сложен и противоречив. И не связан намертво ни с какой конъюнктурой.
Ненавидели Суворина не только политические противники, но и те, кто, за неимением собственного, не выносит чужого успеха. Он не был скуп на публичные высказывания: много писал и печатался, любил театр и познал сценический успех как драматург. А ко всему - еще и вел дневник, по которому очевидно, что фанатиком какой-либо идеи Суворин уж точно не был.
Виссарион Белинский и Михаил Катков - заочные политические противники - учредили в России журналистику как политическую инстанцию, как четвертую власть. Воспитали читателя, готового проглатывать длинные и серьезные программные статьи. Но такие читатели всегда наперечет. Суворин выстроил и возглавил индустрию печати, которая создавала и разрушала репутации, задавала идеологический тон в стране, просвещала.
Суворин создал крупнейшую русскую ежедневную газету. Тираж "Нового времени" доходил до 70 тысяч - при населении Москвы в один миллион. Вокруг "Нового времени" - и книги, и популярные городские ежегодники. Среди ключевых авторов - Чехов, Буренин, Меньшиков, Розанов... Вовсе не единомышленники. И Чехова ни охранителем, ни ретроградам назвать никак нельзя. А они с Сувориным дружили, их переписка тому порукой. Какой грамотный человек в России не знал газету "Новое время"? И каждый иностранец, интересовавшийся Россией, знал не только о существовании этой газеты, но и о ее позиции. По тем временам - популярность небывалая. Вот она, русская мечта, которая не блекнет перед голливудской: небогатый воронежский кадет, крестьянский сын, становится опорой трона, миллионщиком, первым журналистом империи. Он был, возможно, самым предприимчивым из русских писателей.
Впрочем, взлет Сувориных начался в 1812 году, когда на Бородинском поле "ядрам пролетать мешала гора кровавых тел". Солдат Сергей Суворин, как и тысячи его товарищей, получил тогда ранение. Он выжил, вернулся в армию и вскоре стал офицером, дослужился даже до потомственного дворянства. Палат каменных не нажил, из нужды не вышел, но сумел дать сыну образование. Хотя дома у них не было книг, кроме евангелия. Для Алексея стремление приобщиться к литературе было особенно сладостным - как запретный плод.
В кадетском корпусе Алексей Суворин твердо понял: его призвание - литература. Он схватывал на лету книжную мудрость и хорошо излагал на бумаге собственные мысли. Он постарался быстро перейти на штатскую службу, стал учительствовать. Учителю легче общаться с музами, чем офицеру. В Воронеже Суворин вошел в круг Ивана Никитина. Поэт провинциального простонародья, а по совместительству - держатель постоялого двора сочинил песню, которую знала вся Россия, да мы до сих пор узнаем себя в этой песне: "Ехал из ярмарки ухарь-купец". Он был и патриотом, и вольнодумцем. Молодой учитель привязался к этим бородатым острословам, к хмельным спорам, к журнальным новинкам и потрепанным книгам. Суворин навсегда останется в литературе и журналистике, а борода, которая означала принадлежность к демократической фронде, при Александре III превратится в знак официозной благонамеренности.
Он начинал как очеркист, показывавший, в том числе, и изнанку русской жизни. Писал фельетоны, памфлеты, в том числе - против Каткова, которого позже считали предтечей Суворина. Из его многочисленных псевдонимов самым известным был - Незнакомец.
Суворина записали в вожди "русской консервативной мысли", отвели ему рамочку и полочку в библиотеке. Слова "охранитель" Суворин не стеснялся. Но стереотипное, сатирическое отношение к этому течению ничего не объяснит в личности Суворина. Есть едкая формула Салтыкова-Щедрина: "Держать и не пущать!" В таком духе и воспринимали тех, кто служил престолу и сдерживал революционное наступление на монархию. Но такое восприятие было и неверным, и несправедливым.
После реформ 1860-х годов самодержавная идеология в России не соответствовала реальности. Царь уже не был хозяином земли русской. Росла политическая роль крупных собственников. Среди них мы видим и представителей купеческого сословия, и зарубежных воротил, и сравнительно немногих предприимчивых дворян. При Петре Великом сложилось представление о долге дворянства перед обществом, но после 1860-х потребовались иные пружины и шестеренки.
Николай Некрасов, вовсе не охранитель, но наставник Суворина по части литературной предприимчивости, определил этот рубеж: "Порвалась цепь великая..." Несколько веков Русь крепла в презрении к ростовщикам, свысока поглядывала на деньги - и вдруг купец стал хозяином земли русской. А пуще нашенских купцов - иностранные буржуа. Деловые круги России тогда - это преимущественно иностранцы или староверы. И тех, и других нельзя считать опорой трона. Русские староверы - угнетенная прослойка, и старые их обиды не преодолены. На некоторых купцов поглядишь - вот она, соль земли. Но если всмотреться - не победители они, сами в себя толком не верят. Бороды подкоротили, университетскую науку превзошли, Европу объездили, а сильнее не стали.
Суворин понимал хлипкость нового уклада, основанного на частной собственности, на кредитах и рекламе. Сам он, кстати, чувствовал себя в этой атмосфере, как рыба в воде. Тем яснее видел, что делец по природе своей эгоистичен, государство для него - не ценность, а патриотизм - в лучшем случае осознанная повинность, а чаще - ширма для шашней с вороватыми чиновниками. Русские мыслители неспроста искали "философский камень" в общинном укладе.
Банкротство системы Суворин провидел задолго до Первой мировой, хотя не без воодушевления комментировал реформы начала ХХ века, верил, что в созванной Государственной Думе возродится соборный дух. Он надеялся, что Россия без распрей, без великого пожара приноровится к темпам ХХ века, перевооружится технически и политически. Без распада империи, без войны всех против всех. Суворин выработал простые методы борьбы за собственные идеалы: труд, энергичная работа, завоевание информационного и общественного пространства. Новые читатели, новые соратники, раскрытые таланты, крепкие союзники на шумном Олимпе... Эти устремления обратятся во прах после 1914 года, до которого Суворин не дожил.
Суворин - как издатель и журналист - действовал с размахом, но не был удовлетворен судьбой собственной издательской корпорации. В те годы распространение печатного слова в России было ограничено не столько цензурой и экономическими нехватками, сколько безграмотностью. Миллионы потенциальных, но так и несостоявшихся читателей - вот трагедия Суворина, мыслителя, настроенного на разговор с миллионами. Он понимал, что идея великой державы превращается в фикцию без массового просвещения, а единство многообразного русского народа может оказаться хрупким, когда "грянет буря". Розовых очков Суворин сроду не надевал.
Он сам себе доказал, что Россия - страна великих возможностей, и в заемном образе "американской мечты" мы не нуждаемся. Но лавры самодовольства его не увенчали. Он оставлял наследникам большое, отлаженное дело, однако под старость его переполняли тревоги. Успех не загипнотизировал его.
ХХ век начинался с катастрофы Цусимы и восстаний на Красной Пресне и по всей стране - и для успешного газетчика Суворина это были трагические вехи. Если судить о том времени по живописи Серова или архитектуре Шехтеля и Кекушева - получается изысканный и благополучный Серебряный век. Но Суворин видел изнанку тогдашнего "развитого капитализма", видел, что дух разрушения побеждает, а сильные мира сего впадают то в чванство, то в благодушие.
Полная версия на портале ГодЛитературы.РФ.