Бабушку Спиридонову здесь напоминает сама графиня Анна Федотовна, гунявая расслабленная старуха-нищенка, которую вывозят на инвалидном кресле. Круглов, рехнувшийся на сексуальной почве, - это несчастный Германн. Перехрестов, который "на деньги расслабился", как говорят в народе, - тот же Германн после финального фиаско...
Но выявить задним числом хармсовские ноты можно в половине русской классики - от Тредиаковского до Есенина. Труднее различить черты пушкинской поэтики у обэриутов. Между тем они налицо: лапидарность и стремительность в прозе, тяга к гармонической точности в поздних стихах, многоголосие в драматических опытах. В общем, у Пушкина и Хармса немало общего, и такой поворот винта вполне оправдан.
Постановщики соблюдают сугубую лаконичность также в интерьерах и костюмах (художники Николай Симонов и Мария Данилова). Весь спектакль идет в одной декорации. Вертикальные окна, как в школьном спортзале. Голубенький кафель, как в школьной столовой. Нарочито простые столы и стулья.
Понятно, что создатели спектакля решили осовременить пушкинский сюжет. Но кто сказал, что современность должна выглядеть столь аскетично или, как теперь говорят, бюджетно?
При этом спектакль насыщен пушкинскими цитатами и декламациями - от "Каменного гостя" до письма Татьяны к Онегину. Хрестоматийные стихи ("Буря мглою небо кроет", "Что в имени тебе моем?" и пр.) распеваются на разные лады, от джазового завывания до лирической задушевности (композитор Кирилл Таушкин). Впрочем, музыкальная часть здесь откровенно служебная и нужна, похоже, лишь для замедления действия.
Германн (Александр Зарядин) неожиданный. Ни грамма демонизма. Ни наполеоновского профиля, ни мефистофельского коварства. Это скорее герой старинной песенки "Ну, Карлуша, не робей": аккуратный немчик, затвердивший назубок свои жизненные правила.
Графиня (Ирина Апексимова) в сцене встречи с Германном скидывает серую хламиду и превращается в женщину-вамп, с намеком на садомазохистские игрища. При этом в силу осовременивания сюжета графине должно быть лет этак под триста... Понятно желание постановщиков представить приму театра в полном блеске. Не вполне понятна философия образа - что он должен выражать? Вечную молодость - вряд ли, вечную женственность - и того менее.
Томский и Сурин - резко укрупнены и отчасти сконструированы. Томский (прекрасная роль Филиппа Котова) - истинно демонический герой, с бельмом на глазу и намеком на хромоту: традиционные приметы нечистой силы. Германн даже пытается ему подражать... Именно Томский запускает тут всю интригу. И служит таким образом даже не заместителем режиссера непосредственно на сцене, а скорее заместителем зловещего демиурга. Что же касается Сурина, это герой "на подтанцовках", но Алексей Финаев-Николотов успевает буквально в трех репликах создать образ законченного шалопая.
Спектакль получился ни разу не скучный, правда, финал немножко размазан.
Есть и своя философия. Один наш консервативный мыслитель недавно рассуждал, что на Западе игра - это почти всегда борьба за приз, а у русских игра - скорее процесс, который сам себе награда. Спектакль выражает этот тезис отчетливо и не без блеска.