Аким Павлович Шан-Гирей (1819-1883) - троюродный брат и один из самых близких друзей Лермонтова:
"Он был с детства очень слаб здоровьем, поэтому бабушка возила его раза два на Кавказ, к минеральным водам. Помнится мне еще домашний доктор Левис, по приказанию которого нас кормили весной по утрам черным хлебом с маслом, посыпанным крессом, и не давали мяса. У бабушки были три сада, большой пруд перед домом, а за прудом роща; летом простору вдоволь. Зимой немного теснее, зато на пруду мы разбивались на два стана и перекидывались снежными комьями; на плотине с сердечным замиранием смотрели, как православный люд, стена на стену, сходился на кулачки, и я помню, как раз расплакался Мишель, когда Василий-садовник выбрался из свалки с губой, рассеченной до крови".
Илья Александрович Арсеньев - московский знакомый и дальний родственник поэта:
"Этот внучек-баловень, пользуясь безграничной любовью своей бабушки Елизаветы Алексеевны, с малых лет уже превращался в домашнего тирана, не хотел никого слушаться, трунил над всеми, даже над своей бабушкой и пренебрегал наставлениями".
Из воспоминаний И.А. Арсеньева:
"Будучи очень некрасив собой, крайне неловок и злоязычен, он, войдя в возраст юношеский, когда страсти начинают разыгрываться, не мог нравиться женщинам, а между тем был страшно влюбчив. Невнимание к нему прелестного пола раздражало и оскорбляло его беспредельное самолюбие, что служило поводом с его стороны к беспощадному бичеванию женщин".
Андрей Николаевич Муравьев (1806-1874) - поэт, мемуарист:
"Когда его арестовали за стихи на смерть Пушкина, никого к нему не пускали. Только бабушке позволили, которая ездила, а он все кричал на нее, и она в ответ приговаривала: "Желчь у Миши в волнении".
Иван Сергеевич Тургенев (1818-1883) - русский писатель, встречался с Лермонтовым в конце 1839 года:
"В наружности Лермонтова было что-то зловещее и трагическое; какой-то сумрачной и недоброй силой, задумчивой презрительностью и страстью веяло от его смуглого лица, от его больших и неподвижно-темных глаз. Их тяжелый взор странно не согласовался с выражением почти детски нежных и выдававшихся губ".
Моисей Егорович Меликов (1818-1896) - художник, ученик Карла Брюллова. Описание наружности поэта сделано с наблюдательностью живописца:
"Приземистый, маленький ростом, с большой головой и бледным лицом, он обладал большими карими глазами, сила обаяния которых до сих пор остается для меня загадкой. Глаза эти, с умными, черными ресницами, делавшими их еще глубже, производили чарующее впечатление на того, кто был симпатичен Лермонтову. Во время вспышек гнева они бывали ужасны".
Евдокия Петровна Ростопчина (1811-1858) - знала Лермонтова с юности, поскольку была сестрой С.П. Сушкова - товарища Лермонтова по Московскому Университетскому Пансиону. Лермонтов был увлечен Ростопчиной и посвятил ей несколько стихотворений:
"Веселая холостая жизнь не препятствовала ему посещать и общество, где он забавлялся тем, что сводил с ума женщин, с целью потом их покидать и оставлять в тщетном ожидании…".
Николай Иванович Лорер (1795-1873) - декабрист, переведенный рядовым служить на Кавказ. Познакомился с Лермонтовым в июне 1840 года:
"Лермонтов любил поесть хорошо, повара имел своего и обедал большею частью дома. На обед готовилось четыре, пять блюд; мороженое же приготовлялось ежедневно".
Секундант Лермонтова Александр Васильчиков:
"Он был шалун в полном ребяческом смысле слова, и день его разделялся на две половины между серьезными занятиями и чтениями, и такими шалостями, какие могут прийти в голову разве только пятнадцатилетнему школьному мальчику; например, когда к обеду подавали блюдо, которое он любил, то он с громким криком и смехом бросался на блюдо, вонзал свою вилку в лучшие куски, опустошал всё кушанье и часто оставлял всех нас без обеда".
Из воспоминаний А.Н. Муравьева:
"Говорил он чрезвычайно быстро. Его живая и остроумная беседа была увлекательна, анекдоты так и сыпались, но его громкий и пронзительный смех был неприятен для слуха; не один раз просил я его "смеяться проще".
Александр Васильевич Мещерский (1822-1900) - князь, офицер, московский предводитель дворянства. Между ним и поэтом сложились теплые дружеские отношения:
"Вообще в холостой компании Лермонтов особенно оживлялся и любил рассказы, перерывая очень часто самый серьезный разговор какой-нибудь шуткой, а нередко и нецензурными анекдотами, о которых я не буду говорить, хотя они были остроумны и смешны донельзя".
А. Чарыков - офицер, участник военных действий на Кавказе. Встречался с Лермонтовым в Пятигорске в 1841 году:
"Вообще же речь его имела характер мистический; говорил он очень увлекательно, серьезно; но подмечено было, что серьезность его речи как-то плохо гармонировала с коварной улыбкой, сверкавшей на его губах и в глазах".
Из воспоминаний А.М. Меринского:
"После обеда Лермонтов угостил меня трубкой, сел за фортепьяно и пел презабавные русские и французские куплеты. А еще он танцевал ловко и хорошо".
Из воспоминаний А. Чарыкова:
"Пил он сколько следует, только, как впоследствии оказалось, - на его натуру, совсем не богатырскую, вино почти не производило никакого действия. Этим качеством Лермонтов много гордился, потому что и по годам, и по многому другому он был порядочным ребенком".
Михаил Борисович Лобанов-Ростовский (1819-1858) - князь, был знаком с Лермонтовым по литературному "кружку шестнадцати":
"С глазу на глаз и вне круга товарищей Лермонтов был любезен, речь его была интересна, всегда оригинальна и немного язвительна. Но в своем обществе это был настоящий дьявол, воплощение шума, буйства, разгула, насмешки. Он не мог жить без того, чтобы не насмехаться над кем-либо; таких лиц было несколько в полку, и между ними один, который был излюбленным объектом его преследований. Правда, это был смешной дурак, к тому же имевший несчастье носить фамилию Тиран; Лермонтов сочинил песню о злоключениях и невзгодах Тирана, которую нельзя было слушать без смеха; ее распевали во все горло хором в уши этому бедняге".
Из воспоминаний А.М. Меринского:
"В школе Лермонтов имел страсть приставать со своими острыми и часто даже злыми насмешками к тем из товарищей, с которыми был более дружен. Разумеется, многие платили ему тем же, и это его очень забавляло. Редкий из юнкеров в школе не имел какого-либо прозвища; Лермонтова прозвали Маёшкой, уменьшительное от Маё - название одного из действующих лиц бывшего тогда в моде романа "Собор Парижской Богоматери". Маё этот изображен в романе уродом, горбатым. Разумеется, к Лермонтову не шло это прозвище, и он всегда от души смеялся над ним".
Из воспоминаний А.М. Меринского:
"Лермонтов был довольно силен, в особенности имел большую силу в руках, и любил состязаться в том с юнкером Карачинским, который известен был по всей школе как замечательный силач - он гнул шомполы и делал узлы, как из веревок".
Из воспоминаний А.П. Шан-Гирея:
"Я редко встречал человека беспечнее его относительно материальной жизни. Когда впоследствии он стал печатать свои сочинения, то я часто говорил ему: "Зачем не берешь ты ничего за свои стихи? Пушкин был не беднее тебя, однако платили же ему книгопродавцы по золотому за каждый стих", но он, смеясь, отвечал мне словами Гёте: "Песня, которая льется из уст, сама по себе есть лучшая награда".
Из воспоминаний А.П. Шан-Гирея:
"Хотя он и не отличался особенно усердным выполнением религиозных обрядов, но не был ни атеистом, ни богохульником".
Из воспоминаний Н.И. Лорера:
"Характер Лермонтова был - характер джентльмена, сознающего свое умственное превосходство; он был эгоистичен, сух, гибок и блестящ, как полоса полированной стали, подчас весел, непринужден и остроумен, подчас антипатичен, холоден и едок. Но все эти достоинства, или скорее недостатки, облекались в национальную русскую форму и поражали своей блестящей своеобразностью. Для людей, хорошо знавших Лермонтова, он был поэт-эксцентрик, для не знавших же или мало знавших - поэт-барич, аристократ-офицер, крепостник, в смысле понятия: хочу - казню, хочу - милую".
Александр Иванович Герцен (1812-1870) - писатель, публицист:
"Он смело высказывался о многом без всякой пощады и без прикрас. Существа слабые, задетые этим, никогда не прощают подобной искренности. О Лермонтове говорили как о балованном отпрыске аристократической семьи, как об одном из тех бездельников, которые погибают от скуки и пресыщения. Не хотели знать, сколько боролся этот человек, сколько выстрадал, прежде чем отважился выразить свои мысли. Когда Лермонтов, вторично приговоренный к ссылке, уезжал из Петербурга на Кавказ, он чувствовал сильную усталость и говорил своим друзьям, что постарается как можно скорее найти смерть. Он сдержал слово!"