Мы познакомились в начале 90-х, и уже при первой встрече бывший тогда на пенсии генерал на мой наивный вопрос о роли разведки в мире, когда холодная война кончилась, а Штаты для России стали почти родными, жестко ответил:
- Надо быть большим дураком, чтобы расслабиться и ушами хлопать. Все главные битвы еще впереди, и наши люди в Ясенево без работы не останутся - ты это скоро увидишь. Помяни мое слово, мир ждут времена большой нестабильности и многих опасностей. И не может быть никакой разрядки в войне разведок.
Как в воду смотрел ветеран невидимого фронта. Недаром его так ценил Андропов.
Наша дружба продолжалась вплоть до кончины Соломатина в декабре 2005 года. Часами беседовали о житье-бытье в его скромной квартире на Красной Пресне, ворошили угли костра на даче в Апрелевке. Борис Александрович много курил, частенько подпускал в своей речи легкий матерок и никогда не хотел понравиться, всегда оставался самим собой - у него были колючие глаза, крепко сжатые губы, всегда непроницаемое лицо.
Однажды я его поддел:
- Иной раз мне кажется, что вы всю свою жизнь просидели в окопе и отстреливались.
Он закурил. Долго смотрел в окно на сизую от копоти Пресню. Потом говорит:
- Для меня реальная жизнь - это борьба, часто весьма суровая. Или ты, или тебя. Так сложилось, что я оказался на переднем крае еще с юных лет, сначала на фронтах Великой Отечественной, потом из горячей войны сразу без всякого перерыва попал в холодную. И ни разу об этом не пожалел. Знаешь - почему? Потому что вносил реальный вклад в укрепление безопасности своей родины.
Про то, какой это был вклад, написаны книги - и у нас в стране, и за океаном, где Соломатина тоже чтят как достойного противника. Я не стану сейчас писать о его вербовках, лучше расскажу о том случае, который в середине 70-х едва не поставил крест на карьере генерала.
Возглавляя резидентуру за океаном, он направил в Центр телеграмму, в которой изложил свои взгляды на состояние советско-американских отношений, выразил озабоченность тем, что грубо попираются наши национальные интересы. Брежнев тогда уже был в возрасте, окружавшие его старцы были озабочены только своим личным благополучием, карьерой, процесс гниения шел полным ходом. Соломатин видел, что американцы умело этим пользуются: говорят про разрядку, про доверие, а за спиной ведут свою игру. В шифровке генерал приводил конкретные факты нанесения ущерба стране и в экономической сфере, и в политической, высказывал свои предложения. Писал, что надо с американцами выстраивать отношения на равных, ни в коем случае не допускать слабости, ибо это чревато большими осложнениями. Он также предупреждал Москву, что не стоит строить особых иллюзий по поводу получения из-за океана кредитов на разработку наших нефтяных и газовых месторождений в Сибири.
И вот что последовало дальше. Андропов наложил на его послании резолюцию: "Отредактировать и направить Л.И. Брежневу". Отредактировать - значит смягчить некоторые формулировки, сделать текст более удобным для генсека. В таком отредактированном виде бумага пошла "наверх". А вскоре вернулась обратно с гневной надписью: "Кто позволил пересматривать генеральную линию партии во внешней политике?"
То есть абсолютно здравые замечания и предложения резидента КГБ в Нью-Йорке были сочтены чуть ли не за вражескую вылазку против руководства КПСС. Соломатина отозвали в Москву, подвергли остракизму. Глава Лубянки пытался его защитить, но его ресурса не хватило: партийный аппарат требовал адекватной реакции на резолюцию генсека.
Борис Александрович мне рассказывал:
- Пропустили меня через все начальство, и каждый дул в одну дудку, мол, надо свои действия соизмерять с линией партии. И говоря это, все они старательно отводили от меня глаза. Стыдно было им молоть чепуху. Но таковы были аппаратные правила.
Далее последовала годичная ссылка в МИД. Наконец он не выдержал, пришел к Андропову: "Или увольняйте меня из разведки, или дайте дело". Дело нашлось, поехал резидентом в Рим.
Многие ветераны в Ясенево считают Б.А. Соломатина самым лучшим разведчиком из тех, кто работал "в поле". Отмечают его острый ум, проницательность, умение пойти на риск. А еще он, без сомнения, был очень государственным человеком. Редким - и тогда, и сейчас.