В никем не признанное государство? В дебри? В еще не законченную войну? Нет, в мир утопии, где все равны! Где государство пытается заняться каждым, чтобы ему было лучше всех! Экзотическое приключение там, где носят большие меховые шапки!
И она - отправилась! Под обещание, что ее моделями станут Ленин и Троцкий. Пока же, в Лондоне, слепила голову Красина. С ним общалась по-немецки, его французский был не очень. "У него была красивая голова и он сидел как сфинкс". Совсем не улыбался. А как можно было ей не улыбнуться? "Каменев сравнил меня с Венерой, а Сидней шутливо сказал, что во мне ему больше всего нравятся ноги!"
Свобода! Россия! Никем не признанная страна! Но на всякий случай оставила завещание. Тем паче свыше грозили пальцем: "Ты куда! Тебя могут расстрелять! Ты - зачем?" На что она с гордостью ответила: "Я - художник! Я привезу вам голову Ленина!"
Она это сделала. 11 сентября, в субботу, в 1920-м началось великое путешествие. Красин на вокзале подарил ей коробку конфет. Потеряла сто фунтов стерлингов. Это все деньги, что у нее были. Каменев вежливо указал, что в России у нее особенной нужды в деньгах не будет.
Борт парохода Осло - Стокгольм. Там сделала звонок кронпринцу (Каменев изумлен) и с горничной принцессы прогулялась по магазинам. Выпила чай в королевском дворце, потом неспешно в Финляндию - Эстонию, где потеряла счет времени ("спокойная атмосфера русского фатализма окутывала нас"), и, наконец, 19 сентября торжественно пересекла границу таинственной России в вагоне люкс.
Москва, Кремль. 20 сентября. Ура, Ленин согласился быть моделью. А жена Каменева холодно сказала: "В России так не едят. Обуржуазился". Она обнаружила остатки завтрака в вагоне-люкс. Они были роскошны. "Прекрасный открытый "Роллс-Ройс" доставил их в Кремль, в квартиру Каменева. Больше ей было негде ночевать. Кругом были - русские, русский язык, никому - не до нее. Она ничего не понимала, только ждала, когда решится ее судьба, в комнате его сына, и чувствовала себя потерянной, любуясь роскошью Кремля. Вот он - Достоевский, небывальщина, неопределенность полной одушевленности.
Но большевики действовали быстро и решительно - только на третий день. Особняк бывшего сахарного короля напротив Кремля, забитый иностранцами, дал ей убежище ("моя прекрасная спальня", дамасский узор до потолка), а балеты, музеи, митинги и проч. - временное пристанище. Дни шли, Каменев был страшно занят, Клэр с любопытством озиралась - но ей нужны были головы. Головы! Бюсты! Ленина, Троцкого, Зиновьева! Кого еще ей подадут на стол! За этим она ехала в страшную Россию, чтобы стать известной на весь мир - первой донести и распространить повсюду каменные образы пламенных большевиков!
И вот случилось! В комнату в Кремле, взятую ею для лепки бюстов, в день 26 сентября прибыл сам Григорий Зиновьев, для затравки. Она пела в этот день на виду у храма Христа Спасителя. Закат был красным. Когда Зиновьев откинул голову назад, стал похож на поэта. Все эти революционеры были так молоды, ему - 37 лет, и она очень хотела его лепить. Днем позже к ней пришел Дзержинский - тоже за бюстом. Его глаза - так она решила - были полны вечной скорби, а губы улыбались.
- Как прекрасно, что вы сидели так тихо, замерев! - воскликнула она.
- Терпению и спокойствию учатся в тюрьме, - ответствовал он.
Она ждала Ленина. Дни, пустые дни. Зашли Бухарин (привлекателен, аккуратная бородка) и Бела Кун (разочаровал). Притащили диван под Людовика XVI и туркестанский ковер. Ей нагрели ванную, и она была счастлива. Она переняла большевистскую привычку ложиться поздно ночью. Ее стали называть Кларой Мортовной (ее папа был Мортон). Но "товарищем" еще не называли. По церквям она бродила, согреваясь от пения и красоты. К ночи "Коппелия", "Князь Игорь", "Садко". Где ты, Ленин? Приди!
И он пришел. Точнее, она пробралась к нему в кабинет 7 октября, сквозь рой секретарей и охраны. Джентльменские манеры, приятная улыбка, живость лица, спокойный кабинет. Звонки, множество бумаг на подпись. Взгляд - испытующий, если о чем-то важном. Не выпил ни чашки чая. Поспорили о Черчилле, правда ли, что он самый ненавидимый в России англичанин. Никогда еще так не уставала, столько часов непрерывной работы. Никогда не видела человека, у которого было бы столько лиц. То смеется, то задумчив, то холоден, то печален, то ироничен. И ни у кого, когда он наедине с самим собой, нет такого несчастливого, встревоженного лица. Именно это - его измученное, усталое лицо - она вылепила за 2 дня, 7-8 октября.
Снова - антракт! 10 дней валялась в постели, желая шубу (она дрожала в Москве), печку, икру и Троцкого. 17 октября - счастье, ей подарили куриные яйца. Со дня приезда в Москву она не видела ни одного яйца. 18 октября - снова счастье, Троцкий позировал ей. "Он напомнил мне рычащего волка. Когда он произносил речь, его лицо светлело, а глаза сверкали". Копия Мефистофеля. Отличный французский, мог быть принят за француза.
19-го - милый, милый Троцкий с чарующими манерами! Поцеловал замерзшие руки, придвинул к печке и подписал свой портрет: "Товарищу Клэр Шеридан". И позировал в ночь, при электрическом свете.
20-го - ура, одета в беличью шубу. А могла получить соболя. "Нельзя, - сказала она себе, - это - буржуа. Меня застрелят на улицах Москвы". Троцкий был само движение, сама любезность, пенсне не снял. Бегал смотреть, что получается. Она нервничала. А в глине вышел человек, как натянутая пружина. Резкий, из углов, хмурый. С силовым полем наотмашь. Но она видела в нем еще и смеющегося школьника.
Чьи это были лица? Злодеев и разрушителей? Бесконечно усталых людей? Тех, кто сошел с ума, переворачивая мир? Утопистов или циников? Мы не знаем, в конце концов, кто они, они последовательно измучили себя и народ, перекроили Россию, мы живем в их силовом поле - до сих пор. Мы никак не можем выйти из их следа. Не можем - никак.
Она создала доподлинные их лица. Измученный Ленин, умница и самонадеянный Каменев, Дзержинский, вещь в себе, Троцкий - вот уж где сталь. Она их увидела. Никакого подобострастия. Ни грамма патетики. Человеческие лица.
"Я была совершенно счастлива. Я достигла своей цели... Они мне доверились со всеми их проблемами... Я пела, когда проснулась утром". Ей очень хотелось остаться. В ней вспыхнула любовь к русским. Коммунизм - это хорошее занятие. Из Москвы хлестала жизненная энергия! Остаться, работать, накормить и утешить эту печальную нацию! О, если бы не дети, ждущие мать в Соединенном Королевстве!
И она уехала, в чем была, раздав все вещи на память. Прощай, Софийская набережная, дом 14, особняк "сахарного короля" Харитоненко! Прощайте дрова, замерзшая Москва-река, неверный огонь в печи! Прощайте, энтузиасты, я не шпионка, хотя вопрос светился в ваших глазах! Прощай, великое приключение - и пусть будут новые впереди!
Она умчалась из Москвы 6 ноября 1920 года под вооруженной охраной, на скором поезде, везущем полмиллиона фунтов золота на Запад, где большевики заказали тысячи новых локомотивов. Гипсовые головы вождей молча следовали за ней в ящиках. А в Лондоне им было дано заключение Британского френологического общества: идеалисты, энергичны, целеустремленные, тверды, крайне работоспособны, отчаянные борцы. Значит - люди, значит, добилась своего - доказать, что они - люди, а не крокодилы, как назвал их ее двоюродный брат Уинстон Черчилль.