Бывают, бывают исключения. Мой старинный и старший друг Абу-Суфьян - человек-исключение.
Мало того что он, поэт, по первой и главной своей профессии - серьезный ученый, причем самой строгой, материальной и взыскательной ее ипостаси, сейсмографии, сопротивления материалов. Поэт - по призванию, ученый - по профессии. Но он еще и дагестанец - тоже не хрестоматийный. Уроженец и певец равнины. Потомственный землепашец. Кумык. Я вот сейчас подумал: а ведь горцы толстовских "Казаков" тоже, вполне возможно, были не совсем уж "абреками", а скорее тоже кумыками.
Человек точных формул, строжайших сопряженностей, цифры и логики, он, доктор технических наук, надо сказать, и в лучших своих стихах, максимах, лаконичен, суров, хотя сквозь эту скупую суровость и проглядывает, проскальзывает соблазнительный флер живой, вполне себе земной метафоры…
ЗАВТРА?
- Говорят нам: "Завтра, завтра, завтра...
- Будет все - зачем спешить?"
- А до завтра, говоря по правде,
- Надо ведь еще - дожить!
- * * *
- Зря мы сетуем порою,
- Что хлопот - невпроворот.
- У кого забот - горою,
- Значит, тот ещё живёт.
СЧАСТЬЕ БЕДНЫХ
- Счастье бедных в том, трудяги,
- Что незримо дни бегут,
- Что не ведают, бедняги,
- Как, когда они умрут.
ГОРКИ
- Чтобы друг ваш
- Сверкал на зените,
- Чтобы звездный
- Настал его час, -
- На подъеме
- Ему помогите...
- А спуститься
- Он сможет без вас.
Многие годы преподает он в махачкалинском Техническом университете. Тысячи его воспитанников разлетелись за эти десятилетия и по Кавказу, и по всей России, да и по странам ближнего и даже дальнего зарубежья. Именно воспитанников, а не просто старательных учеников. И это скромное уточнение обязано своим появлением, природой своей, уверен, именно тому, что Абу-Суфьян - еще и поэт. Студенты, современные отъявленные технари-прагматики, знают и любят его стихи. В этом я убедился сам, бывая в Дагестане. Им импонирует, что их мэтр, гуру - еще и поэт, известный не только в Дагестане, но и во всей России. И даже переводившийся на многие языки далеко за ее пределами. Любят и даже помогают ему, теперь уже восьмидесятипятилетнему, набирать и даже верстать их. Наряду со своими сухими, суровыми техническими прописями.
Поэт и ученый - во взаимопроникновении двух этих начал, особенно с учетом почтенного возраста и жизненного опыта, это уже - мудрец.
А опыт у него - и крест его, и крыло его. Рано оставшийся без отца, выросший в интернате, очень русском, кстати, по духу, по составу учителей, отсюда и его почти природная "русскоязычность", потерявший после и мать, по которой так тосковал в интернатские годы: со временем он напишет, что когда-то не матушку свою опускал в могилу, а собственное сердце… Параллельно с учебным университетом, в котором после и останется, защитившись, и кандидатом, и доктором, даже заведующим кафедрой, прошел он и совсем другие, не паркетные университеты: и строителем, и бетонщиком, и все тем же землепашцем.
У него и до сих пор голова, как у Саваофа, патриарха, седовласого, умудренного профессора, а вот руки, ладонь - трудовая, могучая. Первостроителя.
Поверяет ли он алгеброй гармонию своих стихов? Не знаю. Но то, что его профессия и его призвание, к которому он, к слову, пришел уже в зрелые годы, взаимодействуют, обогащают и уточняют друг друга, не сомневаюсь. Только что он прислал мне рукопись - набранную, уверен, опять же его юными друзьями, птенцами, - новых коротких, как высверки, стихотворений. Поучений и, что еще важнее, собственных, незаемных переживаний. И я открываю новую страницу жизни - жизни! - моего старинного и старшего друга.
Живи, учи и учись, мудрец Абу-Суфьян!