На пяти этажах музея "ЗИЛАРТ" открылись первые выставки

Только что открывшийся музей "ЗИЛАРТ", похоже, уже знают. Музей - это почти всегда про гений места. Новый музей в новом районе, недавно выросшем на территории, где был когда-то знаменитый Завод им. Лихачева, где выпускали, кажется, все, от автомобилей до холодильников, не исключение. В фойе музея едва ли не первым встречает зрителей представительский автомобиль ЗИЛ последнего президента СССР и раритет эпохи индустриализации - заводской станок ERFURT. Но музей дает не только ощущение прошлого этой территории, но и будущего. Хотя бы потому, что музей "ЗИЛАРТ" - часть большого урбанистического проекта по превращению былого индустриального кластера ХХ века в городское пространство ХХI столетия. Иначе говоря, музей тут - часть проекта настоящего и будущего. Точка встречи истории места и современного урбанистического планирования, города и мира, человека и искусства. В этом смысле символично, что он находится на пересечении бульвара архитекторов братьев Весниных и улицы Александра Родченко.

Тем не менее у музея есть история - это история коллекции его основателей Андрея и Елизаветы Молчановых. Она обширная, разнообразная, собиравшаяся более четверти века. И первые выставки, открывшиеся на пяти этажах музея и на открытой террасе последнего этажа, это разнообразие подчеркивают. Куратором и художественным консультантом музея стал искусствовед Александр Боровский. Он собрал музейную экспозицию как пазл, из контрастных проектов. И представил его как захватывающее многоуровневое путешествие. Из Москвы в Петербург и обратно - на выставке "Шаг с пьедестала: скульптура в реальном пространстве". Из России в Африку - на выставке "Африканское искусство: боги, предки, жизнь". Из повседневности - в театр памяти в проекте Гриши Брускина "Dies Illa". От грешной земли - к высотам птичьего полета в инсталляции Александра Бродского "Приют невинных". Архитекторами экспозиций тоже стали мэтры Юрий Аввакумов, Евгений Асс, Игорь Чиркин.

Эта партитура целостной музейной экспозиции ведет нас от знакомого к незнакомому. От экзотики - к узнаваемому. Границы узнаваемого расширяет петербургская скульптура ХХ - XXI веков, которую можно увидеть в проекте "Шаг с пьедестала: скульптура в реальном пространстве". Нет, это не о "Медном всаднике" Пушкина. К тому же со времен Александра Сергеевича способность монументов покидать пьедесталы сильно продвинулась.

И если "Спортсмен", созданный Михаилом Аникушиным для стадиона имени С. Кирова, к Олимпиаде 1980 года, еще только готовится выйти на старт, то герои скульптур, например, Дмитрия Каминкера, кажется, уже ушли в народ. Как, например, "Наполеон Бонапарт на грибной охоте", похожий на заблудившегося Каменного гостя, или уставший "Воин у печки", созданный из гофрокартона и похожий на печального богатыря екатерининских времен на пенсии. Если душа просит возвышенного, то вот и "Небо в алмазах". Слово "небо" сложено из брутального тяжкого гранита, что идет на памятники, с инкрустированными в камень стразами. Юмор, печаль, нежность, ирония, любовь - эти скульптуры Дмитрия Каминкера ужасно похожи на нас, людей несовершенных, сплошь из острых углов, беззащитных под бронью гофрокартона, склонных чувствовать себя атлантами под тяжестью повседневной ноши жизни, когда над нами нависает каблучок любимых.

Надо ли говорить, что эта скульптура конца ХХ века, сойдя с пьедестала, двинулась с сторону инсталляции, объекта, а то и театра абсурда? С другой стороны, она дружелюбна и готова признать своими собратьями театральные костюмы для музыкантов "Поп-Механики", сконструированные Сергеем Черновым из пластиковых труб, тканей, музыкальных фантазий. Эти костюмы тоже вошли в экспозицию. Да, конечно, эти персонажи немножко другой породы, ближе к костюмам будетлян для первой супрематической оперы Матюшина, чем к скульптурному "Небу в алмазах". Но в конце концов, они такие необычные и веселые, в них тоже что-то от будетлян.

Вторая часть скульптурной дилогии - выставка Аллы Урбан, которая гвозди-саморезы, стальные профили и металлические прутья превращает то в орнамент рушника, то в волнующуюся ниву, то в знак вопроса, то в поле, что идти не перейти… Кажется, она ведет диалог с произведениями Гюнтера Юккера, который тоже мастерски превращал гвозди в образы, а заодно и с народной вышивкой "крестиком", и с полевыми цветами, и далями лугов.

Эта скульптура, сошедшая с постамента, ищет язык для разговора со зрителями, но еще более - язык, способный выразить разломы времени, драму человека, вышедшего из природы и оказавшегося вдруг недостаточно механистичным, проворным и… сообразительным, чтобы соревноваться с машиной и ИИ. Не догоняющим того, что происходит… Искусство становится способом осознать несовпадение между зрением и умозрением. Это несовпадение исследуют и абстракции Эмиля Белютина и Юрия Злотникова, и работы Ильи Кабакова, Эрика Булатова, Ивана Чуйкова, Олега Васильева, Семена Файбисовича… Их живопись - во "внутреннем" контуре выставки скульптуры рубежа веков.

Но изменение оптики не прощание с гуманизмом. Скорее, попытка пересмотреть тот неприкосновенный запас, что остается у человека за вычетом технологий. Три следующих проекта: "Dies Illa" Гриши Брускина (где название отсылает к "тому дню" Страшного суда), "Африканское искусство…" (где мы впервые видим огромную коллекцию, собиравшуюся Михаилом Звягиным более 30 лет) и инсталляция "Приют невинных" Александра Бродского - представляют свои версии этого НЗ. Каждый из них заслуживает отдельного разговора.

Про "Приют невинных" упомяну, потому что его легко не заметить. Он приютился, как ласточкино гнездо под кровлей. Он так мал, что туда и экскурсию надо просить отдельно. Тесное, аскетичное пространство, в котором связки книг на верхних полках, будто в студенческой бедной мансарде. То ли мансарда, то ли свитое гнездо, то ли каморка сторожа. Белые облупленные двери и крашеный шкап, которые помнят лучшие времена. Единственный обогреватель у входа. Крохотный столик, меньше, чем в купе. Стаканчики рядом с бутылкой рома - это история не столько о выпивке, сколько о тесном круге друзей, которые остаются вопреки и несмотря на. И нежный свет инсталляции, смахивающей на всплывающие картины детства. И ослепительный простор, который открывается на ветру, на террасе. В этот момент кажется, что название напоминает еще и об альпинистских "Приютах…" в горах. О восхождении, о разреженном воздухе свободы, о братстве и благородстве дружбы… И похоже, это не русское бедное. Скорее, это русское поэтическое, вырастающее из "Летатлина" Владимира Татлина, из "Поэмы без героя" Ахматовой, из печали прощания с утопиями и очистительной трезвости рифмы…