- М. Бернесу
- Я люблю тебя, Жизнь,
- Что само по себе и не ново,
- Я люблю тебя, Жизнь,
- Я люблю тебя снова и снова.
- Вот уж окна зажглись,
- Я шагаю с работы устало,
- Я люблю тебя, Жизнь,
- И хочу, чтобы лучше ты стала.
- Мне немало дано -
- Ширь земли и равнина морская,
- Мне известна давно
- Бескорыстная дружба мужская.
- В звоне каждого дня,
- Как я счастлив, что нет мне покоя!
- Есть любовь у меня,
- Жизнь, ты знаешь, что это такое.
- Как поют соловьи,
- Полумрак, поцелуй на рассвете.
- И вершина любви -
- Это чудо великое - дети!
- Вновь мы с ними пройдем,
- Детство, юность, вокзалы, причалы.
- Будут внуки потом,
- Всё опять повторится сначала.
- Ах, как годы летят,
- Мы грустим, седину замечая,
- Жизнь, ты помнишь солдат,
- Что погибли, тебя защищая?
- Так ликуй и вершись
- В трубных звуках весеннего гимна!
- Я люблю тебя, Жизнь,
- И надеюсь, что это взаимно!
- 1956
Что может быть привычнее этой песни - мы под нее росли. Ее напевали наши деды на рыбалке или за плотницкой работой и подмигивали нам: мол, не журись, не тушуйся - будем жить! А потом мы, подросшие, снисходительно посмеивались: ну что это за песня - простенькие слова и мелодия так себе. Любить жизнь - кто ж ее не любит.
Сейчас все иначе. И стоит ли объяснять - почему.
Несколько лет назад, в разгар пандемии, русскую песню о любви к жизни напел финский полицейский Петрус Эмиль Оскар Шродерус. Видео разлетелось по всему миру, став для многих спасительной соломинкой.
Сегодня песня (написанная по просьбе Марка Бернеса композитором Эдуардом Колмановским на стихи Ваншенкина), будто опечатана сургучом. Зато сто раз на дню - про смерть.
Ваншенкину было двадцать, когда он, командир отделения 4-й гвардейской воздушно-десантной бригады, вернулся с войны.
И вот Косте уже тридцать, а ему все не верится, что вернулся живой. Десять лет душа оттаивала, чтобы в подмосковном весеннем лесу из нее вырвалось: "Я люблю тебя, жизнь!..". Под рукой не оказалось бумаги, и поэт записал первую строфу на клочке березовой коры.
...Помню, в писательском доме творчества в Переделкине Ваншенкин одиноко бродил по дорожкам, надвинув поглубже кепку. Ровесников не оставалось. Поговорить о том, о чем болела душа, было не с кем. Литераторы помоложе, сидевшие на скамейках, переговаривались: "Не узнаешь? Да это же "Я люблю тебя, жизнь..." Он самый. Молчун, двух слов не добьешься..."
Не помню, что было поводом, но мы разговорились. Я попросил Константина Яковлевича рассказать о детстве. Он удивился, ведь его спрашивали обычно про войну. Помедлил, задумавшись. Потом сказал: "Это тонкие вещи. Об этом с ходу не скажешь. Такие воспоминания хочется оставить при себе".
Тогда я попросил рассказать о дружбе с Евгением Носовым (весть о его уходе тогда только долетела из Курска до Москвы).
Вспоминая товарища, Ваншенкин объяснил мне, почему им, фронтовикам 1925 года рождения, так важно говорить друг с другом, да и просто молчать, сидя рядом. Даже те, кто родился всего на пять лет позже, не могли понять родившихся в 1925-м.
"Те, кто там не был, - сказал Ваншенкин, упирая на "там", - они, сколько бы о войне ни читали, не могут себе представить, что это такое было. Сейчас думают, что это похоже на Афганистан или Чечню. Да, и там ужасно было. Но никакого сравнения нет с теми годами, когда пол-России занято врагом, а пол-России погибло..."
На календаре было 15 июля 2002 года. Ваншенкин тогда готовил новую подборку стихов для толстого журнала.
В коротком предисловии к ней он писал: "Родился в 1925 году в Москве. Нигде никогда не служил (кроме четырех лет армии, куда был призван из десятого класса). Первое стихотворение написал неожиданно для себя в конце войны, в Венгрии. Автор многих книг. Некоторые стихотворения положены на музыку и стали известными песнями... Благодаря невнимательности отечественной критики и давней песне "Я люблю тебя, жизнь" ошибочно имею репутацию оптимиста, а на деле я грустный, печальный поэт..."
Начало войны
- Когда в упор ударила беда,
- И завопила дальняя дорога, -
- Наверно, многим именно тогда
- Казалось, что война сильнее Бога.
- Людские судьбы сразу же она
- Перелопатила и перетасовала.
- Любимые исчезли имена
- В холодной роще вечного привала.
- И каждый догадаться не успел
- В дыму, в плену или в окопной жиже, -
- Кому какой предвиделся удел,
- Кому и что планировалось свыше.
После войн
- А после всех жестоких войн -
- Одни в плену, другие в ссылке,
- Как бы во взболтанной бутылке
- Иль вовсе выплеснуты вон.
- Навряд ли знает кто-нибудь,
- Будь то село или столица,
- Когда всё это устоится,
- Когда осядет эта муть.
* * *
- За окошком свету мало,
- Белый снег валит, валит.
- А мне мама, а мне мама
- Целоваться не велит.
- Говорит: "Не плачь - забудешь!"
- Хочет мама пригрозить.
- Говорит: "Кататься любишь,
- Люби саночки возить".
- Говорит серьезно мама.
- А в снегу лежат дворы.
- Дней немало, лет немало
- Миновало с той поры.
- И ничуть я не раскаюсь,
- Как вокруг я погляжу,
- Хоть давно я не катаюсь.
- Только саночки вожу.
- За окошком свету мало,
- Белый снег опять валит.
- И опять кому-то мама
- Целоваться не велит.
* * *
- Опять мне это мелколесье,
- Снежок, струящийся в окне,
- И серенькое поднебесье
- Напоминают о войне.
- Как будто я ещё в начале,
- И мне опять это дано, -
- Такой пронзительной печали
- Я не испытывал давно.