Давайте начнем с того, как вы пошли воевать в 2014 году.
Д.: Я пошел не воевать, а защищать свою Родину. Как житель Донецка, понимал главную свою задачу - не пропустить врага и не отдать свою землю. Такое осознание мужского долга у меня было с самого детства: когда мой дедушка рассказывал о войне, когда я читал детские книжки, то точно знал, что если это произойдет снова, возьму оружие без каких-либо колебаний.
Когда случился Майдан, я был руководителем строительной организации. Один мой знакомый, обсуждая случившееся в Киеве, сказал, что это очередная ерунда, на что я ответил: нет, это закончится войной. И эта война продолжается для меня 11 лет. Очень тяжелый период, но я помню фразу, которую услышал в 2014 году: "Времена не выбирают, в них живут и умирают". Чувствую, что одна часть меня уже умерла в 2014 году, того прежнего, довоенного человека уже нет. Другая осталась, чтобы сражаться, чтобы закончить эту войну. Я понимаю, что Господь даровал мне жизнь в 2014 году именно для этого. Сейчас я в звании подполковника. Иногда посещают мысли о возможной пенсии, отдыхе, заслуженных, как по мне, но остаюсь в строю, пока моя земля не будет в безопасности.
Каким образом вы стали ополченцем?
Д.: Первый митинг был 16 февраля 2014 года. Это и стало началом Русской весны. Мы вышли к зданию донецкой обладминистрации. Перед этим везде были расклеены объявления с призывом поддержать "Беркут" Донбасса, который вернулся с Майдана. Я там находился со своим двоюродным братом, Кириллом. Когда появились бойцы "Беркута", мы им аплодировали.
Следующий митинг был назначен на 23 февраля, и если на первом мы насчитали не больше двух десятков человек, то на второй уже пришло значительно больше, но начались провокации. Украиноязычные граждане на памятнике Тарасу Шевченко выставляли фотографии небесной сотни, которая якобы пострадала безвинно. Уверен, если бы тогда эти люди знали, к чему придет их государство, они сами своими руками и всеми силами остановили бы безумие, творимое с кастрюлями на голове.
Потом эти митинги стали регулярными, каждое воскресенье приходило все больше русскоязычных, которые уже тогда понимали надвигающуюся опасность. Один из первых указов новой власти был о запрете русского языка, потом начались угрозы со стороны неонацистов - приехать на Донбасс, чтобы устроить здесь этнические чистки. На одном из митингов мы познакомились с журналистами Первого канала, предложили им свою защиту и охрану, потом вместе снимали множество репортажей. В одной из таких поездок Дмитрий Толмачев, корреспондент ОРТ, после интервью с Игорем Стрелковым, спросил у него по моей просьбе, могу ли я войти в ополчение. И получил согласие.
Параллельно с этими событиями мы видели судьбу Крыма, как он вернулся в родную гавань. Мечтали так же бескровно попасть в состав Российской Федерации и больше с Украиной не иметь ничего общего.
К вере вы пришли во время службы?
Д.: Родители меня не крестили, объясняя, что выбор должен сделать я сам. И я его сделал: в 23 года принял крещение в кафедральном храме Георгия Победоносца в Макеевке.
Но осознанно пришел к вере уже с началом СВО. А в 2014 году, когда было очень страшно, у меня произошло понимание того, что Бог есть. Я находил в нем основу своего бесстрашия, силы, потому что во время боевых действий действительно очень страшно, страшно умереть. А когда ты понимаешь, что ты в руках Бога и на все Божья воля, этот страх уходит, и тебе становится легче.
В начале спецоперации на донецком направлении у меня в подчинении находилось восемь стрелковых батальонов, которые формировались из мобилизованных ополченцев. Они были совершенно не готовы к боевым действиям, и уже на пятый-шестой день стали появляться те, кого принято называть "пятисотыми", хотя мне не нравится эта формулировка. Было проведено 129 профилактических бесед, когда ты вместе с военнослужащим определяешь его страх, понимаешь природу отказа от участия в боевых действиях и решаешь, что с ним делать.
И практически все эти 129 бесед превращались не в психологическую помощь, а в проповедь. Я хорошо помню капитана полиции, который прослужил к тому времени уже 29 лет. И вот он говорит, что ему страшно. Мы долго с ним беседовали, и больше всего на него повлияли те иконки, которые я достал из внутреннего кармана и стал ему рассказывать, откуда они у меня. Я говорил, что эти иконы со мной уже восемь лет, с начала конфликта. Объяснил, что первая икона - Георгия Победоносца. Это мой небесный покровитель, который есть олицетворение мужественности, силы и борьбы добра со злом. И таких икон было много. Потом я рассказал, как я борюсь со страхом, как обращаюсь к Богу, прошу, чтобы он не оставил меня, даровал мне смелость, силу и возможность жить, а если я погибну, на то его воля.
Капитан внимательно слушал, видно было, как он меняет свое мнение, и вот тогда я понял, что своими беседами замещаю работу военного священника. Так мне пришла эта идея с возрождением института военного духовенства, я стал читать книги о том, как военные священники помогали бойцам в Первую мировую. И вот уже четвертый год нас постоянно посещают священники военного отдела Русской православной церкви.
Знаю, что многие подразделения стали запрашивать возможность получить право носить имена православных святых.
Д.: Эта традиция зародилась на донецком направлении. Как-то нам передали шевроны хоккейного клуба "Русь". Вдохновившись ими, мы в мае 2022 года назвали так одно из подразделений. Вторым было подразделение Александра Невского, получившего это имя в честь снайпера Александра, который имел позывной "Змей". Один из фотографов, увидев его, пошутил: "Какой же ты змей?! Ты больше похож на Невского". И его стали звать Невским. А через две недели Александр погиб.
Когда наша ударная группировка была направлена на Мариуполь, Донецк стал защищать гарнизон, который состоял из восьми батальонов мобилизованных. Против нас оставалась боеспособная украинская армия. И разведка сообщила, что из населенного пункта Пески готовится наступление в Куйбышевский район.
Это было танкоопасное направление, с хорошо асфальтированной дорогой, по которой можно было за 10 минут оказаться в пригороде Донецка. Настолько близко находилась передовая. И чтобы сорвать наступление, мы прибегли к армейской хитрости: на разных участках фронта использовали двух снайперов 22-й бригады армейского спецназа. Где-то они стреляли со снайперского пункта, где-то пересаживались на БТР и стреляли оттуда. Кроме того, мы дезориентировали противника, сообщая по открытой связи, что к нам движется подкрепление, что мы расселяем добровольцев с Северного Кавказа, что едут и бойцы из Якутии.
Противник понимал, что на этом участке происходит концентрация сил и средств для наступления на Пески. На самом деле ничего этого не происходило, и мы делали это, чтобы сорвать их наступление. Все получилось, в Донецк никто не зашел, но Саша погиб.
Погиб он на шахте Октябрьской, находясь в БТР. В этот момент вместе с ним был еще один снайпер с позывным Хантер, тогда он выжил. А позавчера мы узнали, что Хантер погиб под Мирноградом. Вот в честь геройски погибшего Александра Невского и было именовано второе подразделение №1919, которое находилось на направлении Красногоровки со стороны Старомихайловки.
Позже появилось третье подразделение Архангела Михаила. Это то, которое стояло в Верхнеторецком. В ночь, когда Мединский сообщил, что наши войска отходят от Киева, противник предпринял контрнаступление на направлении Верхнеторецкого и Ясиноватой для отсечения нашей группировки, и одно из подразделений морской пехоты на этом участке отступило. Но донецкие ополченцы остались на своих позициях и со словами "отступать мы не будем, это наша земля" продолжили бой.
Морпехи вернулись минут через 30. Эта история дошла до командующего корпусом, после чего он вызвал к себе командира батальона, с которым, как выяснилось потом, они вместе учились в военном училище, и они обнялись.
Сколько таких подразделений на сегодня?
Д.: Думаю, где-то 30 подразделений взяли небесных покровителей только на Донецком направлении, а по всей линии фронта около 50-ти. Мы поддерживаем эту традицию, потому что мы считаем, что именование подразделений носит правильный православный смысл. Когда против нас воюют подразделения, назвавшие себя "Кракеном" или чем-то подобным, мы отвечаем им самым сильным и великим, что у нас есть. Это история побед и православные святые. Если Бог с нами, то кто против нас? И сражаются на поле боя не только бойцы, а еще наши святые, оберегающие воинов.
Вам доводилось общаться с украинскими пленными. Они понимают, за что воюют, на чьей стороне?
Д.: Приходилось общаться. После переворота на Украине многие уехали оттуда, понимая куда все идет. Те, кто остались, взяли на себя, кто вынужденно, кто осознанно, роли псевдоукраинцев. Известно: когда между войной и позорным миром выбираешь второе, в итоге получаешь и то, и другое. Они выбрали позор, а потом некоторые попали в плен. Я хорошо помню программиста из Николаева, который был офицером 36-й бригады. Я приезжал беседовать с ним. Он тоже был воцерковленный и остался в моей памяти неплохим человеком. Я ему предложил привезти еды, он отказался и попросил только иконку Николая Чудотворца.
Он уже два года находился в плену, и сказал слова, которые я запомню, наверное, навсегда. У нас, говорит, лимит от барака - на причастие могут ходить только два человека. Можно ли повысить лимит хотя бы до десяти человек? Многие хотят попасть на причастие, но не у всех получается. Тогда я понял, что нас с украинцами объединяет вера, и она же поможет со временем залечить все раны, выйти из морока и вернуть их в нашу общую историю и судьбу.
Удается ли вам соединять православный принцип прощения своих врагов и молитвы за них с ведением боевых действий?
Д.: Я и сейчас, общаясь с пленными, отношусь к ним как православный человек - люди сделали ошибку, неправильный выбор. Всех пленных сильно удивляет одно: они заходят, руки за спиной, голова опущена, а я предлагаю им присесть и протягиваю руку. С этого начинается беседа.
Мы говорим о разном, но основное, что нас объединяет, - это понимание преступного поведения украинского правительства по отношению к Русской православной церкви. Это тот ключ, который дает нам общую основу для беседы. Один из этих людей, рассказал, как в его родном селе в Винницкой области силой отобрали храм, после чего прихожане были вынуждены молиться в посадке, используя для алтаря пеньки. Потом один из них купил дом, и церковь переехала туда. Но люди вынуждены приезжать тайно и проникать туда через соседний дом, где прокопали проход через подвал. Службы совершаются, но внешне дом выглядит безжизненным. Почти как в древние века, когда были гонения на христиан.