Писатель, многолетний обозреватель "Родины" Лев Аннинский*: Почему меня коробит аббревиатура ВОВ
Сын погибшего фронтовика обращается к нам от имени всех спасёнышей Великой Отечественной

Современное массовое сознание, оголтелое от спешки, аббревиатурит всё и вся. Какое-то помешательство сокращений. Гонка по порубленным словам, понятиям, символам...
Я, правда, не припомню, чтобы кто-то изобрел ВОСР. Прочее - по судьбе. Кому ВЦСПС, кому МОПР, а кому ОГПУ или КГБ. Наверное, эта скачка заглавных букв неизбежна и будет продолжаться всегда. Но есть вариант, по мне, невыносимый. Настолько, что и привести здесь с ходу сокращенный обрубок мешает отвращение. Но вот полное имя того исторического события, которое скручивается в словесный крючок:

Великая Отечественная война.

Мне было семь лет, когда эта война началась, и одиннадцать, когда она завершилась Победой. Четыре года она врывалась в мое детское сознание из репродукторов - стальным голосом Юрия Левитана, читавшего боевые сводки. Сводки дышали героикой и гибелью. Я мало что понимал в том, что и почему происходит на театре боевых действий, - но интуитивно, неопровержимо знал, что война против Гитлера - это или Победа, или гибель.

Не абстрактно-отвлеченная гибель, а моя личная, неотвратимая - и потому, что я советский человек, и по обеим линиям происхождения: отец - коммунист, фронтовик-доброволец, мать еврейка...
Исход войны означал для меня либо спасение при нашей Победе, либо гибель в фашистском концлагере вместе с матерью. Я уже знал, что Гитлер планирует уничтожение приговоренных им народов: цыган и евреев, а там и коммунистов. Гитлера я ненавидел, Сталина почитал спасителем. И это на всю жизнь - и мою, и всего моего поколения спасёнышей войны.
Серёжа Алешков - маленький герой Великой Отечественной.
Не Второй мировой, которая гремела где-то вдалеке, а той, которая стала частью моей судьбы, моей жизни. Она-то и назвалась Великой Отечественной.

Меня коробит, когда в статьях нынешних торопливых публицистов ее имя скручивают до обрубка. Ладно, если бы происходило это только ради экономии места (хотя и это кощунственно). Но скручивание имени Великой Отечественной войны связано с желанием некоторых зарубежных идеологов вытравить ее из памяти людей. Чтобы Советская Держава не была увековечена как спасительница европейских народов от гитлеровского фашизма и национал-социализма, а осталась где-то сбоку...

К этим историкам я отношусь с горьким сожалением, а к их лингвистическим упражнениям - с чувством гадливости.

Я понимаю моих сверстников, которые близки к бешенству, созерцая эти упражнения.
Запретить ВОВ я не могу. Я по характеру вообще не могу ничего запретить. Но могу воззвать к таким воителям-сократителям, если они еще не лишились памяти, - последовать совету поэта Аронова "остановиться, оглянуться".

Прежде чем выскабливать понятия истории до скользкой бессмысленности - остановиться и оглянуться, осознав, что значат эти понятия для наших сограждан, переживших страшный Двадцатый век.
Спасёныши.
Современное массовое сознание, оголтелое от спешки, аббревиатурит всё и вся. Какое-то помешательство сокращений. Гонка по порубленным словам, понятиям, символам...

Я, правда, не припомню, чтобы кто-то изобрел ВОСР. Прочее - по судьбе. Кому ВЦСПС, кому МОПР, а кому ОГПУ или КГБ. Наверное, эта скачка заглавных букв неизбежна и будет продолжаться всегда. Но есть вариант, по мне, невыносимый. Настолько, что и привести здесь с ходу сокращенный обрубок мешает отвращение. Но вот полное имя того исторического события, которое скручивается в словесный крючок:

Великая Отечественная война.

Мне было семь лет, когда эта война началась, и одиннадцать, когда она завершилась Победой. Четыре года она врывалась в мое детское сознание из репродукторов - стальным голосом Юрия Левитана, читавшего боевые сводки. Сводки дышали героикой и гибелью. Я мало что понимал в том, что и почему происходит на театре боевых действий, - но интуитивно, неопровержимо знал, что война против Гитлера - это или Победа, или гибель.

Не абстрактно-отвлеченная гибель, а моя личная, неотвратимая - и потому, что я советский человек, и по обеим линиям происхождения: отец - коммунист, фронтовик-доброволец, мать еврейка...
Исход войны означал для меня либо спасение при нашей Победе, либо гибель в фашистском концлагере вместе с матерью. Я уже знал, что Гитлер планирует уничтожение приговоренных им народов: цыган и евреев, а там и коммунистов. Гитлера я ненавидел, Сталина почитал спасителем. И это на всю жизнь - и мою, и всего моего поколения спасёнышей войны.

Не Второй мировой, которая гремела где-то вдалеке, а той, которая стала частью моей судьбы, моей жизни. Она-то и назвалась Великой Отечественной.

Меня коробит, когда в статьях нынешних торопливых публицистов ее имя скручивают до обрубка. Ладно, если бы происходило это только ради экономии места (хотя и это кощунственно). Но скручивание имени Великой Отечественной войны связано с желанием некоторых зарубежных идеологов вытравить ее из памяти людей. Чтобы Советская Держава не была увековечена как спасительница европейских народов от гитлеровского фашизма и национал-социализма, а осталась где-то сбоку...

СПАСЁНЫШИ.

К этим историкам я отношусь с горьким сожалением, а к их лингвистическим упражнениям - с чувством гадливости.

Я понимаю моих сверстников, которые близки к бешенству, созерцая эти упражнения.
Запретить ВОВ я не могу. Я по характеру вообще не могу ничего запретить. Но могу воззвать к таким воителям-сократителям, если они еще не лишились памяти, - последовать совету поэта Аронова "остановиться, оглянуться".

Прежде чем выскабливать понятия истории до скользкой бессмысленности - остановиться и оглянуться, осознав, что значат эти понятия для наших сограждан, переживших страшный Двадцатый век.
* Лев Александрович Аннинский ушел из жизни в 2019 году.