Ты изучаешь события, которые решали судьбу нашей страны, а вернее - судьбу всего мира тридцать пять, сорок лет тому назад. Меня тревожат твои уроки. Ты выписываешь в специальную тетрадь даты, хронологические события, названия городов, имена маршалов. Ты прекрасно знаешь все это. А на уроке тебя и твоих товарищей по классу по порядку вызывает учитель. Вы ему рассказываете изученное, показываете на карте, без запинки вспоминаете даты и имена. И ждете своих отметок. Вы пересказываете своему учителю содержание параграфов "от и до", а в это время по улицам проходят старики, сопровождая своих внуков и правнуков в детские сады, ведя их в школу и неся их портфели, таща сумки с продовольствием для семьи. В свои семьдесят, восемьдесят, девяносто лет они боятся толпы на улице, боятся переходить улицу, движутся медленно.

Но ведь они, эта оставшаяся часть солдат, творящая историю, а теперь доживающая старческие годы своей жизни, и есть живая история!

Как может юноша зубрить историю по книге, не прикасаясь к живым героям этой истории?
Я спрашиваю: плакали ли вы на уроках истории тридцатипятилетней давности, говоря об Освенциме, о Ленинградской блокаде, о Сталинграде, о Хатыни? Нет?

Вас знакомят в классе с какими-то цитатами и высказываниями о войне, но ведь в каждой семье есть еще и необработанный фронтовой архив: это письма из окопов, с переднего края огня. Они писались под натиском смерти, и многие из них, запятнанные кровью, матери и жены получали вместе с извещениями о героической гибели сына и мужа. В каждой семье можно найти драгоценнейшие реликвии для семейного музея славы. Это ордена и медали Великой Отечественной, последние снимки в окопах, полевая сумка, продырявленные пулей солдатская пилотка и солдатская шинель, до сих пор еще не утратившие запаха пороха.

Я спрашиваю: приносили ли вы на уроки эти письма и читали ли их вслух?

Приносили ли вы эти семейные реликвии на урок, восстанавливали ли события, связанные с ними? Выражали ли вы на уроках чувства высочайшей гордости за своих дедов? Нет?!

Так что это за педагогика пересказывания? Разве можно заучить историю Великой Отечественной, не прочувствовав ее?

Я не могу с этим примириться. Не могу примириться с тем, чтобы реликвии нашего семейного музея славы, фронтовые письма и ордена твоих дедушек спокойно лежали у нас в ящике, а ты рядом, за своим рабочим столом, бубнил по страницам учебника.

Тридцать пять, сорок лет - много ли это? Может быть, все уже оплакано и забыто?

Ты сейчас проверишь это сам. Ты станешь свидетелем откликов этой войны.

- Паата, попроси, пожалуйста, бабушку, чтобы она открыла свой ящик с письмами от деда и прочла их тебе сама! Это тебе необходимо!

Дедушка, мамин отец, сражался на передовой, прошел всю войну, вернулся с многими ранениями. Затем трудился, не жалея сил, и скончался неожиданно за два года до рождения внука. Он не любил рассказывать о себе, но привез с собой ордена Александра Невского, Отечественной войны первой и второй степеней, Красного Знамени, медали.

Бабушка не хотела доставать письма. А когда Паата начал просить, чтобы она сама их прочла, она долго сопротивлялась. Наконец, она уселась на диван и положила ящик с письмами и орденами на колени. Раскрыла первое треугольное письмо, написанное химическим карандашом. Слезы бабушки, капавшие на него много лет тому назад, растворили чернила и оставили на бумаге следы ее тогдашних радостей и переживаний. Бабушка мужественно прочла первое письмо, но не хотела читать другое и третье. Затем сама увлеклась их чтением, и вдруг по морщинистым щекам потекли слезы. Она плакала, она рыдала.

- Бабуля, что с тобой? Родная моя, не плачь!

Ты ласкал ее, целовал, успокаивал, а поток слез на ее щеках все усиливался. Увидев это, заплакала и мама. Ты забрал письма и ордена и приступил к их изучению. На следующий день я послал тебя к моей матери:

- Попроси ее, пусть она достанет свое старинное портмоне и прочтет тебе письма от дедушки, покажет телеграмму из военной части!

Мой отец, Александр, работал в типографии, и я часто бывал у него на работе. Мы вместе обедали в рабочей столовой типографии. Его друзья знали меня и баловали. Там я знакомился с тем, как печатаются газеты, книги, журналы. Однажды вечером папу привезли домой на машине скорой помощи. У него была перевязана правая рука. Мы узнали, что огромный станок, который прессовал матрицы, придавил отцу кисть правой руки. Месяца через два повязку сняли, но мы обнаружили, что пальцы перестали сгибаться.
Мой отец ушел на войну добровольцем и ухитрился скрыть от врачебной комиссии свою инвалидность. Некоторое время он проходил курсы военной подготовки в здании школы, где учился я, а затем там устроили казарму. Я каждый день поджидал отца, который вместе со своей частью выходил из здания школы в час дня и направлялся куда-то. "Папа, папа!" - кричал я и пытался тоже идти в ногу вместе с солдатами. Папа улыбался, махал мне рукой, посылал воздушные поцелуи: "Иди, сынок, домой, присмотри за мамой и сестренкой... Учись хорошо!" А однажды он разбудил нас всех в полночь и навсегда попрощался с нами. Спустя несколько месяцев мы получили телеграмму из его части."Командир роты дал команду: "За мной! Вперед! За Родину!", и мы побежали через кукурузное поле, в атаку.

Первым был убит сигнальщик. Потом ранило ординарца, а затем в голову ранило командира роты. Я запомнил, как у него пошла розовая кровь"⁵ (бывший комсорг стрелкового батальона Иван Семенов).

Сказалось, однако, что эти операции - Изюм-Барвенковскую и Миусскую - готовили не столько ради скорейшего освобождения Донбасса, сколько для отвлечения немецких резервов от Курской дуги, где ожидалось наступление врага. И, например, Юго-Западному фронту не выделили достаточного количества снарядов...

А немцы, как всегда, обрушили на наступающих быстро перенацеленную с других участков бомбардировочную авиацию и перебросили на Северский Донец и Миус несколько танковых дивизий, эту главную ударную силу сухопутных войск в ту войну. (По советским меркам - несколько механизированных корпусов...)

"Солнце пекло, земля чадила, и над полем боя все время стоял гул танковых и авиационных моторов"⁶ (бывший начальник штаба фронта Сергей Бирюзов).
В результате продвинуться - что от Донца, что от Миуса - удалось максимум на 15 километров. На Южном фронте после контрудара, нанесенного 30 июля 2-м танковым корпусом СС, пришлось и вовсе отойти (2 августа) обратно за Миус...

Но после того как была выиграна Курская битва, Ставка сосредоточила усилия в первую очередь на южном крыле фронта - чтобы освободить Левобережную Украину с Донбассом.

И вот я направляю тебя к другой бабушке. Она достала свое старое портмоне с письмами. Она читала их медленно. Это те же самые треугольные письма, написанные химическим карандашом, со множеством крупных чернильных разводов радости и горя. Вскоре задрожал голос бабушки, а затем последовали слезы, обильные слезы. И тебе пришлось долго ее успокаивать, ласкать, целовать:

- Не плачь, любимая бабуля ты моя! - Ты забрал письма с телеграммой и принялся их изучать.
И когда ты закончил чтение всех этих писем, я спросил тебя:

- Ну что, страшно? Понял, что значит война? Каково было твоим бабушкам воскрешать те события, ведь до сих пор так жива их боль, их горе.

Были у нас и мужские разговоры по этим проблемам, и я замечал, каким более чутким и нежным становился ты по отношению к своим бабушкам. И еще я заметил: ты начал приводить домой своих одноклассников и показывать им ордена и медали своих дедушек, читать некоторые письма. Бабушки доверили их тебе, передали на вечное хранение. Эти письма и ордена, эти неожиданные слезы и вспыхнувшее затаенное горе бабушек, эта история почти сорокалетней давности отныне стали участниками воспитания в тебе благородных чувств. Деды, которым не удалось увидеть своего внука, вошли в твою жизнь как твои добрые наставники и воспитатели. Мой отец, который до сих пор не перестает воспитывать и напутствовать меня, хотя его давно уже нет в живых и я уже давно обогнал его в возрасте, начал помогать мне в созидании Человека.

*Отрывок из книги "Созидая человека" М., 1982