- Это драматургия, которая говорит не о вечных темах, а о вещах, связанных с нынешним днем. Если происходит война в Ираке или возникает атипичная пневмония, это такие же атрибуты времени, как чума в эпоху Шекспира. И сегодня драматурги обязаны цепляться за конкретные вещи. Назвали "Новая драма" потому, что критики не смогли подобрать слов.
- Ваш "Кислород" воспринят как манифест "поколения задохнувшихся". Вы ощущаете себя поколением или собой - Иваном Вырыпаевым?
- Конечно, я стараюсь ощущать себя собой, но получается - поколением... А вообще я не понимаю искусства в чистом виде, не могу наслаждаться балетом или оперой. Для меня искусство - это диалог о чем-то, искусство должно ставить вопросы философские, социальные, политические, экономические, должно участвовать в жизни того мира, в котором живет художник.
- Вполне традиционная концепция... У человека вашей генерации есть какие-то новые черты?
- Мое поколение, как и любое другое, уникально. Мы в детстве ходили в красных галстуках, а в юности застали перелом эпох. У нас все пришлось на пору крайней молодости, когда человек максималистски ищет жизненные принципы и попадает в мясорубку. Поколение оказалось не потерянным, но растерянным. Вообще в границах Садового кольца живет очень малая часть населения. А страна совсем другая. Недавно я был в Иркутске, в доме, где жил и где до сих пор мои сверстники сидят на скамейке. И там все плохо, от начала-до конца, там процветает героин, там бедность, и это - наша страна, а не тот мир, где сейчас живу и общаюсь я. В какое время живем - такая и пьеса получается. Авторов много, есть хорошие, масса шелухи. Я хорошо знаю Васю Сигарева. Все хвалят "Пластилин" Кирилла Серебренникова за то, что он сумел черную пьесу Васи красиво, эстетизированно подать. А я в Иркутске вспомнил Сигарева и подумал: как нужен "Пластилин", потому что там я увидел то, о чем никто не говорит, хотя говорить нужно. Если молчит пресса - пусть театр говорит. И пусть в зал приходят эти люди в норковых шубах, и, может, в них что-то шевельнется... Наша страна так устроена с древних времен, что боится показать свое истинное лицо и все время играет в потемкинские деревни. Нужно честно признать, что мы о-о-очень плохая страна и о-о-очень бедно живем. Политики молчат - кто скажет правду? Искусство. Это страна, 80% которой слушает радио "Шансон", любит мыльные сериалы и ведущих ток-шоу. Это не плохо и не хорошо, это так: никто не слушает продвинутую музыку, не ездит на роллс-ройсах и не ходит в валютные кафе. Кто скажет об этом? Художник. И драма - самый сильный способ сказать правду о сегодняшнем ужасе.
- Но ведь на основе пьесы Серебренников сделал ту самую попсу - "Шансон". И продал ее для норковых шуб...
- Это правда, он сделал так, что все богатенькие стали наслаждаться изнасилованным мальчиком... Это нечестная история. То же самое я говорю своим коллегам, которые занимаются проектами документального театра. Приходят и говорят: сейчас мы посмотрим, как живут эти бомжи - обхохочешься! С другой стороны, они дают высказаться этим бомжам и проституткам... Мне очень хочется ошибиться, но драматурги моего поколения классиками не станут. Потому что мы зацепились за очень сиюминутные вещи. Том Стоппард, очевидно, останется. Но сегодня мне не так интересен Стоппард, как какой-нибудь коллега, написавший пьесу "Norway today" или "Gagarin-way". Я как зритель хочу, чтобы со сцены со мной говорили об окружающем меня мире.
- Я люблю мысль Карамзина о том, что гармония искусства должна компенсировать дисгармонию окружающей жизни...
- Пусть Карамзин это говорит. Да, мне ближе светлое искусство, Шагал мне ближе, чем немецкий экспрессионизм. Но если я не могу спокойно смотреть картины немецкого экспрессионизма - значит, они попадают в меня!
- В движении новой драмы много конъюнктуры. Почему-то авторов интересуют патологические отношения девочек с отцами и не интересуют нормальные, хотя, знаете, не реже встречаются и такие. Но они выполняют новый заказ - раньше про директоров заводов, теперь - про геев и лесбиянок.
- Если снимают о бедности - снимают о бедности, а не о богатстве. Я видел спектакль, о котором вы говорите, про девочек - "Первый мужчина" в "Театре.doc", и он мне страшно не нравится, потому что плохо сделан: глупо и с пошловатым пафосом.
- А это не конъюнктура?
- Тогда и Шекспир - конъюнктура. Что, разве нет благополучных семей, где дети женятся, а не погибают, как в "Ромео и Джульетте"? Но он рассматривает проблемную семью.
- Вы не боитесь, что станете игрушкой для Садового кольца, какой стал Сигарев с помощью Серебренникова?
- Думаю, что я не Чацкий наших дней. Мне хотелось бы написать еще что-то хорошее, но не знаю, удастся ли. Сейчас запускаю большой полнометражный фильм как сорежиссер и автор сценария. То есть "новая драма" двинулась в кино. Хочется просто жить - жизнь интереснее театра.