Поделиться
Незадачливый многодетный отец стал одним из тех, чьи ходатайства о помиловании, поданные «по инстанциям», в итоге оказались удовлетворены. Желающих подпасть «под милость» среди заключенных чертовой дюжины исправительных учреждений области немало. Письма с просьбами пересмотреть приговор идут в региональную комиссию по помилованию, может быть, и не бурным, но непрерывным потоком. Поданные в соответствующем порядке (а плакаты с правилами подачи ходатайств «украшают» красные уголки в каждой зоне), они обязательно дойдут до главы государства: даже если территориальная комиссия вынесет отрицательный вердикт – окончательное решение будет принято в Кремле. А для того, чтобы оно удовлетворило просителя, необходимо то, что юристы именуют как исключительные обстоятельства – не очень-то и веселые: болезнь, особое семейное положение – те же «семеро по лавкам», как в случае с Пятаковым. Плюс – примерное поведение в местах лишения свободы и масса других нюансов. Удачный жребий выпадает далеко не каждому – но все-таки выпадает. И элемент случайности, вопреки правилам рулетки, здесь маловероятен – комиссия свое дело знает.
В ее составе – 21 участник, две трети из которых не имеют отношение к государевой службе. Есть журналист, писатель, православный священник, два врача, юристы – в общем, этакий «социальный срез» местной интеллигенции. Они, повторимся, не вершат судьбу просителей сами – лишь выносят свои заключения (да простится невольный каламбур) о смягчении кары тому или иному заключенному. Кроме того, члены комиссии реагируют на жалобы, выезжая в места лишения свободы по «сигналам», поступившим из-за колючей проволоки.
И просьбы, и жалобы бывают разными – находящемуся «по эту сторону решетки» порой трудно оценить их значение. Скажем, из колонии для несовершеннолетних, что в райцентре Бобров, пришло письмо с просьбой убрать с лагерной робы бирки с именами. Пустяк, мелочь? А для подростка эта бирка – хуже всякого наказания, некое унижающее (и отнюдь не играющее воспитательной роли) клеймо. Сейчас эти ярлыки с колонистов спороли, справедливо посчитав их «пережитком минувшей эпохи». И произошло это после того, как в Бобровском спецучреждении побывали члены комиссии по помилованию.
Тюрьма, не санаторий, и за совершенные преступления должно последовать наказание. Эту простую истину в комиссии не забывают – особенно тогда, когда знакомятся с делами просителей и с ними лично, а не с многоречивыми письмами – мол, осужден незаконно, сижу ни за что…
– Конечно, в заключении ангелом не станешь, – говорит ответственный секретарь комиссии Юрий Коровин. – Но иной раз как бывает: получишь письмо, автор которого, по его словам – просто образец нравственного поведения. Приезжаешь на место, знакомишься с ним, беседуешь с администрацией, заглядываешь в дело: дали восемь лет за тяжкое преступление, отсидел год, на счету с десяток взысканий, склонен к побегу… Ну о каком помиловании может идти речь с таким послужным списком?.. Но ходатайство получено – и мы обязаны с ним работать.
Немало недоразумений происходит и из-за незнания порядка подачи просьб о помиловании. Особенно этим грешат близкие осужденных – засыпают ими все инстанции, что повыше – и напрямую в Кремль пишут, и в Страсбургский суд, и чуть ли не Папе Римскому. Все это – пустая трата времени: механизм помилования не предусматривает «прыжков через головы». Доходит до смешного: родственники развивают активность, а сам осужденный даже не подозревает и не стремится к этому – одним «понятия» не позволяют, другие знают, что им-то этот билет не выпадет…
Назвать людей, получивших помилование, счастливчиками не сможет даже законченный циник. Ведь «исключительные обстоятельства» – как правило, крайне безрадостны. В минувшем году, к примеру, в одну из воронежских колоний пришел Указ о помиловании сидевшего в ней за убийство ветерана Великой Отечественной, страдающего онкологической болезнью. Воли старик так и не увидел… Кстати, сроки рассмотрения ходатайств о помиловании не регламентируются – и это иногда вырастает в серьезную проблему. По мнению председателя комиссии Василия Митько, неплохо было бы обозначить их законодательно – во многих случаях это просто увеличит шансы людей умереть на свободе.
От чтения материалов о преступных деяниях, совершенных просителями, сводит скулы – порой кажется, что эта одна бесконечная история непутевой души. Жил себе человек – и вдруг «в процессе совместного распития спиртных напитков» (эта формулировка кочует из дела в дело, повторяясь как в дурном сне) у него помутился разум – и вот тебе убийство, «нанесение тяжких телесных» или разбой.
Как известно, у заключенного – если это, конечно, не Джек-потрошитель – есть и другие легальные возможности попасть на волю раньше отмеренного срока – амнистия, условно-досрочное освобождение... Последнее, кстати применяется довольно широко: из 10 тысяч «сидельцев» воронежских колоний только в этом году досрочно освободилось больше тысячи двухсот заключенных. Комиссия же вступает в дело, когда «формальные» возможности скостить срок оказываются исчерпанными. И в этом смысле она выполняет весьма благородную миссию – ищет просветы человечности в этих самых людях, заблудившихся в потемках собственной души. Тот же Пятаков и ему подобные, получившие свой шанс, могут использовать его по-разному – то ли «оторваться по полной программе» с последующим возвращением за решетку, то ли… Впрочем, их дальнейшая судьба – за рамками компетенции комиссии. А вторично лучше сюда не обращаться…