Поделиться
Вторую и главную революцию символизировал фильм Геннадия Сидорова "Старухи". Если свежесть и ненормативность венецианского триумфатора - фильма "Возвращение" - были проявлением личной смелости режиссера Андрея Звягинцева, то вкупе со "Старухами" эта картина уже образует тенденцию. Ее можно обозначить как русский нео-неореализм, и она плодотворнее кокетливых датских "догм". Она уже способна открыть нашему кино выход из тупика, причем на чисто национальных основах.
Оба фильма сделаны дебютантами, пришедшими из смежных областей. Это означает, что "официальная" русская киношкола больна, попала в руки не самых проницательных людей и штампует провинциальные представления о профессиях.
Фильм разрушает злейший из предрассудков - неприязнь к непохожим. "Старух" надо принимать как лекарство для души.
Просмотр "Старух" вызывает сложную смесь восторга и печали. Хотя сначала надо приспособиться к неспешному ритму, какой только и возможен в разреженных пространствах России. "Ехал на ярмарку ухарь-купец" - трубно поет Николаша, местный Квазимодо, единственное существо мужского пола, которое осталось в забытой деревне. И есть на десяток разрушенных изб пятеро старух, шестую схоронили. Сами вырыли могилку, сами опустили гроб, мужиков нет. Мужики вон в танках ездят окрест, воюют с невидимым врагом, который окружил Россию, довел до полной нищеты и хочет ей погибели.
Мужиков с их танками можно употреблять с пользой - например, разнести снарядом старую избу на дрова.
Иногда из внешнего мира являются разные люди. Оперный певец, пьяненький, зычный, городской жизнью загубленный. Беглый солдатик спасается от неуставных отношений. Таджики кочуют в поисках пристанища. Возникают мини-новеллы, во многом импровизированные. К каждой приникаешь как к источнику правды о своей стране - здесь совсем нет художественного лукавства, гротеска, символики, пафоса. Словно нас привезли в эту деревню и бросили без комментариев. Таджики говорят по-таджикски, но мы их понимаем без слов. Старухи тоже лопочут на местном говоре, и произношение у них не дикторское, и зубов уже нет, но и здесь переводчик не нужен, а что-то слышится родное.
Темнее царства не бывает, а чернухи нет: фильм освещен терпеливым юмором и любовью к этому неказистому миру. Освещен и тем, что в других странах названо казенным словом политкорректность, а на самом деле является простой, но забытой нами человечностью. Николаша болен синдромом дауна. В этой роли Сергей Макаров, приглашенный из образованного четыре года назад театра простодушных, где играют инвалиды. Он тоже поражен синдромом и играет себя в предлагаемых обстоятельствах. Для него премьера была важнейшим моментом жизни, он единственный вышел на сцену Дома кино в смокинге и бабочке - ему позволили почувствовать себя нужным и любимым человеком, а это в России редко умеют даже по отношению к здоровым.
Если произведение искусства хоть одного вернет к жизни - оно уже создавалось не зря. Но фильм еще и разрушает злейший из предрассудков - неприязнь к непохожим. "Старух" надо принимать как лекарство для души.
Вернемся к России. Это ее образ возникает в фильме. Образ страны за пределами Садового кольца с его актуальными заботами о правах олигархов, конкурсах кутюрье и думских выборах. Эта Россия, которая умела кормить себя и других, а теперь разрушена и доживает. В ней остались только страх перед неизвестным и россказни о сгубивших страну недругах.
Конечно, взята деревня из разряда "бесперспективных". Хотя кругом красота и земли плодородны. Но работников нет - все убежали за духом красивой жизни, которым несет из "ящика". "Ящика", впрочем, тоже нет, потому что нет электричества. Иногда эта Россия вскипает слепой яростью, и тогда армия похожа на сборище бандитов, а пьяный мужик может до крови избить свою бабу, только о том и сожалея, что не убил. Иногда мальчик-даун примет за чистую монету матерные бредни о людях с песьими головами и спалит таджикский табор, чтоб не жили тут у нас "черти нерусские". И все это, знакомое, отзывается в сердце болью. Так глубоко мы вошли в происходящее на экране, словно вернулись к истокам: "Это твоя родина, сынок".
Что важно для авторов: эта Россия уже ничего не создает. Либо доживает век, либо кого-то ловит, либо готовится к какой-то войне. А избы рушатся, свет провести некому, скот давно забили. Жизненная энергия воплощена в пришлых. Явились бездомные таджики - тощий скарб на закорках. Стали жить в брошенных развалинах - смотришь, уж и стены украшены, и плов варится, и люлька качается, и быт какой-то налажен. Как трава сквозь камень. Завидев старух, скажут "салям алейкум", а те ответить не догадаются. Только боятся, как бы чего из этого нашествия не вышло. В пришлых есть то, чего уже нет в местных: традиция, база жизни. Их чужая молитва воспринимается как незыблемый уклад, которому ничто преходящее повредить не в силах. Если мат для старух - быт, то для пришлых - грех. В них сохранились сплоченность и доброта, и они выглядят человечнее своего русского окружения, вот в чем обидная правда.
Хотя у нас осталась корневая любовь к поэзии. Пушкин и тут наше все, и свою поэму одна из старух начнет словами "Преданья старины глубокой". Поэма настоящая, старуха читает гениально, зал млеет. Если бы поэтический дар употребить к делу, а пушкинский слог к быту, давно бы у нас были и стиль жизни, и кот ученый, и златая цепь на дубе том.
Фильм заканчивается почти как "Кубанские казаки" - праздничным застольем. Жизнь продолжается, если есть мозги и руки. Надо отделиться от забывшего людей государства, самим построить себе электростанцию, засветить лампочки, посеять хлеб, завести скот. Работать надо, и все пойдет ладом. Обидно только, что новая энергия, цивилизация и уклад жизни приходят к нам то с Востока, то с Запада, готовенькие. И хоть мы строим на их пути патриотические рогатки, они берут верх над тленом, поразившим Россию хуже чумы. Вот о чем заставляет думать простая история фильма "Старухи".
Как это сделано - тайна автора, его ноу-хау. Из профессиональных актеров здесь только Валентина Березуцкая, играющая одну из старух неотличимо от настоящих. Картина сродни документалистике Роберта Флаэрти, который еще в 20-е годы увлек мир новой мерой правды. Но теперь это художественное кино. Не "игровое" - точное словечко по отношению к "Бумерам" и даже к "Русским ковчегам" - а именно художественное. Согласитесь, что для нашего кинематографа это революция: в нем снова появляются художники.
Когда-то Станиславский пустил на сцену натуральную старуху из глубинки. Она только прошла из кулисы в кулису, и спектакль распался - вся придуманность актерских стараний стала видна. Сидоров пустил пятерых старух в наши потемкинские деревни - и все иллюзии вдруг оказались мелкими и глупыми.