Поделиться
Его называют основателем минимализма и строителем мостов между классической музыкой и популярным жанром - а он все отрицает и в своем изрядном возрасте (ближе к семидесяти) уже много лет удерживает статус гуру. Просвещенной публике он известен по авангардной опере "Эйнштейн на пляже", публике широкой - по музыке к фильмам "Шоу Трумана" Питера Уира и "Часы" Стивена Долдри. И в качестве кинокомпозитора завоеванное им положение оказалось более надежным, чем слава вышедшего из фокуса общественного внимания Майкла Наймана, постоянного композитора Питера Гринуэя. Но программа, которая была представлена ансамблем Гласса на Красных Холмах, - это не обычный голливудский заказ на создание звуковой среды к видеоизображению. Трилогия видовых фильмов "Кацци", снятая бывшим католическим монахом Годфри Реджио, - это едва ли не единственный в истории "большого кино" пример, когда музыка с самого начала служила столпом, опорой кинематографической работы. "Мы делали "Кацци", постоянно советуясь друг с другом", - говорил Гласс о своей работе с Реджио.
Кинолента, название которой переводится с языка одного из индейских племен как "Жизнь вне размеренности", не содержит ни единого слова: это набор видовых съемок, с помощью монтажа, а также ускорения и замедления пленки обретающий свою драматургию и черты ясного и простого высказывания. Виды природных громад - водопадов, облаков, горных массивов сменяются столь же монументальными фабричными пейзажами, а затем - ускоренным в десятки раз мельтешением города. Вывод картины столь же прост, сколь и печален - воздействие технологий и индустриальное производство стали необратимы, и обратно "к природе" возврата уже нет. Созданные человеком "громады" уже начинают подавлять его самого: один из самых красноречивых кадров картины - снятый с птичьего полета комплекс нью-йоркских небоскребов, у самого подножья которого копошится мелкая, муравьиная людская жизнь; два уровня существования, бессмысленная недвижность и бессмысленная суета. При этом основная повествовательная роль в фильме отводится именно монументальным пассажам Гласса, его собственным мелодическим небоскребам с бесконечным количеством повторяющихся пассажей-этажей. Впрочем, музыка Гласса вовсю использует театральные и кинематографические приемы - время от времени замолкает, чтобы впустить в зал шум и гомон мира, а затем снова выскочить из паузы с новой музыкальной фразы, минималистическим вариациям вокруг которой будут посвящены ближайшие десятки минут. При этом затейливо составленный видеоряд компенсирует некоторую монотонность музыки; таким образом два созвучных философских высказывания, доносимых до получателя разными методами, образуют визуально-звуковую полифонию, в которой начинают ясно и четко проявляться скрытые смыслы совместного "послания" Гласса и Реджио.
Музыка Гласса к фильмам "Кацци", "самая проверенная" (по словам руководителя) программа ансамбля - чрезвычайно поучительное питание для слуха: любителям классических композиторов станет ясно, где находилось то звено, на месте которого теперь фундаментальный провал между классикой и рок-музыкой последних времен. Молодой человек, выросший на "Пинк Флойд", сможет живьем полюбоваться на те корни, из которых выросли не только знаменитая пинкфлойдовская "Аммагамма", но также и "Темная сторона Луны" со "Стеной".
Филиппу Глассу приписывают исповедание буддизма: несколько лет жизни посвятил изучению философии и религий Востока. Сам он отрицает факт своей принадлежности к какой-либо из религий, однако в методологии его работы проглядывает модель "восточного" отношения к себе: занимая в своем ансамбле место за одним из трех клавишных пультов, он никак не проявляет своего "я" ни на уровне исполнения, ни на уровне композиции: личность сочинителя растворена в монументальной звуковой картине, в которую Гласс (несмотря на то, что его ансамбль из восьми музыкантов носит его имя) лишь подкрепляет пассажами, выходящими из-под его рук. Но при этом его музыка имеет отлаженное действие, и подкрепленная видеорядом, продолжает жить и звучать в голове после выхода из зала еще долгое время.
Концерты в Международном Доме музыки собрали едва ли не весь столичный интеллектуальный бомонд - что казалось поводом для насмешек поначалу, но вызвало отрадное чувство потом: ибо даже если светские персонажи и шли на "имя с обложки", то в результате они оказались лицом к лицу с настоящим, но при этом понятным и простым искусством, примером удачного и естественного синтеза и слияния "будто две сестры" двух творческих дисциплин. Тем же, кто пришел познакомиться с феноменом Гласса впервые, режиссер и его композитор оказали большую услугу - их с легкостью завербовали классикой современного искусства, которое, оказывается, может доставлять удовольствие и отдых замученному масс-культурой уму.