Имя этого человека упоминается во многих книгах, посвященных истории
мирового шпионажа. Борис СОЛОМАТИН был резидентом КГБ в Дели, Вашингтоне,
Нью-Йорке и Риме. В его активе вербовка флотского шифровальщика Джона
Уокера, который 17 лет передавал нам стратегические секреты американцев и
даже создал целую шпионскую сеть на территории Соединенных Штатов.
Андропов в знак признания его выдающихся заслуг назначил Соломатина
заместителем начальника ПГУ и во всеуслышание назвал Соломатина "классиком
разведки". В Риме он, завербовав другого агента, проник в святая святых 6-го американского флота. В разведшколе ЦРУ существует галерея самых выдающихся врагов американской разведки - на видном месте там висит фотография Бориса Александровича.
Он беспрерывно курит, кашляет и иногда переходит на ненормативную лексику. Он смотрит на меня строго и испытующе так, словно хочет понять: можно этого штатского взять с собой в разведку или оставить его в глубоком тылу?
Я их много встречал, этих ветеранов "незримого фронта", отечественных "Джеймсов Бондов" и не скажу, что все они герои. Разные есть. С некоторыми я бы и в тылу за один стол не сел. Перед Соломатиным каждый раз трепещу. Он - настоящий. Вечно окутанный клубами табачного дыма, сиплый, с легким матерком, мгновенной реакцией. Теперь ему без малого восемьдесят, представляю, как трепетали перед ним подчиненные лет тридцать назад.
Одна беда: Соломатин крайне неразговорчив, когда речь заходит о его служебных тайнах. Он может блестяще комментировать текущие события, связанные со спецслужбами (и не только с ними), с удовольствием даст точную и острую оценку политическим процессам. Когда же я начинаю допытываться о делах давно минувших дней, суровая тень набегает на генеральское чело. Впрочем, на фоне некоторых других ветеранов, быстро накропавших свои мемуары, такая позиция тоже вызывает уважение. Да и я не теряю надежды. Все-таки иной раз мне удается его разговорить.
*
- Борис Александрович, вот меня давно интересует, отчего вас Крючков так невзлюбил? Где вы с ним схлестнулись?
- А-а, - тянет он, разминая пальцами очередную сигарету. - Интересный вопрос. Начнем с того, что я, как говорится, не червонец, чтобы меня любить. Речь может идти только о нормальных, или, по-нашему, уставных взаимоотношениях между начальником и подчиненным.
В 1968-м я завербовал Уокера. Андропов сразу обратил на это внимание. Он вообще к разведке очень внимательно относился, любил ее и понимал ее значение. Андропов посоветовался с Добрыниным, тогдашним послом в США, и через некоторое время абсолютно неожиданно вызвал меня в Москву: "Будешь заместителем начальника Первого Главного управления". Начальником был тогда Сахаровский, ему уже тяжело давалась служба. Многие решили, что Андропов меня под Сахаровского берет с прицелом на эту должность.
А секретариатом в аппарате КГБ руководил Крючков, его кабинет располагался как раз напротив андроповского, дверь в дверь. Уже потом выяснилось, что Крючков сам хотел на разведку прийти, возглавить ее. А тут он видит, что начальство ко мне благоволит.
Ох, интриган был. В аппаратных делах не одну собаку съел. Сказывалась цековская номенклатурная школа. Знал, как карьеру сделать, как угодить, как подчиненных в узде держать. На сотрудников Крючков всегда копил компромат: он, видно, с юных лет уяснил, что это лучший способ подчинить себе людей, сделать их верными слугами.
Короче говоря, с тех пор Крючков делал все, чтобы меня законопатить.
- Что значит "законопатить"? Что мог против вас, битого профессионала, фронтовика, предпринять чиновник?
- Например, он опрашивал всех, кто со мной соприкасался: как Соломатин ведет себя в быту, много ли пьет? Ты представляешь? Я действительно мог тогда выпить. Но это никогда не сказывалось на работе. Никогда. А он все копил: с кем, когда, сколько выпил Соломатин, что и кому сказал. Собирал слухи, сплетни. Доходило до того, что посылал специальных гонцов туда, где я служил.
Года два я пробыл заместителем начальника разведки, а потом уехал резидентом в Нью-Йорк. Крючков же высидел наконец желанную должность, в 74-м возглавил Первое Главное управление. И, видимо, по-прежнему держал меня на прицеле как носителя потенциальной угрозы. Он ждал удобного случая, чтобы меня окончательно закопать. И вскоре такой случай ему представился.
Дело было так. В январе 1975 года я направил Андропову из Нью-Йорка телеграмму, в которой, излагая свои взгляды на состояние советско-американских отношений, выразил озабоченность тем, что грубо попираются наши национальные интересы. Брежнев тогда уже входил в маразм, окружавшая его камарилья была озабочена только своим личным благополучием, процесс гниения шел полным ходом. Американцы не дураки были, они видели, что у нас происходит, и умело этим пользовались. Брежневу лапшу вешали про разрядку, про потепление, про доверие, а за нашими спинами вели двойную игру. Не мог же я сидеть сложа руки. Вот и написал эту телеграмму. Привел в ней конкретные факты нанесения ущерба и в экономической сфере, и в политической, высказал свои предложения.
- И отправили телеграмму напрямую, минуя своего непосредственного начальника?
- Я по должности имел такое право. Но слушай, что дальше было. Андропов накладывает на моем послании резолюцию: "Отредактировать и направить Л.И. Брежневу". Отредактировать значит смягчить некоторые формулировки, сделать текст более удобным для первого лица. А к председателю, как известно, были приставлены от генсека два зама-соглядатая - Цвигун и Цинев, без согласования с которыми он никаких важных шагов предпринять не мог. Сначала они возмутились: "Да вы что? Да ни в коем случае! Вы хотите, чтобы у дорогого Леонида Ильича очередной инфаркт случился?" Но Андропов что-то там подредактировал, смягчил, и бумага наверх все же пошла. И вскоре вернулась обратно с такой примерно резолюцией: "Кто позволил пересматривать генеральную линию партии во внешней политике?"
И тут все падают на ж... Кто позволил? Резидент в Нью-Йорке? А подать сюда этого резидента!
Ты представляешь, что тут началось? Меня отозвали в Москву, начали прорабатывать по всем линиям. Крючков собрал синклит из своих холуев: "Борис Александрович, а вы не забыли, что Соединенные Штаты только в этом году продадут нам 25 миллионов тонн зерна? Без этого зерна наш народ просто с голоду умрет". И все в таком же духе. Пропустили меня через все начальство, и каждый дул в ту же дудку. И при этом все старательно отводили от меня глаза. Стыдно было им молоть эту чепуху. Но таковы были правила игры.
Далее. Надо же было им отрапортовать о принятых мерах. И тогда приняли решение отправить меня на отсидку в МИД. Это называлось - "действующий резерв".
Ссылка продолжалась больше года. Ну, ты скажи, можешь ты меня представить на чиновничьей работе? Вот... Я там старался поменьше появляться. Зато к Андропову приходил регулярно: "За что вы меня так?" Председатель тоже глаза отводил: "Потерпи еще немного, так надо".
Через год я поставил вопрос ребром: "Или увольняйте меня из разведки или дайте дело". Вот так стал резидентом в Риме. И пробыл там целых шесть лет.
Я, конечно, сознавал, что по возвращении в Москву никакая должность мне не светит. Так и было. Отправили "под крышу" в Госплан, там был наш отдел. Вот и стал я его начальником. А в 88-м вызывает меня Крючков: пора вам на покой. Ни спасибо, ни благодарности за службу. Как будто ничего не было.
Большой иезуит. Прямо Макиавелли. Помню, еще в бытность заместителем начальника ПГУ в 73-м он приехал к нам в Нью-Йорк. Закончил визит, стали прощаться. Сцена эта происходила в нашем подземном гараже, был там еще мой зам. И что ты думаешь? Крючков нас напоследок расцеловал. А? Как тебе это?
- Высший пилотаж! - искренне восхитился я. - Поэтому он и сделал такую карьеру. Вообще мне кажется, вы до сих пор живете с обидой в сердце?
- Это правда, - как-то обреченно согласился генерал. - Я это признаю. Не могу ему простить то, что с разведкой он сотворил.
- А что он с ней сотворил?
- Он перенес из ЦК в "лес" самые замшелые номенклатурные нравы. Прежде у нас никогда не было такого количества сплетен, подсиживаний, такой грязи. Он этим жил и умело дирижировал такими вещами. Натравливал людей друг на друга, создавал т.н. "хунты" и их тоже стравливал. Некоторые сотрудники быстро смекнули, что к чему, и стали подпитывать Крючкова тем, чего он хотел. То есть сплетнями, слухами... А он такое всячески приветствовал и вознаграждал. Интриги, подковерные маневры были его стихией.
В этом, может быть, состояла главная беда, связанная с его приходом на разведку. Такой стиль очень скоро привел к тому, что была утрачена атмосфера взаимного доверия, люди стали настороженными, нервозными, неуверенными в себе и своем будущем. Корпоративный дух разрушался на глазах. Дошло до того, что один толковый парень, бывший резидент в крупных азиатских странах, на этой почве заболел шизофренией. Я его в ЦКБ навещал, помню, он сидел в самой натуральной клетке. Вот как человека сломали.
*
- Это правда, генерал, что почти все ваши приобретения из числа агентов - это так называемые "инициативники", то есть люди, сами изъявившие желание сотрудничать с КГБ?
- Давай поговорим об этом. Для начала обрати внимание на то, что практически вся послевоенная агентура - и у нас, и у американцев - была приобретена не по классическим канонам разведки. Классические каноны предполагали максимально полное изучение субъекта предполагаемой вербовки, определение его оперативных возможностей, изучение подходов к нему. Но после войны агентами, как правило, становились лица, сами изъявлявшие готовность к сотрудничеству. В основном на материальной основе.
В 20-е, 30-е, 40-е годы закордонная разведка во многом опиралась на возможности Коминтерна. Многие иностранцы - кто открыто, кто тайно - симпатизировали коммунистической идее, Советскому Союзу. Потом грянул ХХ съезд, идея померкла. Но наши подходы еще долго оставались прежними, "носороги" из руководства никак не могли смириться с новыми реалиями. Ведь их учили вербовать или на идеологической основе, или на компромате. Однажды в Африке к нам обратился шифровальщик одного западного посольства, мы зацепили его, хорошо с ним поработали, и я предложил наградить за это нашего сотрудника. Сахаровский удивился: "За что же его награждать, англичанин же сам пришел?" За что? Я тебе скажу, за что. Ведь разобраться с такой публикой нелегко было. Попробуй быстро сообрази: кто реально работать на нас хочет, а кто подстава? Американцы нам регулярно своих людей подводили, и, бывало, наши резидентуры годами "пустышки" тянули. Была, например, печальная история, когда резидентуру ГРУ в Вашингтоне 21 год (двадцать один - ты представляешь!) фэбээровцы за нос водили с агентом-подставой.
Кстати, серьезная операция по подставе требует много усилий и ресурсов. Так, в той "игре" с ГРУ принимали участие аппарат Объединенного комитета начальников штабов ВС США, Пентагон, ФБР, ряд других ведомств.
Таких вариантов все очень боялись. Некоторые резиденты как рассуждали? Ну буду я сидеть тихо, без особых подвигов, ну пожурят за это, вот и все. А если проколюсь на подставе, то скорее всего и карьере конец. Поэтому и не рисковали, не брали на себя ответственность.
- А вы рисковали. И у меня такое впечатление, что эти "инициативники" к вам так и перли. Это что? Везение?
- Ты знаешь, такой вопрос я даже от своих коллег не раз слышал, даже от других резидентов. Тут не только и не столько в везении дело. Я, возможно, одним из первых уяснил, что маятник качнулся именно в сторону подобной публики, "инициативников". И что к их приходу надо быть готовым. А многие продолжали работать по старинке. Уокер стал для меня первым уроком. В Италию я приехал уже с уверенностью, что явятся и другие. Италия - страна, напичканная натовскими военными. И когда они стали приходить, мы их встречали в готовности.
- Выходит, нам в качестве агентов всегда доставались такие вот "комсомольцы-добровольцы" или кого-то вы все же на компромате цепляли?
- Лично мне не известны факты насчет вербовок на компромате в послевоенное время. Хотя когда я начинал, то старые кадры еще говорили: надо баб заводить, подкладывать их под нужных людей... Да, шантаж на основе компромата часто использовался во время "холодной войны", но не разведкой, а контрразведкой, как американской, так и нашей.
*
- Вот о чем я размышляю. Можно, знаешь ли, служить в разведке, а можно жить разведкой. И это две большие разницы. В разгар "холодной войны" нас ориентировали на работу против "главного противника". То есть против американцев. Без конца на всех совещаниях об этом твердили. Я в Индии был резидентом. Пришлось реагировать. В Индии тогда Соединенные Штаты были широко представлены - огромное посольство, другие организации. Стал присматриваться. И вот что обнаружил.
Американцы в конце 50-х годов издавали много всяких справочников. В том числе справочники по своим сотрудникам, работавшим за рубежом. Можно было открыть такую книжку и там найти фамилию, должность, адрес, телефон любого человека. Ага, интересно. Вот их дипломаты: посол, советник-посланник, советники, секретари, техперсонал... Но ведь что странно: против некоторых фамилий стоит указание на принадлежность к госдепу, а против других указана "категория R". Резерв, значит. R-1, R-2, R-3 и так далее. Что это за резервисты такие? Стал анализировать, сопоставлять с той информацией на установленных разведчиков, которой мы располагали. И быстро понял, что, как правило, эти люди относятся к разведке. Чудеса, да?
- Ну, не все, наверное, были шпионами? "Чистые" же тоже работали?
- Конечно. Но в основном наша публика. Что же касается политического отдела посольства, то все "резервисты" в нем были из ЦРУ. Потом уже выяснилось, откуда ноги растут. Дело в том, что между госдепом и ЦРУ всегда существовала вражда. У нас тоже с МИДом были непростые отношения, но оба наших ведомства всегда помнили о существовании ЦК, который всех примирял или осаживал, когда надо. А там госдеп вот так гадил своим "соседям": в открытых справочниках фактически раскрывал их принадлежность к спецслужбам. Представляешь уровень разгильдяйства? (Генерал употребил другое, более близкое ему слово).
Я поднял аналогичные справочники по другим странам. Та же картина.
- И вы, конечно, тут же сообщили о своем открытии Центру?
- Слушай дальше. Когда я окончательно убедился в том, что мы можем таким вот нехитрым образом определять принадлежность американцев к спецслужбам, то решил поделиться своим открытием с начальством. Ведь представляешь, что это такое? Да у нас (как и у американцев) установить даже одного "свежего" кадрового работника разведки считалось большой удачей, а тут их сотнями можно было определять. И резидентов, и шифровальщиков. На конвейер это дело поставить. Приехав в отпуск, зашел в контрразведывательный отдел. Так, мол, и так. Один из начальников выслушал меня и говорит: "Ты в своем уме? Американцы, что, по-твоему, полные идиоты? Выбрось все это из головы". Я, дурак, вместо того чтобы пойти к Сахаровскому, послушал его. Правда, поделился еще кое с кем своими наблюдениями, и нашлись у нас люди, мне поверившие. Например, в одном из отделов взяли мою методу на вооружение и очень были довольны.
Будущее показало, что я был абсолютно прав. В частности, те цэрэушные диссиденты, которые впоследствии в своих книгах писали о порядках, царивших в родном ведомстве, подтвердили мои выводы.
*
- Вот вы говорите, что обычно мотивом для сотрудничества являются деньги. Большие деньги. Но американский моряк Соутер в Риме, как я понимаю, пришел к вам не из желания заработать...
- Да, его случай - это исключение из правил. Это был романтик, человек, разочаровавшийся в западном образе жизни, в американских ценностях. Он служил личным фотографом командующего 6-м американским флотом, который базировался на Средиземном море. В 80-м заявился к нам в посольство: "Хочу жить в Советском Союзе. Помогите получить советский паспорт". Вот как.
- Стоп, стоп, генерал. Что значит, "заявился к нам"? А как же итальянская контрразведка? Она что же, не засекла визит американского военного моряка в советское посольство?
- О, ты знаешь, итальянцы - самые большие разгильдяи во всем, что касается спецслужб. Это благословенная страна для таких дел, какими мы занимались. И вот он приходит и говорит: "Хочу получить советское гражданство".
- А вы ему вместо этого: "А не хочешь ли ты, парень, стать советским шпионом?" Так?
- Погоди, - сердится Борис Александрович. - Не так, конечно. Не в лоб. Стали мы ним беседовать, расспрашивать его о жизни, о службе. Он гнет свое: "Америка прогнила, хочу жить в обществе социализма". Как это так сразу? Это право еще надо заслужить. Стал я ему говорить, что желание его мы, дескать, понимаем, но вот так, с ходу, выдать паспорт не можем. Надо поближе познакомиться, пообщаться, доказать свое право жить в стране социализма. Он тоже что-то там начал крутить: "Я простой фотограф, маленький человек". То есть это не Уокер, который, придя в посольство, сразу выложил ключ от шифра. Тогда я предложил Соутеру: "Давайте не будем спешить. Встретимся еще, все обсудим". Он опять: "Я лишь фотограф". Но надо понимать, что фотограф у нас и у них - это далеко не одно и то же. Возможности абсолютно разные. Так что упускать такого человека мы не могли.
Я сразу познакомил его с нашим сотрудником, который хорошо знал и английский, и итальянский, они начали конспиративно встречаться. Скоро выяснилось, что этот Соутер может сделать для нас очень многое. Он имел доступ к совершенно секретным документам флота, мог их фотографировать.
- Короче говоря, вместо того чтобы стать гражданином СССР, он стал шпионом?
- Да забудь ты это слово - "шпион". Он просто стал на нас работать, помогать нам. И передавал абсолютно первоклассную информацию. К примеру, я заранее, случалось за много месяцев, получал графики выхода кораблей 6-го флота на боевое дежурство. Наши подлодки через Гибралтар заходили в Средиземное море и там садились на хвост американским авианосцам, репетировали сценарии возможных торпедных атак и ракетных стрельб. Возвращаясь на базу, наши командиры докладывали: "Боевая задача выполнена". А я, бывало, портил им картину: вслед приходили мои материалы, подготовленные на основе информации Соутера, а по этой информации выходило, что лодку американцы засекли и продолжительное время вели. То есть мы пасли авианосные группы противника, а противник пас нас самих. Во как! Я имел схемы этих хитроумных маневров и мог с точностью до секунды определить координаты кораблей и лодок.
Потом Соутер вернулся в Штаты. Подвело его типичное разгильдяйство - оно, кстати, было свойственно большинству агентов. Соутер слишком доверился своей жене-итальянке, как-то сболтнул ей лишнего. А потом - обычное дело - они рассорились. И она "стукнула" на бывшего мужа в контрразведку. Там, правда, вначале Патриции не поверили, сочли ее слова следствием обычной семейной ссоры. Но, видно, подозрения она заронила. Вокруг Соутера стало сжиматься кольцо: проверки, слежка, предложение пройти тест на "детекторе лжи". И тогда он дал деру. И оказался наконец в Москве.
Там как раз Крючков затевал очередную крупную игру в политику. Разведку один за другим потрясали скандалы, связанные с целой серией предательств, и теперь ему надо было как-то обелить себя, показать, что и на нас американцы работают. Так что Соутер подвернулся весьма кстати. Крючков его сам расшифровал, засветил в прессе. Ему присвоили звание майора КГБ, дали под Москвой дачу, он женился. Но быстро понял, что его прежние представления о социализме сильно расходятся с реальной действительностью. И однажды пришел в гараж, плотно запер двери, включил мотор...
*
- Борис Александрович, если не возражаете, давайте вернемся к теме "разведка и риск". Каковы границы риска? Встречались ли вам в разведке по-настоящему смелые люди?
- Это очень важная тема. Вот ты как-то спросил меня, кто горел на рискованных операциях? Я, честно сказать, таких не помню. Гораздо больше было оперативников, которые перестраховывались. Пинком под зад выгоняли людей, приходивших к нам с предложениями о сотрудничестве. Тут дилемма. С одной стороны, сотрудник хочет работать, получать результаты. С другой - боится оказаться жертвой подставы, провокации. Это чисто человеческая, понятная слабость. Можно враз потерять все: загранкомандировку, работу, звание... Такой сотрудник думает: напишу-ка я начальству, что человек, обратившийся к нам, выглядит очень подозрительно, а предлагаемые им документы ценности не представляют.
А я в таких случаях всегда старался разобраться, извлечь из ситуации максимальную выгоду. Ведь даже если он подстава, то он все равно видел тебя, беседовал с тобой, то есть ты уже раскрыт, "засвечен".
Вспоминаю такой случай. У нас в Нью-Йорке на Лонг Айленде была посольская дача с большой территорией, обнесенной забором. Там, кстати, министр Громыко любил отдохнуть после трудов. И вот однажды некто бросает через забор записку: "У меня есть интересующие вас материалы. Предлагаю встретиться". И номер телефона для связи. Мы позвонили ему из автомата, попросили передать материалы, которыми он располагает. Через некоторое время через забор был переброшен следующий пакет - там была довольно интересная информация по военной тематике. Хорошо. Заложили для агента в тайнике деньги, по телефону сообщили, где тайник. Попросили теперь информацию более конкретную - в развитие той, которую он нам уже подбросил. Опять тем же способом агент переправил нам порцию документов. Информация реальная, без туфты. Мы ему в обмен - деньги через тайник. И по телефону: куда за ними явиться. Все чисто, безлично: сначала тайничок закладываем, потом по автомату звоним, куда курс держать. Никакого риска. Теперь попросили его дать нам более конфиденциальную информацию, поглубже запустить лапу в секреты. Исходили из того, что он обязательно располагает такими возможностями - это следовало из уже полученных материалов. И если этот человек не подстава, то передаст нам то, что мы просим. "Нет, - отвечает. - Этого я вам дать не могу".
Стали анализировать. Проверять. Явная провокация. Но сыграли, как видишь, по нулям. А бывало и по-другому.
После меня резидентом в Вашингтоне был другой генерал. А офицером безопасности у него служил Юрченко - тот самый, что известен своим побегом в Штаты. Такая же история: через забор в посольство им перебрасывают записку: вот секретные документы, хочу с вами сотрудничать. И что же делают наши товарищи? Они передают эти материалы... в ФБР. Даже не ознакомившись с ними. Дескать, прекратите провокации. А фэбээровцы легко вычисляют человека, подбросившего документы. Это сотрудник спецслужб, и он действительно хотел работать на нас. Пожизненное заключение для него - вот цена нашей перестраховки и глупости. Подобный эпизод был и в лондонской резидентуре.
*
Во время одной из наших встреч я вновь затеял разговор об Уокере. Был там эпизод, который меня сильно интересовал. Речь шла о бывшей супруге Джона - Барбаре. Она сильно пила, постоянно нуждалась в деньгах и в подпитии часто угрожала Уокеру, что сдаст его ФБР. Однажды на встрече с оператором из КГБ в Вене Уокер пожаловался на Барбару и предложил связнику подумать над тем, чтобы ее ликвидировать. Однако, к удивлению агента, русский и глазом не повел, пропустил эту информацию мимо ушей. Мне это тоже показалось странным.
- Как же так, генерал, над ценным источником тогда нависла прямая угроза, но предупреждение Уокера было по существу проигнорировано. Почему? По-моему, американцы, когда речь идет об их национальных интересах, не церемонятся?
- Убить человека - это слишком серьезная вещь и с точки зрения морали, и с учетом возможных последствий. А если бы Уокер все равно впоследствии погорел и вся эта история всплыла наружу? В каком свете тогда бы выглядела наша разведка, все наше государство? Такого рода акции плохо воспринимаются общественным мнением.
Американцы, говоришь, легко идут на мокрые дела? Наверное, они могут себе это позволить. Властелины мира.
*
- Генерал, давно собирался вас попытать по поводу денежных выплат агентам. Как велся учет этих средств? Как определялся размер выплат?
- Если была возможность, брали у агента расписку с указанием полученных им средств. Я лично истребовал у Уокера такую расписку при той нашей встрече в посольстве, выдав ему тогда тысячу долларов.
- Кстати, а какую максимальную сумму мог дать резидент без согласования с Центром?
- По разумности. Если речь шла о десятках тысяч, то это только с санкции Центра. А две-три тысячи мог выдать и я сам.
- Вот вы сказали "если была возможность". Но ведь часто деньги агент получал через тайники - как тогда вы брали расписку?
- Опять же через тайник. Или брали при личных встречах, которые все равно когда-нибудь происходили.
- Так все-таки кто и как определял объемы выплат за секретную информацию?
- Что касается Уокера, то там все ясно. Он получал свое вознаграждение за ключи к шифрам, за техническое описание шифровальных машин и другую информацию. Ему заранее говорили: "Такую штуку принесешь - получишь за нее столько-то".
- Что сейчас известно про Уокеров? Сидят?
- Сидят. Мне неизвестно ни одного случая, чтобы президент США - а это только он может - скостил срок человеку, осужденному за шпионаж, или помиловал его. Это у них один из принципов обеспечения национальной безопасности. Ни одного случая! Даже когда включается еврейское лобби, а оно в Штатах может многое. У них там попался один гражданин США за шпионаж в пользу Израиля. Получил пожизненный срок. Чтобы его освободить, напряглись все - и высшие должностные лица в Тель-Авиве (вплоть до президента), и колоссальные силы за океаном. Бесполезно. Им всем кукиш показали.
Сидят, все четверо. Джону Уокеру дали два пожизненных срока плюс еще сто лет. Как-то я получил письмо от его адвоката из США, который просил меня принять меры для облегчения участи "этого несчастного человека". Увы, я его разочаровал, ответил, что ничего не могу сделать. И приписал, что у нас в России в 90-е годы многие лица, шпионившие в пользу США, не только были амнистированы нашим Президентом, но и получили возможность выехать в Америку, где и живут себе спокойно на деньги ЦРУ. Почему бы вашему президенту не сделать ответный шаг?