Поделиться
Санитарки в приемном отделении эти дни называют «страстная неделя».
— Привезли недавно бомжа, у него черви ползли из головы, — вспоминает медсестра Ольга Кудрявцева. — Ну что с таким делать? К нему подойти страшно, вшивый весь. Затащишь такого в ванну, он мокнет полчаса, потом только мочалку даем. Бывает, помоешь его, он согреется и помирает, разнеженный…
Чаще всего доставленных на «скорой» бродяг везут в хирургическое отделение: у большинства отморожены кисти и стопы.
Александр поступил в хирургическое в одном валенке — он так и стоит у кровати, как часовой. Нога, которая была обута, сохранилась, а вторую, вероятно, ампутируют. Бездомный пациент блаженно растягивается на койке: покормили, тепло здесь, а нога — может, отойдет?
Вот уже девять лет Саша с подругой живут в подвале дома на Владивостокской улице. В жилконторе их хорошо знают и не выгоняют.
— А что, им это даже выгодно: мы бесплатно подметаем двор, — сообщает Александр. — Чужих не пускаем, террористы не пройдут. Это наш подвал!
Паспорта, как и у большинства бомжей, у него нет. Много раз он сидел по десять дней в приемнике-распределителе УВД, но там документы не выдают, просто наводят справки и отпускают.
В хирургии разносят кашу. Бездомным тарелки ставят на тумбочки прямо в коридоре. Бомжи лежат, прикрытые чем придется. Постельное белье пациенты должны приносить с собой. Если бомж попадает в палату, остальные больные тут же уходят оттуда. За «коридорными» больными нужен интенсивный уход. Санитарки нередко плачут и возмущаются: почему за 1000 рублей в месяц должны за ними убирать?
Бритая наголо женщина, свернувшись клубочком на оранжевой детской клеенке, тускло смотрит на проходящих мимо.
— Почему не ешь? — интересуется завотделением Ярослав Костив.
Та вяло отводит глаза. Люде 54 года. Ей ампутировали пальцы стоп. Она, как обычно, залезла в мусорный контейнер, набрала отходов, поужинала прямо в подъезде, отравилась. Жильцы вытолкали ее из подъезда. Потом кто-то сердобольный обнаружил, что она обморожена и вызвал скорую помощь.
— У тебя дети есть?
— Дочка во Владивостоке с семьей, — отзывается Люда.
— А что к ней не поедешь? Нянчила бы внуков.
— Не нужна я там.
— А знаешь почему? Потому что куришь, пьешь дрянь всякую, — как маленькой, объясняет ей врач.
Ярослав Юрьевич идет дальше по коридору. Раковая больная Наташа, бомжиха неопределенного возраста, никому в палате не мешает — лежит тихо, ждет последнего часа. Она работала на базе, принимала бутылки. Жила с сестрой. Сестра приходила недавно, выговаривала врачам, что неважный уход здесь…
— А умрешь — квартиру сестре оставишь? — спрашивает Костив с шокирующей прямотой хирурга. — Что ж она не ухаживает тогда за тобой?
Муниципальные больницы все больше становятся больницами социального бедствия. Первыми это на себе испытали врачи. Рассказали, как недавно бабушка к ним легла на три недельки с пустяковой хворью. При выписке просит справку для домоуправления: мол, была на излечении, освободите от квартплаты за этот период. Деньги на еду она три недели не тратила, плюс каждый день сушила на батарее больничный хлеб. Сухарей получилось месяца на четыре. По помойкам ей ходить стыдно, вот и пришла в больницу.
Но социальные койки в нашем здравоохранении на перспективу вообще не планируются, до 2010 года коечный фонд Хабаровска сократится вдвое. Будет как в капиталистических странах: больные должны обследоваться амбулаторно, а через два дня после операции уходить домой. Ведь это очень дорогое удовольствие — государственное лечение. ФОМС перечисляет 3500 рублей за каждого пролеченного больного, в том числе бомжа. Умножьте три с половиной тысячи от страхового фонда на 365 дней — сколько будет денег? Их вполне хватило бы, чтобы содержать бомжей в ночлежке и просто кормить. Да еще бы верхонки шили и ноги были бы у них целые…
Койки в хирургическом освобождаются медленно. Обычный больной заинтересован выздороветь, чтобы уйти домой. А бомжи — нет. Они, по убеждению врачей, даже специально отмораживают руки, чтобы найти в декабре теплый уголок. И тогда больница вынуждена бродяг кашей кормить, хотя ей положено лечить больных.
Социальные гостиницы, дома ночного пребывания по типу московских сегодня лишь в проектах. В Хабаровске недавно открыта ночлежка на 25 мест — для лиц, попавших в экстремальную ситуацию: мигрантов, погорельцев, тех, у кого украли документы в дороге и т.д. Бомжи таковыми не считаются. Их ситуация, по разумению общества, не экстремальная, они себе сами такой жизненный сценарий выбрали.
Хирурги курят и обсуждают проблему в ординаторской, вспоминают пьесу Горького «На дне» и ночлежку для социально деградированных личностей. Одному такому калеке врачи сделали паспорт и дали удостоверение инвалида, а в дом инвалидов — огромная очередь. Так и жил три года в больнице. Не на улицу же его. Впрочем, был грех. Как-то врачи взяли под руки залежавшегося бомжа и отвезли в двухквартирный дом. Там, как выяснилось, жила женщина, которая исправно получала за него пенсию. А он опять оказался на улице.
— Это большевистская проблема в нашем государстве: нет паспорта — нет человека, — отмечает Ярослав Костив, который каждый месяц сталкивается с невозможностью избавиться от пролеченного бомжа. — Антинародный закон, который оставляет человека без ничего, без прав. Не прописан — тебя не устроят на работу. В итоге бомжи таскают ящики на рынке за копейки, за бутылку паленого спирта, от которого же травятся и попадают опять к нам… Бродяг набирают шабашники, строящие коттеджи — держат их там без паспортов, без прав, без зарплаты. Скоро начнем их фотографировать, заявления в милицию носить, чтобы документ да-ли. Наше ли это дело? Мы врачи. Государству же они не нужны, потому что не платят налоги и не работают.
Как они попадают на улицу? Новые буржуины их выселили из квартир. Риэлторские компании находят одиноких людей, обещают им деньги за квартиру, увозят их на окраины в деревни, оставляя без денег и крыши. Раньше хоть при церквях были богадельни для юродивых и убогих. Церквей в Хабаровске хватает, а богадельни где? Нету.
Их ситуация, по разумению общества, не экстремальная, они себе сами такой жизненный сценарий выбрали. А больница вынуждена бродяг кашей кормить, хотя ей положено лечить больных.
Летом эти люди находят убежище на заброшенных дачах, а зимой ведут борьбу за теплое место на трубе. Их зовут тараканами общества, социальными аутсайдерами и лишь один из десяти россиян, как показывают опросы, готов дать милостыню такому человеку. По последним данным переписи, в России более четырех миллионов бомжей. Сколько их будет завтра? Общество, распадаясь на классы, будет только увеличивать армию нищих, выселяемых жесткой тарифной политикой из квартир, а значит, проблема бомжей будет лишь обостряться. Аутсайдеры уже никогда не вернутся на исходные позиции, они будут всегда для окружающих немым укором. Кстати, никто из встреченных нами искалеченных бродяг ничего не требовал от окружающих, от врачей. Они с христианским смирением (или безразличием?) воспринимали все с ними происходящее. Прямо как в песне: «Я бычок подниму, горький дым затяну, покурю и полезу домой, не жалейте меня — я прекрасно живу, только кушать охота порой». Но бессловесность этого класса возвращается к породившему его обществу бумерангом.
— Подростки над ними издеваются, — рассказывают в отделении. — К нам поступил бомж со снятым скальпом: мальчишки нашли его в люке и сняли у живого волосы до черепа. За последние два года несколько жестоких убийств бродяг совершено именно детьми. Зимой бомжи так ослабевают, что справиться с ними может десятилетний.
Бывший майор, ныне 65-летний калека, лежащий в коридоре больницы, на такой слу-чай приготовил костыль — как последнее оружие, последний патрон. Когда-то, будучи военным, повздорил со старшим по званию, выстрелил, попал в тюрьму. Отсидев срок и вернувшись домой, увидел там конкурента. Бросил все, ушел в никуда и ни с чем. Запил. А потом его парализовало. Теперь вот — койка в коридоре.
— У тебя документы есть, паспорт? — допытывается у него хирург.
— Все есть.
— У кого ты будешь умирать? Куда мы тебя, безногого, денем?
— Не волнуйся, доктор. Найду.
— Ну, смотри. Ладно, что ты, не плачь… Ты еще живой. Смотри, солнце встает, светит для тебя. Сколько вон на свете калек живет…