Свой юбилей группа отмечала на прошлой неделе большими концертами в Москве и Петербурге. После московского концерта лидер коллектива Армен Григорян встретился с корреспондентом "РГ", чтобы поговорить о минувших и нынешних временах - в музыке и в жизни.
Двадцать лет - маленький срок
- Что чувствует группа, когда ей исполняется двадцать лет? Для вас вообще цифры имеют значение?
- Так получается, что наша жизнь сама разбивается на пятилетки, и мы всякий раз отмечаем их окончание - это хороший повод забыть о том, что было, и подготовиться к будущему. Точно так же и сейчас - мы решили не делать из юбилея "коммерческую" дату, просто выпустили альбом и играем концерт, чтобы вспомнить о прошлом. О будущем на днях рождения не говорят и даже не выпивают...
- 1983 год. Вы помните ощущение того времени, в которое родился "Крематорий"?
- Все, чем мы пропитались в школе, - "Битлз", "Роллинг стоунз", Джимми Хендрикс - все это играло в наших головах и медленно вело нас к тому, чем потом стал "Крематорий". Тогда ведь не было никакой рок-жизни - были какие-то ВИА, какие-то коллективы областных филармоний. Выступать можно было на школьных вечерах и иногда на свадьбах; а петь хотелось. Группа собралась из довольно большой компании, в которой мы тогда варились. Я писал песни и пел их друзьям - это были самые простые песни во всех смыслах этого слова. Мы нашли "точку", где можно было записываться - Театр им. Маяковского, звукозаписывающий цех: именно там мы сделали свой первый альбом. Условия, по нынешним меркам, были ужасные - наушников не было, мы были вынуждены играть "вглухую", не слыша, как мы в итоге звучим. Поначалу мы отдали наши записи знаменитому коллекционеру Александру Агееву, и он стал дописывать нашими песнями альбомы "Аквариума" и "Зоопарка". Так, в виде " дописи", мы стали расходиться по стране. Летом 1984 года нам предложили сыграть первый концерт-"квартирник", и с этого момента каждую пятницу и субботу мы играли "на флэту" - вплоть до 1987 года.
Москва, Питер, далее везде
- Известно, что московская рок-жизнь тогда сильно отличалась от питерской: в Питере был рок-клуб, а в Москве нечто под названием рок-лаборатория. Как у вас складывались отношения с коллективами из рок-столицы?
- Странно, но мы были достаточно автономны. Сами ходили на концерты "Машины Времени" и "Високосного лета", а потом стали общаться в основном с теми, с кем сталкивались на сборных "квартирниках" - Кинчев и "Алиса", Цой и "Кино". Но "наша волна" пришла позже - когда писатель Александр Житинский организовал конкурс самодеятельных записей журнала "Аврора", когда о нас написали легендарные самиздатовские журналисты Бурлака, Старцев и Гуницкий, когда нашу первую пластинку "Живые и мертвые" выпустил русский первопроходец рок-звукозаписи Андрей Тропилло... А это все люди из Питера.
- Мне казалось, что ваш первый диск вышел на государственной "Мелодии"...
- Нет, что вы. На "Мелодии" нам сказали, что нас издадут только через труп их главного редактора. И получилось так, что в Москве мы стали известными через Питер. Такой реэкспорт.
- Когда вы почувствовали, что вышли за рамки "квартирной группы" и стали по-серьезному известны?
- В 1987 году мы играли концерт в подвале "дома Булгакова" на Большой Садовой. После него нас всех задержали, и в ближайшем отделении милиции представители "органов" поставили перед нами альтернативу - либо вступить в рок-лабораторию (а она, как и питерский рок-клуб, была специальным институтом, в котором рок-музыка выращивалась под контролем КГБ), либо... И дали время на размышление: "Вам позвонят". С одной стороны, это было знаком того, что мы стали опасны - то есть первым нас оценила госбезопасность. С другой - нам всем стало страшно. Наш директор стал раздавать наши записи бесплатно (чтобы ОБХСС не смогла придраться и чтобы наши друзья не думали, что мы сломались), а самим нам грозило обвинение в подпольной деятельности и антисоветчине. И тут нам позвонили и предложили выступить на "Фестивале надежд". Это был шанс: либо наши песни порвут весь этот бред, либо нас "свинтят" прямо на сцене вполне официального мероприятия. Это был трамплин: после того как мы заняли первое место, двери стали открываться в разные стороны, и при этом мы не были ни в одной организации, над нами был только Бог. И это до сих пор так и остается, в общем.
Начались концерты: нам просто звонили какие-то люди, и мы безо всяких контрактов ехали и играли. И нас в течение долгих лет никто! ни разу! не обманывал! Все - на честном слове. На первый обман мы напоролись через годы и годы активных перестроечных концертов.
- Началась эйфория?
- Началась эйфория. Мы играли концерты в огромных залах, на стадионах и пели наши песни хором со зрителями, удивляясь - когда они успели их выучить?
- Получилось, что вы прославились еще в период квартирно-подпольного существования.
- Да, и сразу попали с корабля на бал. У нас к тому времени как раз набралось достаточно песен для двухчасовой сольной программы.
Звукозапись
- Но свой первый диск на "Мелодии" вам удалось выпустить?
- Ну, когда мы стали стадионной группой, грех было нас не выпустить.
- Говорят, что фирма "Мелодия" зарабатывала на артистах деньги, а им самим платила либо копейки, либо вообще ничего.
- За себя могу сказать, что я не видел никаких денег за пластинки. Тропилло, независимый издатель, выдал нам гонорар - пусть пластинками, но все-таки. А с "Мелодией" вышел смешной случай: мы приехали на гастроли в Питер, и друзья нам сообщили, что сегодня вечером начнут продавать нашу пластинку. А около нашей гостиницы как раз был музыкальный магазин. Сидим мы в скверике и видим - начинают выходить люди с пластинкой, на которой моя голова. Мы решили - вот сейчас подождем маленько и зайдем, и закупим! Подходим через полчаса к прилавку: "А дайте нам "Крематорий". - "Он закончился". Мы, было, огорчились, но тут к нам подходит спекулянт и предлагает нам пластинку за двойную цену. Мы купили несколько экземпляров, и при этом нас никто не узнал! Так что бог с ними, с деньгами, тиражи-то у "Мелодии" были миллионные, промоушн-то какой!
Итак, 90-е
- Последнее десятилетие прошлого века было для русского рока столь же трудным временем, сколь и для всей страны. Как вы прожили этот период?
- Трудно, потому что портящаяся ситуация вокруг нас усугублялась конфликтами внутри группы. Мы выпустили "Двойной альбом" (сборник лучших хитов группы, самый успешный в истории группы), после выхода которого из страны был вынужден уехать наш скрипач Михаил Рассовский - а он во многом определил стиль, звук и даже вкус "Крематория". Без него я был как без рук - не мог понять, куда двигаться, что менять и в какую сторону, оказался абсолютно беспомощен. Я никак не мог отойти от нашего традиционного звука, а время подсказывало, что изменения назрели. Записал материал и отдал его на откуп нашим музыкантам. В основном его продюсировал наш тогдашний новобранец-гитарист Андрей Мурашов, техничный и грамотный человек, который нас вышколил в профессиональном смысле. Но при этом исчезла крематорская музыкальность, весь этот очаровательный бардак, который и есть жизнь. И, что греха таить, мы стали жить на старом багаже. Продолжались концерты, не было проблем ни в чем, кроме того, что все было не в радость и все дороги вели в тупик.
- И так продолжалось долго, насколько я понимаю.
- Я наивно полагал, что наши три пластинки - "Танго на облаке", "Текиловые сны" и "Ботаника" сложатся у публики в одну концептуальную трилогию, шестичасовой спектакль. Этого не произошло - видимо, картина не сложилась. Мы ошибочно подписали контракт на три альбома с оговоренными сроками сдачи, которые прижали нас к стенке: пишется, не пишется, выдавай. Доходило до того, что мы привозили готовый материал в компанию в тот же день, когда ставили последнюю точку на сведении. В 2000 году с выходом "Трех источников" произошло некое наше возвращение, воскресение: мы работали в свое удовольствие, нас никто не подгонял.
- А продюсеры на вас давили когда-нибудь?
- Вот нам сроки как раз и диктовали. Были, кстати, предложения от известных продюсеров, но не очень уверенные - все понимали, что анархистам приказывать нельзя, а мы в качестве дойных коров выступать не хотели.
- Как изменилась публика со времен ваших стадионных концертов?
- Исчезла оппозиция "официоз - неформалы", " мы - они". Другая система координат появилась. Тогда мы не разделяли музыку и жизнь - это было одно. И наша аудитория жила точно так же. Теперь, хотим мы того или нет, сцена - это одно, а жизнь - это другое, а мы из "гуру" стали "артистами", которые исполняют на сцене роли, а не представляют публике себя настоящих. От этого и песни стали другие: всех наших персонажей, которые составляли нашу мифологию - Хабибулин, Таня, Эльза, - смыло волной времени. И у зрителей точно так же: мы идем домой после концерта и они домой, к привычным делам. А раньше это была отдельная среда, в которой мы вместе с ними вели отдельное существование.
- А не хотелось ли вам в последнее время рявкнуть по старинке что-нибудь в лицо обществу?
- Конечно, хочется. Но я совершенно не понимаю, в какую форму облечь этот протест: времена, когда это было понятно, закончились. Время, когда людям хотелось копаться в собственной душе, - позади, теперь на это просто нет времени, приходится жить и двигаться вместе с толпой. Сейчас другие проблемы: концептуальных альбомов никто не слушает, а основным двигателем музыки по направлению к слушателю стало радио и хит, который на нем звучит (а не молва и средства копирования, как раньше). Исчезла контркультурная среда, в которой творческий "сигнал" распространялся очень быстро. И мне не хочется сейчас ни бунтовать, ни призывать, ни воспитывать общественный вкус: есть простое желание жить дальше. Раз уж мы дожили до нынешнего момента, а не умерли раньше, значит, в нас что-то осталось: наш звук, фирменная музыкальность... В песне главное - создать образ, который был бы больше суммы отдельно взятых слов и музыки. И для меня главное в "Крематории" - не утерять этой способности их создавать. Так что музыкальные "фишки" или социальная озабоченность по отдельности меня не интересуют: важна верно найденная форма. А у слушателя есть свой ум, и он все поймет - а если не поймет, то и не надо. Я никого не хочу насильно с собой знакомить.
- У вас никогда не возникало метафизического выбора между " Мумий-троллем" и "Гражданской обороной"? Между зарабатыванием денег или статусом пассионариев от рока?
- Нет, это выбор между полярностями. Время, когда все события в обществе можно просчитать заранее, не предполагают революционеров в искусстве: сейчас время фарса, а в такие времена даже революционер превращается в паяца. Мы никогда не включались в "расклады", никогда не платили за эфиры, всегда двигались на собственном весе и авторитете. И сейчас для нас единственный путь жизни - это срединный путь: быть в себе и не изменять себе, не бунтовать попусту и при этом не прогибаться.
- Как вы восприняли смену времен в конце 90-х, которые назвали "эрой рокапопса"?
- Пришло оздоровление. До этого был жесточайший кризис в музыке - новых групп не появлялось, клубов нормальных не существовало, а вместо них были дискотеки, на которых в основном торговали наркотиками. И тут из провинции - из Питера, Уфы, Владивостока, Екатеринбурга начали расти новые группы, исповедующие гитарную музыку! Непонятно только, почему ничего стоящего на этой волне не возникло в Москве. Эти группы стали двигаться через Москву, но сами москвичи не дали ничего равного тому же "Мумий-троллю". Провинция рвется вверх, чего-то постоянно добивается, а у нас в Москве есть все условия для прорыва, но никто этим не пользуется.
- Как меняется с годами ваша аудитория? Вы не стали чувствовать, что вас стали меньше понимать?
- Новое поколение слушателей воспринимает наши старые вещи, но ввиду их простоты, а не каких-либо других художественных достоинств. При этом - хочу это особо отметить - сейчас не время концепций, сейчас время коротких фраз и простых мелодий, и ситуация со "способностью понимать" будет только ухудшаться. Аналогия такая - ты занимаешься штучным творчеством, а все вокруг заняты выпуском туалетной бумаги. И предлагают заняться тебе: "Давай, бумага нужна каждый день! Ты будешь востребован!". Безусловно, буду, только изготовление туалетной бумаги для меня лишено смысла, я могу делать товар только для ушей, а для задниц не могу. И я понимаю, что еще долгое время мы будем держаться на собственной культовости и некоторой контркультурности, но со временем и этот капитал обесценится, и в этом наш тупик. Но самый быстрый способ потерять все - это дать три-четыре фонограммных концерта на телевидении с обоймой популярных артистов. Тогда мы расстанемся со своей публикой немедленно, они совершенно справедливо сочтут нас предателями.
Аудиопираты или аудиогопники?
- Есть две главных позиции по вопросу о пиратстве. Одни говорят, что пираты - это пропагандисты и главные промоутеры, которые доносят музыку до отдаленных мест, куда не дотянется рука официальных продавцов. Другие настаивают на том, что пираты обкрадывают их и лишают законных денег. Что вы думаете по этому вопросу? К какой партии вы отнесли бы себя?
- Специфика нашего положения в том, что мы не нуждаемся в агрессивном промоушне. Первой из упомянутых вами позиций придерживаются молодые группы, которым надо быстро завоевать максимальную известность. Мы же уже давно познакомили с собой всех, кого хотели, и теперь можем только снабжать их нашими новинками. Пираты вовсе не так изобретательны и изощрены, как вы думаете. Цена "пиратки" ненамного отличается от фирменного диска. И поэтому мы даже судились с пиратами, но мы прекрасно знаем, что эта борьба обречена. Никакой пират никого никуда не продвинет, зато если кому-нибудь понравится какая-то песня, поверьте, слушатель найдет способ достать вашу пластинку. Только талант сам себя двигает. И он либо есть, либо нет.
Где молодая шпана, или За малую музыкальную родину
- А есть среди новых групп кто-то, кого вы могли бы благословить?
- Мы многим пытались помочь, продвинуть. Предоставляли свою студию для них, приглашали "разогревать" на концерты. Мы не хотели им ничего диктовать, но в ответ на обиды рекомендовали смотреть на себя реально. Знаете, я стараюсь оценивать каждого исходя из законов того жанра, в котором он работает: в конце концов коммерчески рок тоже бывает и хороший, и плохой. Вот, например, есть какие-то верные и искренние интонации у Дианы Арбениной из "Ночных снайперов". Есть очевидный талант у Земфиры. Но меня раздражает даже не то, что они все коммерциализовались - мне непонятно, почему сейчас у нас не образуется инфраструктуры рок-городов, а все идет реэкспортом через Москву и Питер. В Америке есть Нью-Йорк, Сиэтл и несколько городов Калифорнии. В Британии - Лондон, Манчестер, Ливерпуль. И для того, чтобы музыка звучала органично, а песни были интересны нашему восприятию, нам нужны свои сиэтлы и манчестеры, свое разнообразие укладов жизни, разнообразие музыкальных провинций. Когда я слушаю "Аквариум", у меня перед глазами Питер, потому что это питерская музыка. Но стоит музыканту уехать из Уфы и Екатеринбурга и поселиться в одной из столиц, как этот местный, в хорошем смысле провинциальный дух того или иного места уходит, и на его месте образуется плоская пустота. Тысячу раз спой "Ленинград, Петербург, Петроградище", питерцем не станешь, но свою Уфу ты уже потерял. В этом смысле я уважаю "ЧайФ" - они чуть ли не единственные из всей свердловской волны остались жить в своем городе, и в их песнях я слышу уральский дух.