Поделиться
Вот уже три полевых сезона они проводят не совсем обычный эксперимент, который можно назвать изучением возможностей древнего человека. Место стоянки Аня и Андрей выбрали не случайно: несколько лет в этом районе велись раскопки, и привязка к месту обитания людей каменного века придавала эксперименту необходимый колорит.
Они совсем не показались мне лесными отшельниками. Современные люди в возрасте до тридцати лет, чьи ровесники обычно проводят лето в более цивилизованных и комфортных местах.
— Нашу работу иначе можно назвать «археологией без раскопок», — объясняет Андрей. — Основной ее принцип — моделирование процессов производства, быта, промыслов людей, живших на Дальнем Востоке четыре-пять тысячелетий назад. Предметы древней культуры, которые мы находим при раскопках, дают один-два процента информации. Такой материал не позволяет в полной мере понять, как протекала древняя жизнь. Насколько орудия труда, которыми пользовался человек, были эффективны? Насколько рациональны? Что мог человек, каковы были рамки его возможностей? Все это нужно проверять на практике. Это не эксперимент на выживание. Это чистая наука.
Малявины изучают неолит — поздний каменный век, как жили люди четыре-пять тысяч лет назад. Их работа основывается на материалах раскопок, полученных в том же районе. По материалам предыдущих исследований известно, как собиралось жилище, где был костер, где спали люди. Все это молодые ученые восстанавливали, вживаясь в саму атмосферу. Кстати, в России экспериментальная археология не очень популярна, зато получила широкое распространение в Европе и Америке. Там ученые создают целые древние поселения для экспериментов. В Хабаровске это — первый шаг.
— Мы самостоятельно добираемся до места и оборудуем стоянку древнего человека, — продолжает Андрей, — в нашем случае моделировали промысловую стоянку. В древ-ности как было? Было основное большое поселение, но летом или зимой, выезжая на промысел зверя или рыбы, жители поселения основывали такие стоянки. Первый сезон ученые изучали процесс изготовления орудий охоты и труда, которые применяли местные племена. Каменные ножи, скребки для выделки шкур, каменные топоры, тесла, промысловый инструмент.
На второй сезон была воспроизведена промысловая стоянка. В этом году решили возвести большое двенадцатиметровое жилище в виде полуземлянки, с входом через крышу. Исследовали его на предмет функционального использования. Любопытно было узнать, было ли тепло от костра, как распределялось освещение, удобство в быту, сколько человек могли одновременно обитать в жилище. Оказалось, что древнему человеку было тепло и сухо.
В экспедиции имелось все необходимое снаряжение, но по мере изготовления древних предметов быта из обихода выводились современные. Железным топором ученые пользо-вались до тех пор, пока не был изготовлен каменный, а металлические котелки уступили место глиняной посуде. По мере возможности Малявины питались тем, что смогли добыть: рыбой, дикоросами.
Оказывается, изготовление каменного топора — целая наука. Для него не каждый камень подходит, и порой приходилось отправляться в настоящие походы, чтобы найти нужный. Ручка тоже особой формы из крепкого дерева. На изготовление одного каменного топора или тесла, древнего инструмента для обработки древесины, уходило до трех дней непрерывной работы.
— В этом году мы рубили деревья больше метра в диаметре, — продолжает Андрей. — Когда впервые берешь в руки каменный топор, ожидаешь результата как от современного металлического. Наши руки, наши мозги уже так устроены. Когда же лезвие врезается в ствол и откалывает маленький кусочек, приходит разочарование, как могли работать таким топором древние? Жутко неудобный.
Но у древних были и другие приемы работ. Современному человеку каменный топор кажется грубым, примитивным, неудобным потому, что он просто не умеет им работать. Мы рубили ствол по окружности четыре дня, часа по три в день, уставали руки. Возможно, древним спешить было некуда? Хотя, как мы знаем, от безделья в каменном веке не страдали…
Аня Малявина, «женщина каменного века», молчит, пока мужчина говорит. Но только до тех пор, пока разговор не касается области ее исследований.
— У нас было условное разделение, Андрей занимается каменными орудиями, а я — тем, чем занималась женщина четыре тысячи лет назад — изготовлением посуды, выделкой шкур. Что касается выделки шкур, честно говоря, у меня сейчас большие сомнения — женское ли это дело? Сначала было любопытно: каменный скребок, шкура и я, женщина неолита, выделываю ее. Потом болели руки, ноги, каждые полчаса просила перерыв. Зато выяснились интересные детали. Мы думали, что большие скребки предназначены для больших и грубых шкур, например лося, маленькие — для пушного зверя. Оказалось, что маленькими каменными скребками выделывать грубые шкуры легче, а широкие, видимо, применялись при конечной стадии обработки. Выделывала шкуру до мягкости пять дней. Потом замачивала в специальных растворах, в которых применялись только природные вещества, а растворы составляли по этнографическим аналогам, которые до сих пор применяют народы Севера — коряки, чукчи, те же нанайцы. Мне потребовалось больше недели для того, чтобы шкура лося была окончательно готова.
Подходящую глину для посуды исследователям приходилось искать по всему болоту. Примеси для глины использовали только природные. Лепили просто руками, без гончарного круга, и даже орнамент наносили — в стиле прошлых тысячелетий.
Что их заставляет заниматься столь трудоемкими исследованиями?
— Неудовлетворенность информацией, получаемой при раскопках, — отвечает Маля-вин. — Археология — наука замкнутая. Она ограничивается только вещами. Скажем, нашли кучу скребков и главная цель археолога — разложить их по классам, по видам, по формам, чуть ли не по цвету. Каждый исследователь изощряется, кто во что горазд, но это ни в коей мере не отражает древних реалий. Поэтому самого знания о древней жизни нет как такового. Того материала, который найден при раскопках, недостаточно, чтобы сказать что-то о древней культуре. Мы же хотим наполнить этот материал смыслом.