Рассказывать о том Доме на улице Горького не имеет смысла. Сгоревший по странному стечению обстоятельств ровно в день своего открытия - 14 февраля 1990 года Дом навсегда стал частью жизни и души населявших его людей. В нем творила и жила веселая, шумная, фрондерская компания актеров, режиссеров, сочинителей незабывамых капустников, участников знаменитых вечеров в Каминном зале, которые обожала смотреть вся страна. Время, когда Эскина пришла в Дом, было романтической эпохой бури и натиска: всем хотелось перемен, все жадно дышали внезапно хлынувшим воздухом свободы. И Дом был в самом центре этих переживаний.
Какой ген гостеприимства, любви к театру и актерам нужно было хранить, чтобы после пожара совсем в другом месте попробовать воссоздать уничтоженное огнем. Эскина на это решилась. И хотя все понимали, что чиновное здание Минкультуры России было совсем не приспособлено для таких нужд, новый Дом задышал. В нем по-прежнему уютно ветеранам и молодым, в нем родилась и бурно процветает ставшая знаменитой премия "Театральные дебюты", в нем был дан шанс к рождению многих театральных начинаний. Во главе всего этого творческого, радостного, веселого копошения стояла и стоит удивительная женщина - Маргарита Эскина. Накануне ее юбилея с ней встретился корреспондент "РГ".
- Вы знакомы с собой не одно десятилетие. Каковы итоги этих наблюдений?
- До последнего времени я не задумывалась о себе вообще никогда: унаследовала от папы легкомысленный характер. Каждая неприятность заставляет меня взяться за голову ровно на полсекунды, после чего что-то внутри расправляется, и все. Задумываться о себе я начала только с возрастом и после болезни. Вообще я думаю, что моя жизнь - сплошное счастье. У меня очень мудрая сестра, она меня на восемь лет моложе. Она мне всегда говорит: "Это противоестественно: никто не родится для счастья, все родились для страданий, испытаний...". Если я перечислю количество трагедий в своей жизни, то по человеческим меркам выйдет немало. Но они прошли, как точки в судьбе, а все остальное - сплошное счастье.
- Что же было самым большим несчастьем?
- Как ни странно, это уход с телевидения. Когда в конце 70-х на телевидение пришел Лапин, он начал душить тех, кто означал собой телевидение. К тому времени я проработала в Молодежной редакции 22 года: вышла там замуж, дети родились. Я чувствовала, что это мое королевство. Потрясающая работа!
И вот потеря этого мира была для меня самым тяжелым испытанием.
- И как долго длилась эта подавленность?
- Я быстро очухалась. Но десять лет я меняла работу каждый год. А к тому моменту, когда я уходила с телевидения, после 24 лет работы, я чувствовала, что я могу все. И с сознанием этой силы целых десять лет я чувствовала, что ничего этого было не нужно.
Совершенно неожиданно на "Таганку" пришел Анатолий Эфро и пригласил меня к себе на должность завлита. Вот это было уж совершенно не мое. Я, объективно говоря, далеко не так эрудированна, как необходимо литературному помощнику. К тому же я не могу "быть при человеке". А завлит должен служить мастеру, с которым работает. Когда я пришла к нему домой, он открыл мне дверь, и я впервые так близко увидела глаза этого человека. И все, я решила, что иду за ним хоть на край света. Но когда я пришла в театр, то все сложности упали на меня. Я начала разрываться между актерами и им. Я поняла, что я ему не такая помощница, как должна быть, и ушла.
А потом началась перестройка. В 1985 году у меня возникло чувство, что я наконец понадобилась, а годом позже меня стали уже всюду звать. В 1986 году состоялся съезд, который преобразовал ВТО в Союз театральных деятелей. Через несколько дней после съезда мне звонит Михаил Шатров и говорит, что секретариат Союза делает мне предложение создать и возглавить Бюро пропаганды советского театра. "Сколько вам нужно подумать?" - "Нисколько. Я готова". И я начала это делать, создала Союзтеатр и потом получила от Михаила Ульянова предложение пойти директором в Дом актера.
И это было даже не счастье, а абсолютная сказка. Когда я пришла в СТД, мне исполнилось 55 лет, то есть я могла уходить на пенсию, завершить свою трудовую жизнь. Я начала ее заново.
- Чем для вас стал Дом актера?
- Дом - это особое место. Здесь ты не работаешь, здесь служишь людям. Но это служение я понимаю очень эгоистически, я должна жить в атмосфере любви: все, что мне нужно делать, - это приносить людям радость, у меня и забот-то других нет. Конечно, актеры - народ сложный, иногда жестокий, но вместе с тем безумно благодарный.
- Изменилось ли ваше отношение к театру после того, как вы начали работать в Доме?
- Вначале у меня возник панический страх. Как ни странно, несмотря на опыт телевизионной работы, я человек очень зажатый. Светская жизнь до сих пор дается мне с большим трудом.
- Но какой же мог быть страх, если друзьями вашего отца были самые выдающиеся актеры своего времени?
- Папиных друзей, кроме Утесова, я воспринимала только на пьедестале. Утесов мне казался своим, потому что он раньше всех появился в нашем доме. А вот Этуш или Плятт, несмотря на то, что они очень дружили с отцом, всегда были для меня небожителями. Но надо отдать им должное: благодаря памяти об отце, я растворилась в их семье. И постепенно стала иначе к ним относиться, гораздо легкомысленнее, чем отец.
- Не кажется ли вам и сегодняшний театр, и люди театра помельче в сравнении с титанами советских времен?
- Вообще я всегда проповедовала другое: сейчас, когда кругом все полно механизмов, все неживое, театр - единственное, что остается живым. Я, правда, хотела бы, чтобы это живое было по-настоящему живым, исполнено эмоций, страсти, огня. Я никак не ретроград, я легко воспринимаю и люблю новое, но из новой драмы, из нового театра сейчас преувеличенно создаются события. Они, по-моему, не имеют под собой основательной почвы. И, знаете, только в последние годы я всерьез задумалась: неужели и вправду время мельчает? Не рождаются великие лидеры. Хотя я каждый год вижу потрясающе талантливую молодежь. Но вообще перемены возникают постоянно. Я их очень сильно чувствую, и каждый новый сезон начинаю с всем надоевшей фразы: "Давайте что-то менять".
- И что же вы меняете?
- Мы начали делать гораздо больше камерных вечеров. Сейчас я хочу начать цикл семейных вечеров: ведь вы знаете, как много семей, где соединились разные творческие профессии. Мы хотим приносить людям как можно больше радости. Года три назад мы начали цикл вечеров "Объяснения в любви". Первый такой вечер мы сделали для Володи Васильева и Кати Максимовой.
Когда думаешь о том, скольким людям хочется с удовольствием объясниться в любви, оказывается, что их совсем немного, и их становится все меньше. Юлия Борисова - для меня это человеческий эталон. Она столько лет не играла, но в ней оказалась такая нравственная, человеческая закваска, что ее невозможно было никакими годами уничтожить. Есть Эля Быстрицкая. Куда бы я с ней ни шла, ее воспринимают, как королеву: не стареющая, а сегодняшняя красота. Она человек со стержнем. Это не каждому дано.
- Вы близко общаетесь с ними?
- Я принимаю всех, как детей, всех люблю, но ни с кем не вхожу в близкие отношения. Ну Владимир Этуш - это папино наследство. Шура Ширвиндт вызывает у меня уважение своей удивительной мудростью, добротой и порядочностью. При его маске и его популярности он мог бы быть совершенно другим. Он - удивительный друг. Но сейчас у меня семейных друзей почти не осталось или встречаться с ними мне некогда, потому что вся моя жизнь здесь, в Доме актера.
- Вы не разочаровались в актерах за годы работы в Доме?
- Актеры- все-таки хороший народ. Когда я разговариваю с Максимом Сухановым, Сергеем Маковецким, я поражаюсь их знаниям, пониманию современного мира. Для меня каждый день - это удивление.
Обожаю Юрия Соломина. Актеры часто люди очень закрытые, закомплексованные. И когда переходишь эту оборонительную линию, то там просто... чудеса открываются. Соломин на удивление простой человек. У него такое доброе, хорошее нутро.
- Маргарита Александровна, как вы ощущаете свой возраст?
- Единственное преимущество старости: все не так больно переживается. Мудрость приходит. И еще я думаю: какое счастье, что я дожила до этих перемен. Я вообще думала, что никогда ничего не изменится. Хотя я понимаю, что живу в особом, счастливом мире, как на необитаемом острове, в котором еще сохранились все старые ценности.
- А что было самым сильным счастьем в вашей жизни?
- Я раньше никогда этого не говорила и никогда этого не чувствовала. Как ни странно, только теперь, когда я стала наговаривать какие-то свои воспоминания и что-то формулировать, я поняла, что пики счастья - только любовь. К сожалению, это понимаешь очень поздно. Для меня всегда работа была важнее. Всегда. Я очень поздний человек в этом смысле. Но когда ты улетаешь на небо, когда ты становишься совершенно счастливым - это бывает только в любви. Без любви трудно жить даже в 70 лет.