Так называемый прогон для "пап и мам" состоялся в "Современнике" вечером 14 марта. По окончании спектакля, кульминация которого связана со сценой пожара, публика узнала, что сгорело здание "Манежа". Говорят, что когда об этом сообщили Вайде, он был потрясен до глубины души.
Предлагая Галине Волчек "Бесов" в качестве темы для своей будущей постановки, он очень хорошо представлял себе, как этот текст будет резонировать в сегодняшней России. Но предположить, что резонанс окажется таким буквальным, он, разумеется, не мог.
Удивительной была реакция публики, собравшейся в "Современнике" на премьере. Она охотно и много смеялась, хотя Вайда и художник Кристина Захватович сочинили предельно мрачный по атмосфере спектакль. Вообще, готовность смеяться в театральной публике последнего времени поразительна. Если судить по количеству смеха, то центральной фигурой спектакля мог бы оказаться Сергей Гармаш, сыгравший капитана Лебядкина темпераментно, грубо и смачно. Смеялись много и над заседанием "общества", особенно, когда они говорили о таинственном Центральном комитете. В этом смехе была реакция на сарказм Достоевского, на резкий тон режиссерского языка Вайды, но в нем была отчетливо слышна и "забывчивость" московской публики, заново (или впервые) открывающей для себя пророческий роман.
Этот смех скорее удивляет, чем радует. Вослед за Достоевским и Камю, написавшим инсценировку романа, Вайда рассказывает страшную историю духовной деградации российского общества. Его режиссерская рука здесь подобна резцу ваятеля, отсекающего все лишнее. Вряд ли он хотел позабавить публику.
В центре его истории - Ставрогин (Владислав Ветров). Огромный планшет сцены скошен под углом. Когда по нему бегут люди и бесы (а они в огромном количестве суетятся в спектакле Вайды, таская мебель, мертвые тела, или просто скромно сидя в сторонке), кажется иногда, что они готовы свалиться прямо в зрительный зал. Здесь, на самом краю, один на пустой сцене, Ставрогин начинает свою исповедь о растлении девочки. Слезы заливают его сильно набеленное, окаменевшее лицо. От этой его смертной маски на пустой сцене становится не по себе. Финал Вайда разыгрывает еще более аскетичное и резко. "Бесы" - слуги просцениума - вывозят белую массивную дверь, водружают ее в верхней части планшета, Даша (Елена Корикова) стремительно распахивает ее: там, за дверью страшным вызовом болтается тело Ставрогина.
Между двумя этими пунктами Вайда стремительно и бегло расчерчивает все остальное. Ему, безусловно, важна исповедь Ставрогина, но не его разговор с Тихоном, который в исполнении Рогволда Суховерко больше напоминает важного хозяйственника, чем мудрого старца. Вся линия Лизы и вовсе сыграна весьма невнятной скороговоркой. Даже сцена ее рокового ночного свидания со Ставрогиным, ее безумный бег по планшету, когда ее затаптывают "бесы", едва различимы в общем строе спектакля. Ольга Дроздова играет до такой степени неотчетливо, что, не читая романа, вообще нельзя ничего понять про важнейшую линию романа. Сцены у Шатова (теплая, сосредоточенная работа Сергея Гирина) и Кириллова (спокойная, мягкая, ироничная работа Дмитрия Жамойды) значительнее и по смыслу, и по исполнению. Но более всего Вайде важны, кажется, сцены с Лебядкиной, особенно ее свидание со Ставрогиным, когда она обнаруживает, что он не ее князь, что этот человек не достоин ее любви. Именно здесь - нерв всей вещи, здесь Ставрогин окончательно понимает, что не ее, а его душа больна и больна необратимо. Лебядкина Елены Яковлевой - самая внятная и законченная роль во всем спектакле. Хрупкая и смешливая, безумная и истеричная, она - точно нравственный камертон событий.
Важным в спектакле является диалог Варвары Петровны и Степана Трофимовича Верховенского. По Вайде именно здесь, как и в духовном пути Ставрогина, - истоки русской беды и бесовщины, которая проникла во все сферы общества. Погрязшие в своих страстях, в своем эгоизме, они оказались неспособными хранить любовь, понимать и уважать близкого человека.
Но даже работы Тамары Дегтяревой и Игоря Кваши - точные и проникновенные - кажутся сухими и однокрасочными в спектакле Вайды. Ставрогин - один из самых сложных, демонически-обаятельных и страшных героев Достоевского - здесь тоже оказался выпрямлен и вычищен. Вся бездна психологии оказалась отставлена ради жесткого режиссерского рисунка. Такое ощущение, что Вайда успел предложить театру лишь схему, которую они не смогли наполнить, оживить, сделать пульсирующей, сложной в своих мерцаниях. Впрочем, его собственная, сочинительская партия, тоже выглядит как-то сухо, схематично, а местами очень наивно. Бесы у него не просто буквально бродят по сцене, сливаясь с ее темным, мрачным ландшафтом (пластика Яцека Томасика). Они у него еще и воют, завывают, эхом разнося обрывки человеческих слов, идей, выкриков. Эти бесовские камлания, шипения, стоны, записанные ансамблем ударных инструментов Марка Пекарского, образуют музыкальную партитуру всего зрелища (музыка Зигмунта Конечного). Мрачный аудиовизуальный стон столь однозначно-декларативен, что неизбежно утомляет. Впрочем, сам Вайда, кажется, именно этой однозначности и добивается. Ему хочется как можно более внятно обнаружить перед новой московской публикой происхождение и жизнь бесов в современной России. Об этом он говорит и в программке к спектаклю, тревожно вопрошая: "достаточно ли его (Достоевского. - А.К.) слова и его предсказания услышаны здесь, в России? Покинули ли ее бесы?".
Ответ Вайды столь же однозначен и прям, как и режиссерский язык спектакля. И потому самой главной победой режиссера оказался ... роман Достоевского "Бесы". Именно он мерцает и пульсирует, выпирает и болезненно саднит в самых непредвиденных местах. Над ним смеются и неожиданно замирают, слушая слова Верховенского-младшего (Александр Хованский) о провокациях, поджогах, убийствах и развращении общества, глядя, как кружатся бесы в черных одеждах по сцене и как смиренно один из них садится послушать евангельскую притчу о свиньях, в которых вошли бесы.
В спектакле Анджея Вайды "Современник" приобрел неудобную, по-настоящему современную историю. Слова Достоевского страшно резонируют в сегодняшнем пространстве России. Случай этого писателя таков, что иногда слова важнее того, как они играются актерами. Главное, чтобы их услышали.
Анджей ВАЙДА. Из программки к спектаклю "Бесы" московского театра "Современник".
Дорогие друзья!
В день премьеры "Бесов" в Москве я хочу еще раз сказать вам, какой важной и необычной стала для меня наша встреча. Это была не только еще одна возможность приблизиться к гению Достоевского - впервые за тридцать лет общения с его героями судьба подарила мне возможность услышать его неповторимый русский язык.
Благодаря вам, дорогие друзья, я услышал, как на самом деле звучит то, о чем говорят Степан Трофимович с Варварой Петровной, Кириллов с Петром Верховенским, Ставрогин с Дашей и Лизой...
Здесь, в Москве, меня часто спрашивали, может ли искусство играть какую-либо роль в жизни общества. На этот вопрос я всегда отвечаю: "ДА", имея в виду "Бесы" Достоевского. Разве жизнь в России не потекла бы иначе, если бы эта книга - как и многие другие - не была вычеркнута и выброшена не только из библиотек, но и из голов многих поколений?
Достоевский с ужасом всматривался в приближающееся будущее, рассчитывая на то, что его читатели, вооруженные этим предупреждением, найдут силы, чтобы противостоять манипуляциям Верховенских, нигилизму Ставрогиных и опасной тупости рассуждений Шигалевых о "развитии общества".
Достоевский - в чем я убедился, работая во многих странах, - понятен везде. Но достаточно ли его слова и его предсказания услышаны здесь, в России? Покинули ли ее бесы?.. И наступило ли время исцеления, о котором мечтал Достоевский?
И сегодня, когда гениальное творение Достоевского вновь становится всеобщим достоянием, каждому из нас, кто любит русскую литературу и восхищается ее прекрасными создателями, которых породили великая культура и великий народ, хочется верить, что это именно так.