Поделиться
Казенная кровать с цветным покрывалом, на тумбочке — литровая банка со вчерашней заваркой. Под кроватью — гардероб: зимняя шапка и узелок странствующего Иваныча. Он нездоров, у него неопределенный возраст, и эта койка — одно из тысяч мест, когда-либо приютивших его на недельку-другую. Сотоварищи Иваныча по комнате, не имеющие имен и биографий, мало интересуются судьбой друг друга: сегодня на этой койке ты, завтра — другой… Они редко слушают истории друг друга. Когда у тебя нет дома и ты растерял родных — зачем тебе биография?
Про одного из них я знаю, что когда-то он был владельцем сразу двух квартир. Потерял обе: в нетрезвом виде подписал документы на продажу, потом протрезвел, спохватился, искал тех, кто якобы обещал взамен новые апартаменты. Не нашел. В Хабаровске около 30 риэлторских агентств, поди найди…
И я тут был
Более десяти дней подряд в Хабаровском центре адаптации для людей, попавших в экстремальную ситуацию, как правило, не находятся. За это время работники центра должны установить личность страдальца, оформить ему паспорт, если нужно — инвалидность, и определить дальнейший путь: либо помочь устроить на работу, либо отправить в дом престарелых, либо купить билет до родного дома, если он есть. По всей несчастной России носит их, как ненужные листья, осколки бывших семей, осколки прошлого благополучия.
Отсюда возвращались в Казахстан, Белоруссию, Магадан, Прибалтику. «Мы ехали на заработки в Южную Корею, деньги мы пустили там в оборот, но бизнеса не получилось, кредиторы документы забрали…»
«Прибыл на старости лет к родной дочери, а она мне дом сняла. Очень там не понравилось, хочу в ваш дом ветеранов, но говорят, здесь только для местных…»
«Отправились семьей в отпуск на море, нас обворовали в поезде, нет ни документов, ни денег, куда дальше ехать?»
«Летом устроился к фермеру коттедж строить. Он паспорт сразу забрал. Потом мне на стройке ногу придавило, и он от меня избавился. Сейчас говорит: а докажи, что у меня работал».
«Ехали из деревни на барахолку прикупить одежки, нас обокрали».
Центры, подобные этому, похожи на шлюпки. Жить в них нельзя, здесь нет провизии и места, но добраться до берега можно. Особенно если ты способен грести...
Таких историй здесь — не переслушаешь. Социальные работники их внимательно выслушивают, находя порой явные несоответствия и пытаясь из рваного рассказа восстановить нечто, похожее на правдивую историю, чтобы помочь человеку определиться дальше. Однако не всем постояльцам хочется следовать по определенному маршруту. Им хочется тепла, горячего чая с бутербродом, чистой подушки — это так нормально для человека! Хоть и весьма скромный, но обед от соцзащиты ценою в 25 рублей им гарантирован. (У социальной столовой, по иронии, вывеска — «Успех».) Плюс проезд на автобусе по специальному талончику. Вот почему некоторые страдальцы специально теряют или прячут паспорта, чтобы продлить минутки спокойствия под крышей, они знают: впереди опять нелегкий путь и скитания.
В центре адаптации два отделения: срочной социальной помощи и ночного пребывания. Первое — как раз для тех, кого беда настигла случайно. Таких среди наших граждан меньше, чем просто бродяг и опустившихся людей, и они обычно в центр никогда не возвращаются.
— Можно вам помочь? Я могу рисовать, что хотите — газеты, бюллетени. Только говорите громче, я почти не слышу после менингита, — мужчина лет тридцати восьми в белой, но несвежей рубашке представляется как Александр.
Из его рассказа узнаем, что он инвалид и постоянно жил в Братске, в специальном интернате, пока его не пригласила на Дальний Восток родная мать. Однако материнской заботы через месяц не стало: у сына стали забирать небольшую пенсию и угрожать.
— Хочу обратно в интернат, помогите уехать, я вам сделаю, что хотите. Я уже цену билета узнал, 890 рублей, — Александр волнуется.
Ему заказывают междугородний разговор с Братском. Обрадовался: ждут.
Домик в деревне
В девяностых годах, когда стали рушиться привычные связи между бывшими республиками и между людьми, необходимость в центрах социальной адаптации встала перед государством как никогда. Тысячи неприкаянных людей мыкались по вокзалам, стучались в чиновничьи кабинеты, умирали на улицах… Этот поток, не обещая уменьшиться, стал бесконтрольным. Что можно поделать с кораблем, который терпит крушение? Ничего. Лишь подогнать шлюпки, сколько хватит, и успеть подобрать оставшихся в живых. Центры, подобные этому, похожи на шлюпки. Жить в них нельзя, здесь нет провизии и места, но добраться до берега можно. Особенно если ты способен грести…
У Веры Ивановны, старушки за восемьдесят, прибывшей в центр после неудачного размена, была пачка денег, 22 тысячи 500 рублей, спрятанных в укромном месте на теле. Их пересчитали, сделали опись и переспросили: может, Вера Ивановна, у вас были доллары? Ведь квартира ваша стоит дороже…
— Нет, мне дали вот эту пачку, — говорит старушка, уверенная, что обладает огромным богатством.
Обмен ее квартиры в центре делали энергичные риэлторы и ...родной сын Веры Ивановны. Старушку, обеспокоенную, не обманут ли, преуспевающий бизнесмен утешил: зачем мне ваша квартира? Мой джип стоит восемь таких квартир…
Сколько бы мы ни писали о «черных риэлторах», действовать они стараются по-белому: в том смысле, что юридически к ним подкопаться трудно, а категории совести при оформлении квартир не используются. Многие из специалистов по отъему квартир имеют юридическое образование, а доход от сделок значительно превосходит тот дискомфорт, который обыкновенно испытывает нормальный человек, участвуя в неправедном деле.
Пожив в центре адаптации в Хабаровске, пенсионерка Вера Ивановна, бывшая владелица благоустроенной квартиры в центре города, была переселена в поселок Мухен, где ей подыскали домик без удобств. Она первым делом пошла «в домоуправление» — сельсовет, чтобы там искать следы своей утраченной квартиры… Мухенские жители говорят, что их село становится пристанищем для жертв квартирных обстоятельств.
Таких, как эта бабуля, жалко. Ни одно домоуправление теперь Вере Ивановне не поможет. Восстановление прав на утраченное жилье в судах порой занимает годы и годы. Это для таких обманутых здесь вешают на стенды публикации из «Российской газеты» — «Как не потерять квартиру». Эх, на полгода бы раньше…
Беда и люди
Зато не жалко «народного артиста», который называет себя почетным гражданином Хабаровска, — говорливого мужичка с темным прошлым и татуировкой. «Артист» целыми днями торчит у входа, занимает проходящих разговорами, советами. Говорят, в деревне у него есть свой дом, и мужичок копит на счету пенсию, попутно требуя у государства всяческой заботы, но паспорта у него нет, не проверишь. Милиция, подняв банк данных, должна помочь.
— Цель центра — помочь человеку пережить самые трудные дни, но не содержать его здесь постоянно, делая нахлебником государства, — говорит директор Анвар Низамутдинов. — Работать даже без паспорта здесь можно: вокруг полно рынков и баз, где желающие легко устраиваются грузчиками и получают свой заработок уже к вечеру. Берет наших постояльцев и казачество, дачи охранять. Так что хочешь выкарабкиваться — поможем.
В изоляторе — чумазый парнишка лет 19, Костя, шел пешком в Ванино (туда день езды на автомобиле). Добирается из Соколовки и фамилия у него Соколов. По возрасту ему бы пора в армии служить, но Костя с дружком год назад отправились на заработки от пьющих родителей, а получилось, что не заработки это были, а натуральное батрачество. Руки у парня действительно батрацкие: огромные, опухшие, с загрубевшими мозолями. Костя не знает, какое число на дворе, что делается в мире — он бы и это заведение не нашел, если бы не милиция, остановившая его с другом на вокзале. Друг направлен в детский дом…
Некоторые находят центр адаптации сразу, как одна бабуся лет 70-ти, летевшая к дочери в Магадан и обворованная. Она не только нашла Белый дом в Хабаровске и пробилась в министерство соцзащиты, но и вызвала телевидение, чтобы усилить резонанс. Своего добилась: через десять дней ей был куплен авиабилет.
— Сейчас у нас целую комнату занимает одна семья, — продолжает Низамутдинов. — Семь человек, из которых лишь двое взрослых. Какая нелегкая их понесла через всю Россию на Дальний Восток, непонятно. Ладно бы молодежь, а то главе семейства уже за 50…
Отец на заработках, а дети в ожидании обеда сидят на кроватях, им явно скучно: здесь нет книжек и игрушек, нет детской площадки, нет педагога, чтобы ими занимался. Штаты центра укомплектованы лишь самыми необходимыми людьми, а содержание 50 койко-мест не должно превышать в год 4 миллионов 400 тысяч рублей. При том, что на медикаменты выделяется 54 копейки в день.
В России сегодня множество подобных заведений: есть центры социальной адаптации для детей-сирот, для бывших военнослужащих, для бывших судимых… На все это нужны средства. Параллельно возникают и другие центры адаптации — негосударственные. Например, для собак. И средств хватает. Там проводятся профессиональная разработка карьеры для собак, организация поездок в группе и индивидуально, бронирование места в гостинице, регистрация и оформление виз, коррекция экстерьера, консультации по диетологии, организация поездок к производителям…
Господи, Боже мой. Нам всем нужна социальная адаптация к этой жизни. К ее сменившимся обстоятельствам, правилам игры, к новым ролям, иным возможностям. Ибо не можешь изменить мир — меняйся сам.
Обычно всем, кто стал гостем, как я, в хабаровском центре для попавших в беду, так хочется в собственный центр адаптации — в семью. Даже если она кажется тебе порой утлой лодочкой, по которой бьют волны, ты не позволишь ей перевернуться.