- Вы родом из Беларуси?
- Из Витебска. Случается, на гастроли в Украину едешь из Санкт-Петербурга через Витебск. Поезд приходит туда ночью, под утро. Выхожу на перрон, кланяюсь городу, земле своей, людям родным... Отец мой похоронен в Бобруйске. Кладбище - у самой дороги. Недавно вместе с Кириллом Лавровым был на его могиле. Очень рано умер мой брат, который много сделал для белорусского гандбола. И мне горько, что он не увидит моего Захара из "Обломова", Жана Вальжана из "Отверженных". Я недавно выпустил альбом "Милый друг", где исполняю песни Леонида Утесова. Посвящаю его брату, своим друзьям. Кстати, сделал альбом без всяких спонсоров, за свои деньги. Если хотите, это и мой запоздалый подарок всем, кто в меня верил.
- Новый и неожиданный для вас жанр...
- А иначе и нет смысла жить. Забудь, что было вчера. Начинай все заново. Не живи старым.
- Но старые свои "белорусские" фильмы помните?
- Счастлив, что снялся у Бориса Шадурского в "Факте биографии", в фильмах Пташука "Наш бронепоезд" и "Кооператив "Политбюро". Играл в фильме "Пламя" Виталия Четверикова. И судьбе было угодно так распорядиться, что прообразом моего киношного партизанского комиссара Калиновского был родной дядька. Материалы о его боевой биографии хранятся в минском Музее истории Великой Отечественной... Внутри моего сердца, как частица родной Беларуси, - и спектакли "Порог", "Рядовые", в которых на сцене Большого драматического я сыграл свои лучшие роли. Спасибо Алексею Дудареву, что подарил мне такие замечательные образы.
- А легко ли было в серьезном театре начинать, когда рядом работали Копелян, Лебедев, Басилашвили?
- К Товстоногову я пришел, немного уже помотавшись по другим театрам - разумеется, далеко не равным ГАБДТу. Но ведь и меня за что-то взяли, и в театрах, пусть себе и провинциальных, тоже были свои уроки. Но у Товстоногова каждый актер был сам по себе театром. И каждый не просто выделялся чем-то одним. Казалось, что передо мной представали в одной ипостаси сразу пять Копелянов, ничуть не меньше Луспекаевых... У них нельзя было не учиться жизни на сцене. Но видно было и другое: с актерами работал режиссер. Георгий Александрович знал, что из кого следует вытащить, и продыху не давал, пока желаемое - по максимуму! - не выжимал.
- Но иногда, наблюдая за игрой великих, невольно ловишь себя на мысли, что природа дала ему тот или другой дар, и крутится он в рамках этого подарка, играет одних героев, один - любовников, другой - комедийные роли... И все!
- Думаю, правы вы только отчасти. Да, великий Луспекаев шел больше от нутра, вся его игра - от сердца, от натурального физического состояния. Стржельчик - другое дело. Товстоногов смог вытащить из него то, что раньше было где-то спрятанным. Из героя-романтика сделал острохарактерного, многослойного артиста. Но и самому Стржельчику было дано много, он обладал феноменальной техникой, которую выстраивал согласно театральным законам, которые сродни высшей математике. А вот Олег Борисов - обладатель мощной энергетики и сильнейшего социального заряда. Иногда кажется, что Борисов и Кирилл Лавров похожи. Но Товстоногов мог каждому из них свой вектор задать. Посмотрите, ведь Лавров в своей социальности более острохарактерный, значит - и роли ему такие.
А Олег Басилашвили... Он грандиозный, потрясающий импровизатор. Но опять же за всем этим - продуманность, выстроенность, работа, одним словом. И буквально все, кого я называл, учили меня главному для театра принципу: "Сыграй не хуже, чем вчера, привнеси что-то новое. Развивайся, двигайся вперед..." Если повторяешься - ты уже становишься мертвым, неинтересным, зал мгновенно реагирует на это, невзирая на твои чины и регалии. Заслуженными мы можем быть только для самих себя - для какого-то "внутреннего пользования", для зрителя мы всего лишь актеры.
- Вы так проникновенно говорите о театральной судьбе, театральном характере своих старых коллег, что нельзя не подумать, а зачем им всем еще и кино... Ведь, наверное, многое потеряли в театре, отдаваясь киносъемкам?
- Не мешает ли кино театру - вопрос из вопросов. Но если говорить обо мне, то, кажется, я могу совмещать, могу впрячь в одну телегу коня и трепетную лань. И люблю это совмещение. Не знаю, что делал бы, если бы у меня природа отняла что-либо одно. Но в кино, где больше напряжения сиюминутного, меньше творчества. Кино - отрезанный ломоть. Когда смотрю свои фильмы, выключаю звук, потому что уверен: следовало сказать иначе... Тот случай, когда вспоминаешь народное: семь раз отмерь, а один раз отрежь. А в кино, как правило, особенно сейчас, все осуществляется по принципу: "Дублей должно быть мало, давай скорее, давай руби, давай делай с ходу, с маху..." Вот сейчас боюсь выхода на экраны фильма "Конвой", где играл Уинстона Черчилля. С этим фильмом целая история получилась. Меня моя доброта подвела... А создателей фильма подвел один актер. Ну и звонят мне. Отказываюсь. Все равно приезжают домой, уговаривают. Двое суток съемок сплошным кошмаром вспоминаются. А я люблю настраивать себя, за неделю готовлюсь к какой-то киношной работе. Вот совсем другое дело - работа в новом фильме "Особая миссия". За два месяца до съемок дали сценарий. Читаю, перечитываю, разные варианты на себе примеряю. Почти как в старые добрые времена, когда дублей дозволялось и четыре, и пять, и огромное множество, если дело того требовало.
- Но с сегодняшней любовью к сериалам это, пожалуй, исключение, нежели правило...
- Поэтому, если и снимаюсь в сериалах, то выбираю такие "куски", чтобы меня больше, чем на две серии не задействовали. Чтобы долго на экране не мелькать. Лучше собраться, сконцентрироваться, сжаться пружиной - и отработать как следует. Тогда и зрителю запомнишься, и в долгоиграющую надоедливую жвачку не превратишься. Так у меня случилось и в "Улицах разбитых фонарей", и в "Убойной силе"...
- Вы по-прежнему работаете в "Русской антерпризе" имени Андрея Миронова?
- Да. Но не забывайте, что это - репертуарный театр. Необычность его только в том, что в труппе - актеры, работающие еще и в других театрах. Я играю там два раза в месяц в "Отверженных" - Жана Вальжана, за что получил премию Николая Симонова, два раза - Захара в "Обломове", роль, которую отметили "Золотым сапфиром", и еще - два раза играю отца Миронова в спектакле "О, шут мой, я схожу с ума..." Но все это - обычные спектакли, которые готовились, репетировались, в которых сложились свои команды. В "Русской антерпризе" никакой солянкой и не пахнет, когда бегом и спехом собралась группка и рванула куда-нибудь на заработки.
- Если говорить о сегодняшнем времени, не надоедает сниматься в фильмах "тяжелых", напоминающих худшее американское кино?
- Такого кино, мне кажется, становится меньше. И интерес к нему, верю, должен пройти. Я недавно 40 дней провел на гастролях в Японии. За все это время один американский фильм увидел по телевизору. И тот - производства 1939 года. Так неужели мы глупее?
- Вы верите в скорые социальные перемены, в то, что в России, Беларуси скоро станет жить намного легче?
- Очень надеюсь. И если судить по кино, то вы тоже, наверное, замечаете, что в последних фильмах, сериалах вектор смещается больше к добру. Мне страшно за внука, за юных. Сплошные "бах-бух", "трам-тарарам", "пиф-паф" - вот их питательная среда. Дай Бог, чтобы вся эта чужая, чернушная накипь сошла на нет. В цивилизованных странах есть какие-то ограничения. И у нас должны быть... Простите, что брюзжу. Наверное, уже и возрастное сказывается. В этом году мне исполнится 65.
- Олег Табаков часто любит повторять: " Надо помнить, что вы живете при капитализме". А вы помните?
- Наверное, реплика Олега Табакова - из области прикладной, по поводу театральных трудностей... Думаю, если возвращаться к началу нашего разговора и вспомнить Лебедева, Луспекаева, Копеляна, попробовать перенести их в наше время, трудно им было бы. Они в душе очень стыдливые были люди. А сейчас совсем другое время. Не всегда тот, кто способен снимать талантливое кино, обладает талантом выколачивать деньги. Потому, наверное, мало сегодня фильмов сродни картинам Марлена Хуциева, Татьяны Лиозновой. И с этим надо что-то делать...