О том, какое место занимают тюремная культура и тюремная реальность в нашей жизни и на какое претендуют, мы разговариваем с одним из самых интересных экспертов в этой теме, директором Центра содействия реформе уголовного правосудия Валерием Абрамкиным.
- В городе Угличе адвокат открыл частный музей тюрьмы. В малых городах сейчас появляется много всяких "прикольных" музеев вроде музея мыши в городе Мышкине. Но о чем, по-вашему, говорит появление музея тюрьмы? О том, что эта "тема" востребована и интересна?
- Это не единственный музей, в Нижнем Новгороде я видел музей, посвященный тюрьмам, камерам и пыткам. Он тоже был частным, только его открыл не адвокат, а коммерсант, даже зарабатывающий на этом проекте деньги. Я лично от профессионального экскурсовода узнал там много нового.
- Кроме того, ваш центр регулярно устраивает свою выставку "Человек и тюрьма"? К ней сохраняется интерес?
- Конечно. Она производит очень большое впечатление, особенно на подростков. У нас на сайте есть отзывы посетителей выставки. Судя по ним, выставка впечатляет гораздо больше, нежели фильмы на эту тему. Видимо потому, что это обращение не только к разуму, но и к сердцу. Люди пишут, что когда они все видели по телевидению, не представляли себе, что на самом деле все так ужасно. Мы даже проводили эксперимент: показывали выставку в спецприемнике. А потом нам ребята писали в сочинениях: мы много слышали от ровесников и старших знакомых, что в тюрьме все замечательно, просто здорово, но, посмотрев выставку, обещаем, что больше не будем...
- Хулиганить?
- Ну да.
- Во внимании общества к тюремной теме сейчас заметны два вектора - на романтизацию тюремной и уголовной субкультуры, особенно в тюремном шансоне, и на серьезную обеспокоенность по поводу того, что есть страна под названием "тюрьма". Какой интерес, на ваш взгляд, сейчас в обществе преобладает?
- Я думаю, что реальной романтизации тюрьмы нет. Надо видеть разницу между понятиями "преступный мир" и "тюрьма", они не тождественны. В тюрьме сидят совершенно обычные люди. Можно свободно поменять местами население "воли" и "зоны" - взять людей с улицы и посадить в камеру, а людей из камеры выпустить на улицу - и, уверяю вас, ничего принципиально не изменится ни на улице, ни в камере. Распространенность же блатных песен я бы так объяснил: у нас не народ криминален, а криминал народен.
- Почему?
- Потому что в основе тюремной субкультуры лежит традиционная культура. Порядок там основан на общинном, обычном праве. И тюремный фольклор - это часть народного фольклора. Но в тюрьме, как ни странно, человек имеет больше возможностей для духовной работы. Там нет такого количества алкоголя и наркотиков, там, собственно говоря, практически нет и преступности. Вернее, она есть, но ее уровень раз в 50-60, а то и в 100 ниже, чем на свободе.
Тюремные тексты существенно отличаются от "вольных". В первый раз я работал с текстами заключенных в 1988 году, тогда мы издали сборник писем, это были отзывы на радиопередачу о тюрьме. И обратил внимание, что письма из тюрьмы сразу заметны на общем фоне. Они душевнее, ближе к смыслу жизни. В тюрьме у человека меньше возможностей отвлекаться. И к тому же он страдает сильнее. А страдание вообще свойственно нашей культуре. Кажется, Валентина Федоровна Чеснокова, социальный психолог, комментировавший наше первое издание писем из тюрьмы, заметила, что русский человек по своей воле жить хорошо не может. Он начинает жить по-человечески, когда на него накладывают сильные ограничения. Так же, как и русская духовная живопись гениальна, потому что заключена в строгие рамки канонов.
- Что же получается, русскому человеку полезно посидеть в тюрьме?
- Ну с этой точки зрения, может быть, и полезно (смеется).
- А с точки зрения социальной адаптации, которая и на воле-то затруднена? Люди, выходящие из тюрьмы, просто не могут найти себя в этом мире.
- Понимаете, у нас сейчас очень длинные сроки тюремного заключения. Гораздо большие, чем при советской власти. Даже при Сталине такого не было. Это какой-то возврат в средневековье, когда людей навечно отправляли в Сибирь. Предельный срок - 25 лет, а по совокупности преступлений - 30, в кодексе 1962 года он в 2 раза короче. Такое положение вещей для нашего будущего просто страшно. Когда человек "пересиживает" критический срок, в нем что-то ломается, и понятно, что на воле для него уже ничего хорошего не будет. И при этом совершенно жуткие по срокам приговоры часто выносят несовершеннолетним. Совсем недавно читал приговор группе подростков, получивших огромный срок за несколько килограммов украденной картошки и помидор.
- Но ведь президент недавно говорил о том, что многие у нас в стране сидят за пустяковые преступления, и это нужно менять. Почему же не переламывается тенденция?
- Потому что у нас нет справедливых судов. Еще Хомяков писал, что "суды полны неправды черной". Система просто обрабатывает людей как бревна.
- Но все-таки тюремное население у нас в стране уменьшается?
- Безусловно, хотя процесс идет не столь быстро, как хотелось бы. С 2001 года наказания за некоторые виды преступлений последовательно смягчались, так что за это время общее количество людей за решеткой уменьшилось с 1.100.000 до 820 тысяч, а в этом году должно стать еще меньше. То есть целый город областного значения вышел на свободу.
- А что меняется в отношении людей к тюрьме? Общество по-прежнему живет психологией "лишь бы от нашего города подальше"? Вспоминается пример женщины из Екатеринбурга, которая постоянно навещала в тюрьме своего зятя. Но и после того, как он освободился, она продолжала туда ходить, поздравляла заключенных с днем рождения, помогала, чем возможно.
- Тюрьму надо посещать. Нужно понимать, что люди, проживающие в мире за колючей проволокой, страдают. Но такого отношения, к сожалению, я пока не наблюдаю. Даже непонятно, что можно сделать, чтобы это поменялось.
- Прокомментируйте появившиеся на лентах ряда информагентств слова руководителя ГУИН Юрия Калинина о том, что некоторые активисты-правозащитники связаны с криминалитетом. В частности, он упомянул, что тюремный бунт в Иркутске был искусственно подогрет. Хотя, конечно, он подчеркивает, что это касается далеко не всех представителей правозащитного движения.
- Мы это обсуждали с ним. Это сложная тема. У него есть своя точка зрения, довольно убедительная, он ссылается на оперативные данные.
Но вообще этот сюжет с тюремными бунтами мне кажется довольно опасным. Конфликты между заключенными и администрацией возникают постоянно. Это может получить такое же продолжение, как в 1991 году, когда взбунтовались практически все зоны.
А что касается правозащитников, то, к сожалению, и они не ходят в тюрьму, а в основном занимаются кабинетным обсуждением этих вопросов. А реальную помощь заключенным оказывают единицы.