Поделиться
Нельзя отрицать одного - в тот август страна оказалась на пороге гражданской войны. Правда, тогда никто еще не знал, что через два года Белый дом вновь окажется эпицентром очередного противостояния. Да и вряд ли народ задумывался о последствиях - в воздухе веяло переменами, свободой личности, свободой жизни. Это сейчас многие успели разочароваться в победителях того конфликта, а тогда - ровно тринадцать лет назад - граждане, вышедшие на защиту Белого дома, стояли на пути бронетехники за новую жизнь в демократическом обществе, где, как они полагали, правит не группа коммунистических парторгов, а сам народ.
Какие оценки можно дать событиям августа 1991 года по прошествии 13 лет? Оправдались ли надежды граждан, вмешавшихся в борьбу за власть? И вышли бы люди на защиту Белого дома, если бы знали, по какому пути пойдет страна после путча? С этими и другими вопросами "РГ" обратилась к экспертам.
Валерий Хомяков,
генеральный директор Совета по национальной стратегии:
- Где я был в тот день? Естественно, у Белого дома на баррикадах, ведь тогда я являлся председателем исполкома Демократической партии России, и мои симпатии были полностью на стороне Бориса Ельцина. А на следующий день сидел в здании правительства у вице-премьера Валерия Махарадзе и выяснял обстановку и реакцию на происходившие события в регионах. Многое зависело от того, как могла бы разворачиваться ситуация там.
Август 1991-го сыграл огромную роль в жизни всей страны в целом и ее граждан в частности. Это же по сути дела оказалось революцией. Правда, тогда никто и не предполагал, что одним из последствий станет скоротечный развал СССР. И думаю, что даже если бы народ и знал о том, по каким рельсам страна пойдет после путча, то все равно сказал бы "да" и вышел на баррикады. Хотя, конечно, есть и разочаровавшиеся. Сейчас такое уже едва ли повторится. И лично мне вполне хватило событий 1991 и 1993 годов - для жизни одного человека этого вполне достаточно.
Георгий Сатаров,
президент фонда "Индем":
- В тот день рано утром меня разбудила моя старшая дочка словами: "Папа, смотри телевизор". После чего я съездил на "Эхо Москвы", где дал свои комментарии, и побывал в районе Белого дома.
У меня сложилось однозначное отношение к происходящему - это был антиконституционный переворот со всеми вытекающими отсюда последствиями. И по прошествии лет позиция не изменилась.
Трудно сказать, пришли бы люди к Белому дому, если бы знали будущее страны. Ведь мотив того порыва граждан был совершенно иной, не связанный со светлыми перспективами. Скорее, людям надоело, что их считают за быдло и пытаются решить судьбу без их ведома. Пожалуй, тот массовый коллективный протест оказался первым признаком нарождающейся в стране демократии - в третьей статье Конституции говорится, что народ является коллективным источником власти.
Правда, как показала дальнейшая история, такое волеизъявление оказалось и последним. Сейчас уже нет такой отчетливой категории, как общие надежды на будущее. По этой и ряду других объективных причин не следует от граждан ожидать столь единого коллективного действия. Хотя из правил бывают исключения - как известно, многие исторические процессы цикличны. Поэтому все возможно.
Игорь Бунин,
генеральный директор Центра политических технологий:
- 19 августа я был вместе с семьей в Риге и как только узнал о происходивших в Москве событиях, сразу же попытался выехать в Москву. В столицу прибыл на следующий день и весь вечер до 2 часов ночи находился в районе Белого дома. А 21 августа уже находился в круговороте событий - распространял номер "Общей газеты", подготовленной рядом запрещенных ГКЧП изданий.
Конечно как демократ до мозга до костей я был на стороне Ельцина. И до сих пор считаю, что современная Россия возникла из тех августовских событий, когда тысячи москвичей в едином порыве бросились к Белому дому. К сожалению, тот шанс, который возник 13 лет назад, был единственным для разрешения сложившейся ситуации. Произошел конфликт двух политических элит, и без некоего взрыва решить проблему оказалось просто невозможно. Тогда у граждан по случаю проявился коллективный порыв, но после всех событий демократическая волна стала иссякать, поскольку люди стали заниматься личными делами, приспосабливаясь к новой жизни. Это был в чистом виде индивидуализм, который подавил способность к коллективному действию.
Наверно, если бы тогда граждане знали, что ждет страну в будущем, на баррикады пришло бы меньше народа, но они бы все равно пришли. С точки зрения последствий август 91-го оказался неприятным и для большой части общества, потому что теперь события тех лет прочно ассоциируются с последовавшим развалом Советского Союза и отменой контроля за ценами, - так называемой "шоковой терапией". Кроме того именно тогда власть потеряла возможность для нормальной легитимации.
В то же время помимо всего негатива в обществе наверняка сохранились и положительные моменты - идея свободы, которая витала во время тех событий, и в частности идея свободы жизни от всяких обкомов, горкомов и т.д.
Кстати
Накануне очередной годовщины августа 1991 года Всероссийский центр изучения общественного мнения (ВЦИОМ) попытался выяснить отношение населения к произошедшим тогда событиям. Как это ни странно, но по прошествии 13 лет многие до сих пор не разобрались в ситуации. Чем больше мы удаляемся от тех лет, тем больше становится доля людей, считающих, что в тот момент они не могли понять происходившее в стране. Если в 2001 году таких было 32 процента, то сейчас - 41. Вполне естественно, что практически не изменилось соотношение симпатизировавших путчистам и их противникам - 13 и 30 процентов соответственно. Также остались прежними оценки событий того августа: 45 процентов считают, что шла борьба за власть между двумя группировками, и лишь 11 процентов свято верят, что это была победа демократии над властью КПСС.
Если бы страна сейчас вернулась в события тех лет, то еще не известно, на чьей стороне оказалась бы победа. По данным ВЦИОМ, 13 процентов опрошенных встали бы на сторону ГКЧП и лишь 12 процентов выступили за Ельцина и его сторонников. То есть по сравнению с реальной ситуацией 1991 года доля противников путча значительно сократилась. При этом 39 процентов респондентов в этом случае вообще сохранили бы нейтралитет.