Точеный профиль на белом мраморе - словно старинная камея. И надпись: Екатерина Алексеевна Фурцева. Без званий и должностей. Хотя этот памятник работы скульптора Кербеля не значится в путеводителе Новодевичьего мемориала, у него то и дело останавливаются люди: "Фурцева, та самая". А какая "самая"? Почему большинство наших правителей давно забыты, а она снова стала вожделенным сюжетом для серьезной прессы, глянцевых журналов, телевидения? И чем дальше уходит время, тем менее сурово судятся ее грехи, тем с большей благодарностью вспоминаются ее благие дела.
Время и подсказало нам идею фильма "Женщина на Мавзолее" - об этой единственной, взошедшей на вершины власти в стране сугубо мужского правления. В государственном архиве хранилось бесчисленное количество коробок официальной кинохроники, где Фурцева стоит на Мавзолее, заседает в президиумах, награждает и награждается, поздравляет и поучает. И еще в нашем распоряжении был домашний, весьма объемный чемодан со снимками, тоже в основном работы официальных фотографов. Интересно, что личных писем, скажем, к дочери, не существует, как и дневников. Одна лишь такая запись нашлась в крошечном сафьяновом блокнотике - доморощенный рецепт окраски волос. Не очень много, чтобы сделать фильм о женщине, вокруг имени которой витает столько легенд, слухов и сплетен. Единственно возможным мне представлялось не собирать апокрифы, а строить картину из того, что можно подтвердить документом.
Возникли в фильме, конечно, и места, связанные с ее жизнью. Вышний Волочек, где она родилась и выросла. Лазурный Берег, где Надя Леже открывала ей мир французского искусства. Здесь берет начало череда потрясающих выставок, прошедших в СССР при Фурцевой: импрессионисты, Леже, Пикассо и еще многие пиршества духа 60-х-70-х. В Вышнем Волочке мы сняли здание театра, которое годилось бы и для столицы, - оно было построено с помощью землячки.
Когда нам понадобилось снимать в Музее Пикассо в Валорисе, непомерная плата, положенная за съемку, была сведена к символической, как только служители узнали, что фильм - о мадам Фурцевой, советском министре культуры. Директор миланского театра "Ла Скала" Карло Фонтана на два часа отдал нам свой кабинет, заметив, что человек с киноаппаратом сюда не входил еще никогда: кабинет остался неизменным со времен Артуро Тосканини. Нас туда привела лирическая история влюбленности тогдашнего директора "Ла Скала" Антонио Гирингелли в нашего министра. Так возникли первые за всю историю гастроли "Ла Скала" в Москве и ответная поездка Большого в Милан.
В музее театра нам подарили не виданные даже самой Фурцевой фотографии ее пребывания в Милане и фотокопии портретов певцов "Ла Скала", сделанных Ильей Глазуновым в тот приезд театра в Москву. "Я сделал портретные зарисовки и предложил министерству культуры для подарков гостям. Фурцева собрала мэтров, они рисунки забраковали. "Вот видите, - сказала мне Фурцева, художники так считают! И вообще вы уши рисуете, как пельмени". Рисунки я раздарил сам, теперь они - в музее "Ла Скала".
Документы беспощадны. Так, готовясь к фильму, я прочла сборники "Борис Пастернак и власть" и "Идеологические комиссии ЦК КПСС". Фурцевой в роли партийного лидера приходилось читать нотации тем, чьи книги, музыку, фильмы знает вся страна. В созданной в 1958 году идеологической комиссии ЦК главные роли принадлежали Суслову и Фурцевой. Первой ее заботой была кампания против присуждения Нобелевской премии Борису Пастернаку. На каждом документе комиссии - гриф "Совершенно секретно". На каждом стоит подпись "Представлено Е.А. Фурцевой". Именно ей была отведена роль главного исполнителя.
Но ее помнят. Хотя никто не вспоминает, не пишет статей, не снимает фильмов о ее шефе по комиссии - всесильном Суслове.
Мы хотели показать в фильме, как, прикоснувшись к миру искусства, эта одаренная и артистичная женщина не вдруг и не сразу, но стала меняться. Ей поручили заброшенное министерство культуры только потому, что тогдашние правители недооценивали роль культуры в жизни страны. И когда теперь зрители смотрят наш фильм - здесь или по ту сторону океана, зал то и дело всколыхнется аплодисментами. Они адресованы не конкретной женщине, а великой культуре, которой она служила 14 лет - небывалый министерский срок.
Нам не удалось найти ни одного кадра ее похорон. Жадная до таких зрелищ кинохроника тут по чьей-то воле не снимала. К концу своей карьеры Фурцева давно перестала быть "своей" в номенклатурной среде, зато стала своей среди художественной интеллигенции. А хронике было что снять в тот октябрьский день 1974 года.
Прощаться со своей Екатериной пришли и друзья, и недруги. О ее кончине и теперь судачат, предлагая самые невероятные объяснения этой смерти. Отборщик одного немецкого фестиваля с сожалением мне сказал, что вот, мол, по другим источникам Фурцева кончает жизнь самоубийством, а у вас в фильме просто сердечный приступ - нет, нам лучше бы с самоубийством! И не взял картину. Увы, пройдя множество инстанций и архивов, я убедилась, что верить можно лишь обычному медицинскому диагнозу: "острая сердечная недостаточность". Сердце не выдержало: она ведь давно разрывалась между железной партийной дисциплиной и новой необычной жизнью, которая так властно и сладостно подчинила ее себе.