- Даниил Борисович, если бы вас попросили как эксперта оценить "на вскидку" место России в мировом рейтинге свободы прессы, какое бы вы за ней оставили место?
- Это очень трудно. Чтобы ответить на этот вопрос, я должен представлять себе, как обстоят дела у других участников рейтинга: что творится со свободой слова в Габоне и Камеруне, Монголии и Новой Зеландии.
А представить это, в свою очередь, невозможно по набору каких-то внешних характеристик, даже таких ярких и говорящих, как, например: можно ли в этих странах писать критические статьи о президенте и при этом остаться в живых или на свободе? Сколько журналистов убито в течение года по мотивам расправы? Из каких источников финансируются газеты и журналы - частных, государственных? Все это можно и нужно учитывать, но полученные данные все равно ничего не скажут по существу. Чтобы представить, как в той или иной стране все на самом деле обстоит со свободой слова, - надо знать контексты. Например, частное финансирование газет или телевидения в России, по-моему, не является однозначным свидетельством свободы.
Надо учитывать в том числе и самоощущение пребывания профессионала в своем виде деятельности.
- Но судя по всему, "Репортеры без границ" это как раз и учли. Ведь для составления рейтинга использовался метод экспертного опроса. И эксперты - внешние и внутренние - видимо, поставили России низкие оценки. Ну, наверное, мы не лидеры, но уж точно не проигрываем Таджикистану и Молдове? В чем причина столь низких оценок, полученных нами от экспертов?
- Вы знаете, когда жюри оценивает фильм, оно никогда не оценивает только его, обязательно в расчет берется имя режиссера, его место в истории российского кино. Фильмы Германа, Феллини, Балабанова или Кустурицы оцениваются с учетом всего их творчества, этот контекст никогда не исчезает.
При оценке же свободы слова в России контекстом становится сама Россия - ее величина в 17 миллионов квадратных километров, ее "имперскость", тяжелейшая история, отягченная тоталитаризмом.
В России, кстати, не только свободу слова так оценивают, но и всю нашу культуру, включая новую постановку Анатолия Васильева или Кирилла Серебрянникова, и спектакль Евгения Гришковца - для тех, кто не живет в России, это обязательно имеет контекст восприятия, причем контекстом служит вся новая история, все постгорбачевское время.
Представление о России, к сожалению, все время, как маятник, качается в плоскости "супертоталитаризм" и "чуть полегче". У России есть устойчивый имидж всегда униженной собственной властью страны. Этот имидж, конечно, создала прежде всего российская интеллигенция, он вековой и, надо признать, правдивый. А западный мир воспринимает Россию во многом уже "вослед" восприятию нашей интеллигенции.
А она воспитана так, что противостояние власти стало для нее основным показателем качества произведений, свободы, профессиональных навыков. "Негативное отношение к власти" - родовая черта огромного большинства современных российских авторов, "профессиональных интеллигентов", как я их называю, тех, кто за деньги занимается интерпретацией реальности.
Они просто так воспитаны, так чувствуют, в их позиции нет расчета и цинизма. Даже те, кто у нас зарабатывает по 5 тысяч долларов в месяц, летает в президентском самолете и входит в кремлевский пул, все равно высшую доблесть видят в том, чтобы укусить власть. Хотя власть, безусловно, часто заслуживает того, чтобы ее кусали.
- Это свойство российской интеллигенции?
- Да нет, конечно, по своей природе всегда левая интеллигенция во всем мире такая. Но у нас из-за столетних взаимодавлений власть и интеллигенция стали этакой парой, идеологическими сиамскими близнецами. Это похоже на любовь Андропова к театру Любимова.
А поскольку у нас не развито гражданское общество, нет "других" - институтов, структур, людей - кроме обоймы профессиональных интепретаторов (я имею в виду под интепретаторами прежде всего тех, кто пишет, - сценаристов, режиссеров, журналистов), то они регулярно оказываются с властью в таком клубке "любви-ненависти".
- "Другие" институты - это кто?
- Родители. Учителя. Ителлектуалы. Ученые. Они ведь напрямую не участвуют в публичной интерпретации реальности или участвуют, но под давлением позиций все той же "профинтеллигенции". Вот и наше место в рейтинге свободы прессы, по-моему, косвенно фиксирует восприятие этой самой свободы нашей собственной профессиональной интеллигенцией. Именно она распространяет образы России внутри страны, а затем уже их подхватывают и транслируют во внешнем мире.
Никто ведь не будет прислушиваться к тому, что у нас пока еще море свободы, что в России появилось огромное количество альтернативных интернет-ресурсов, что мы лидируем по скорости роста всевозможных коммуникаций. А вот то, что закрыли программы Парфенова и Шустера, безусловно, все заметили. Мне жаль и ту и другую программы, я не хочу, чтобы меня заподозрили в сочувствии к закрытию. Те люди, которые это решили, по-моему, не понимают тонких механизмов формирования общественного мнения. Даже Суслов, между прочим, в куда более темные времена "Литературную газету" не закрывал.
А если серьезно, мы не можем решить стоящие перед страной и президентом задачи без серьезного публичного обсуждения, причем на самых разных площадках, всех важных для страны идей. Чтобы не при встрече с журналистами Бразилии или Чили узнавать, что все-таки с нами со всеми происходит, и не на встрече с журналистами трех каналов. Аналитики, простые люди, эксперты, а не только "профессиональные интепретаторы" из пишущей братии должны обсуждать все происходящее со страной, этого обсуждения невероятно не хватает.
- А вы сами разве не "профессиональный интеллигент"?
- Я чувствую себя человеком, который пытается воспитать в себе некую дистанцию, и от власти, и от профинтеллигенции, ускользнуть хотя бы от некоторого количества стереотипов. Например, от того, что власть нужно только критиковать. Я думаю, что участие в проектной работе, связанной с модернизацией системы, не менее важно. Увлекаясь критикой, мы этим не занимаемся, в этом почти не участвуем.
Происходящие в общественном сознании процессы мне кажутся невероятно сложными, и я не хотел бы попасть в ловушку непонимания движения той лодки, в которой плывешь, или того поезда, в котором едешь.
- А западные интерпретаторы?
- А у западных интерпретаторов огромная чувствительность к теме возможного восстановления тоталитаризма и опасности несвободы в России. Они очень внимательны к нам и все время измеряют все происходящее у нас на весах с микронными шкалами, при том, что наш объем свободы - многотонный контейнер. Любые поползновения в этой сфере фиксируются тут же на самых чутских весах.
Я тринадцатый год главный редактор журнала и ни разу за эти годы не подвергался цензуре своих учредителей, ни разу мне не звонили ни Михалков, ни Швыдкой. Хотя я, например, в предпоследнем номере журнала пишу о серьезной неудаче национального телевидения в освещении бесланских событий. Ну, согласитесь, какое же тут 140-е место!
Существуют такие особые способы восприятия всего происходящего в России, разного рода предуготовленности, которые образуют тенденциозность, десятилетиями формируемую людьми, натренированы мы на улавливание многочисленных недостатков власти.
- Но власть тоже, как минимум, неловка и часто провоцирует своими действиями обостренные реакции общества.
- Безусловно. Я думаю одна из основных драм политической власти - ее абсолютная убежденность (проистекающая, на мой взгляд, от комплексов), что в сфере мировоззрения этим можно жестко управлять.
Формирование имиджа России, его восприятия внутри страны и за рубежом - неверояно тонкие материи. И даже большим количеством фотографий Маши Шараповой на первых полосах газет ничего не добьешься. И показом беглого - без переводчика - разговора президента с лидерами других стран на английском и немецком тоже их не проймешь. Тут такая сложная, многомерная, тончайшая паутина установок, смыслов, контекстов. Аналитики должны думать, как с этим работать. А делается все пока довольно грубо. И многие ошибочные действия власти в условиях большой свободы умножаются многократно и уже в Брюсселе и Страсбурге воспринимаются чуть ли не как гулаговский тоталитаризм. Свобода - всегда увеличительное стекло ошибок власти. Тем более она должна быть в сто крат более профессиональна и тонка.
Власть в России должна сначала научиться работать с русскими интерпретаторами. И тогда у нее все получится с западными.