Поделиться
Под его руководством балет Большого театра включился в прошлом сезоне в освоение хореографии ХХ века, но индивидуальный стиль труппы Ратманский намерен сохранить. Об этом состоялся разговор на "Деловом завтраке" в "РГ", где Алексей Ратманский побывал накануне премьеры балета Шостаковича "Болт".
Хореография для машин и кордебалета
Российская газета | Впервые накануне премьеры в Большом театре состоялась презентация вашего будущего спектакля "Болт" на музыку Дмитрия Шостаковича, на которую пригласили людей практически "с улицы". Зачем это понадобилось? Обычно постановщики стараются не посвящать в свою творческую кухню.
Алексей Ратманский | Мне кажется очень важным, чтобы народ заранее узнал что-то о премьере и захотел пойти на нее. На презентации мы показали фрагмент движущейся декорации. Это абсолютно новая вещь для сцены Большого театра, и даже нам непонятно, как эта потрясающая по своей идее декорация, придуманная художником Семеном Пастуховым, поведет себя в спектакле.
РГ | По сути это премьера балета Шостаковича?
Ратманский | "Болт" всегда оставался легендой в истории балета. Практически все театральные произведения Шостаковича имели ужасную судьбу, но "Болт", пожалуй, наихудшую. Татьяна Бруни и Георгий Коршиков сделали в свое время великолепные эскизы костюмов и декораций, а Федор Лопухов, находившийся тогда в своем расцвете, экспериментировал. Но спектакль закрыли после единственного показа в 1931 году, и множество вещей, которые он придумал для "Болта", просто разошлись и имели огромное значение в развитии хореографии.
РГ | Как вообще можно станцевать производственный роман?
Ратманский | Мне кажется, что если Шостакович, прочитав либретто, сделал музыку, то почему не взяться и не попробовать найти здесь какие-то смыслы, которые и сейчас могут быть актуальны. Шостакович ведь в конце 20-х годов публично заявил, что не будет больше работать над навязываемыми ему сюжетами, а будет делать то, что ему интересно. И сделал "Болт". Так что не все однозначно с этим либретто. Оно его чем-то захватило: работа машин, гротескные танцы, яркие характеристики персонажей - бюрократа, ломового, кузнеца, соглашателя, эстетики. Шостаковичу было всего 25 лет, и он, не задумываясь, делал такие вещи, которые человек зрелый обходил бы, наверное, десятой дорогой. Так что "Болт" был по-настоящему смелым, эпатажным проектом. 20-е годы вообще были удивительно плодотворными для искусства. Мы до сих пор пользуемся открытиями тех лет.
РГ | А нынешнее обращение к балету Шостаковича не обусловлено тем, что вы острее других почувствовали современную моду на соц-арт?
Ратманский | Я мог бы согласиться с этим в случае со "Светлым ручьем". Когда мы готовили постановку "Ручья" на разных сценах, в том числе драматических, было поставлено много произведений советской классики. Но если говорить о "Болте", то он был написан Шостаковичем в эстетике конструктивизма. Впрочем, настоящее искусство всегда выходит за рамки одного стиля.
РГ | На какой исполнительский состав вы ставили "Болт"?
Ратманский | "Болт" получился в основном кордебалетным балетом. Подсознательно это было моей задачей, потому что кордебалету очень важно танцевать трудные танцы, потеть, напрягаться. Это необходимо для поддержания формы танцовщиков. В постановках классики мужской кордебалет, например, чаще всего просто стоит. В свое время Юрий Григорович в "Спартаке" пытался сломать это.
РГ | На презентации вы показали короткие фрагменты из будущего спектакля. Создалось впечатление, что "производственная часть" балета у вас отдана движущимся манекенам - машинам, а танец солистов строится на языке классического балета. Это сознательная установка?
Ратманский | Возможно, я поставил не совсем посильную задачу: воспроизвести существовавший, но давно исчезнувший жанр - танцы машин и одновременно использовать классические движения в танце. Конечно, здесь речь идет об имитации классической манеры. Но мне показалось важным использовать арсенал классического танца, потому что наши артисты - одни из лучших специалистов в этой области. Вообще, в этой постановке и у меня, и у Семена Пастуха, и у художницы по костюмам Галины Соловьевой был комплекс приемов: и отсылки к 20-м годам, к конструктивизму, и взгляд из сегодняшнего времени. Это одновременно стилизация и попытка уйти от нее.
РГ | На презентации "Болта" присутствовала Ирина Шостакович, вдова композитора. В 2006 году будет отмечаться 100-летие со дня рождения композитора. Премьера "Болта" приурочена к этому событию?
Ратманский | К юбилею Большой театр решил поставить цикл спектаклей на музыку Шостаковича. У нас уже есть в репертуаре балет "Светлый ручей", опера "Леди Макбет Мценского уезда", сейчас появится "Болт". А в следующем году Григорович сделает редакцию балета "Золотой век" для Новой сцены. Так что к 100-летию у нас будут идти все три балета Шостаковича. Мы очень лелеем этот проект, потому что такого нет ни в одном театре мира.
Танцы для Отечества
РГ | Большой театр заключил с вами контракт на три с половиной года. И практически весь этот срок попадает на период реконструкции театра. Что вы надеетесь осуществить в этих сложных условиях?
Ратманский | Реконструкция - стрессовая ситуация для любого коллектива. Но пока она не началась, мы с трудом представляем себе, насколько все будет сложно. Самое главное в этих условиях - сохранить труппу и спектакли, которые не смогут перенести на Новую сцену. Это большие балеты - "Спартак", "Дочь фараона". Возможно, мы их будем показывать во Дворце cъездов. Конечно, во время реконструкции сократится и количество премьер, поэтому в нынешнем сезоне мы ударно делаем три новых спектакля. Коллективу это трудно, но кто сказал, что будет легко, и потом - танцовщик только тогда может продвигаться профессионально и артистически, когда учит новые партии. Несмотря на некоторое сопротивление изнутри, мы будем продолжать выпускать новые спектакли.
РГ | Неожиданностью стало решение Большого театра во время реконструкции "открыть" для себя Россию, гастролировать по разным городам. Какие планы у балетной труппы?
Ратманский | Уже весной мы едем в Самару со спектаклем "Светлый ручей". Гастроли приурочены к празднованию 60-летия Победы. Большой театр был в Куйбышеве в эвакуации, и именно здесь сыграл премьеру Седьмой симфонии Шостаковича. То, что касается других гастролей по России, то окончательные планы пока не расписаны, но театры, которые могли бы принять нашу балетную труппу, отобраны. Их около тридцати.
"Лебеди" на пенсии, или Цивилизованный балет
РГ | Что вам как балетмейстеру мешает работать сегодня?
Ратманский | У меня серьезных проблем, мешающих творческому процессу, не возникает: есть деньги, репетиционные помещения, есть потрясающие артисты. Конечно, чтобы ставить больше новых спектаклей, хорошо бы иметь отдельно репетиционный период и период спектакля. На практике же все совмещено: одно репетируют, другое - танцуют. Это трудно, но наша система репертуарного русского театра складывалась веками, и глупо было бы отказываться от нее.
РГ | Вы танцевали в разных театрах, в разных странах. Где система взаимоотношений государства, власти и артиста наиболее разумная?
Ратманский | Проблемы везде очень разные. Только что в Англии прошла встреча артистических директоров балетных компаний мира, в которой участвовали двадцать пять человек. И все жаловались. Например, мы в Большом театре или, допустим, в Скандинавии находимся в привилегированном положении, потому что государство обеспечивает значительную часть нашего бюджета. Зато у нас есть общая проблема: пожизненные контракты. Люди уверены в том, что их никто не уволит, поэтому они расслабляются. В труппе содержатся артисты, которых практически невозможно использовать. Директор Стокгольмского балета сообщила, например, к ужасу присутствующих, что по решению правительства Швеции артисты балета будут теперь уходить на пенсию в 65 лет, и ей придется иметь в труппе лебедей пожилого возраста. Вместе с тем небольшие балетные коллективы, которые вынужденные искать финансы, тоже страдают от зависимости, оттого, что вынуждены подстраиваться под вкус людей, дающих деньги. Я не могу сказать, что на земле есть место, где все проблемы решены. Кроме того, балет сейчас не на пике популярности, его опередила опера. В искусстве все развивается волнами, и, возможно, надо ждать появления какого-то великого человека, который вновь поднимет балет.
РГ | Но вы сами ведь тоже пытаетесь стимулировать развитие хореографического языка? На верхней сцене Большого театра создали ателье молодых хореографов.
Ратманский | Кстати, это один из способов заинтересовать труппу, когда начнется реконструкция. У нас есть экспериментальные проекты, которые дополняют основную репертуарную линию театра. Поэтому мы планируем приглашать педагогов, которые обучали бы артистов другому, неклассическому танцевальному языку. Проект Мастерских хореографии кажется мне очень перспективным. Осенью уже состоялся показ работ, сделанных разными хореографами для артистов Большого театра. В следующем сезоне работы покажут балетмейстеры, работающие в нашем театре. Кризис хореографии можно преодолеть только одним путем - давать ставить, придумывать и работать. Конечно, Большой театр должен быть в центре движения русской хореографии.
РГ | Как можно объяснить, что в последние десятилетия хореография, с одной стороны, выделилась в отдельный институт образования, появились балетмейстерские факультеты, и в то же время в мире происходит спад хореографических идей, интереса к балету?
Ратманский | Мне кажется, профессии хореографа научить нельзя. Здесь имеет значение только практика. Почему Запад в каком-то смысле нас обошел? Там устраиваются многочисленные фестивали, конкурсы, мастерские - это среда, в которой рождаются имена, хореографы могут пробовать. У нас же могут пробовать только те, кто уже получил признание. Ни один большой театр не позволит себе позвать человека, который только начинает. Правда, в последнее время что-то началось в Москве, в Петербурге, на Урале.
Подмостки с секретом
РГ | У вас нет соблазна воспользоваться моментом реконструкции, чтобы использовать огромную сцену Дворца cъездов для выработки другого стиля - монументальных, массовых постановок?
Ратманский | Как хореограф я боюсь таких пространств. Я танцевал на сцене Кремлевского дворца - это очень трудная сцена, неблагодарная. Там тратишь все силы, которые сохранил для большого пируэта или прыжка, просто на то, чтобы добежать от середины сцены до кулис.
РГ | А какая сцена для вас самая комфортная из тех, на которых вы работали?
Ратманский | Для меня как танцовщика - сцена Парижской оперы. Размер ее чуть меньше, чем в Большом. Артисты Большого, конечно, говорят, что сцена Большого самая удобная в мире. В Большом театре есть наклон, который сегодня страшная редкость: он остался только в некоторых старых европейских театрах. В Америке, например, наклона никогда не было. А это другая ось: поэтому танцовщики, работающие на покате, могут адаптироваться на прямой сцене, те же, кто переходят с прямой сцены на наклонную, мучаются и теряют качество танца.
Па-де-де Большого и Мариинки
РГ | Вопрос, интересующий наших читателей, о взаимоотношениях Большого и Мариинки. Что все-таки преобладает в их основе: конкуренция, партнерство, взаимоуважение, любовь?
Ратманский | Есть все, что перечислили. Конкуренция существует еще с дореволюционных времен, хотя Москва тогда еще не могла сравниться с Петербургом. Некоторых балерин приглашали станцевать в Мариинском: Екатерину Гельцер, Любовь Рославлеву. Но позже, с переездом из Ленинграда в Москву Марины Семеновой, Галины Улановой, Алексея Ермолаева центр балета переместился. В 90-х годах появилась новая плеяда Мариинских звезд - Ульяна Лопаткина, Диана Вишнева, Светлана Захарова. Теперь Захарова танцует в Большом. Мне кажется, сейчас возник какой-то баланс. В Мариинском определились два репертуарных направления, которые вернули театру его позицию в мире, - это Баланчин и реконструкция. В Большом сегодня делается ставка на спектакли, поставленные специально для нашего театра: "Пиковая дама", "Светлый ручей", "Дочь фараона", "Ромео и Джульетта". Мы вывозим их на гастроли, и именно эти спектакли определяют лицо современного Большого. Впрочем, балет - это не спорт, чтобы сравнивать все время результаты.
РГ | И все-таки школу Мариинского и Большого сравнивают. Как-то прозвучало мнение: "Как, вы не видите разницу? В Большом театре балерины, как купчихи, руками машут".
Ратманский | А в Париже нашу труппу хвалили как раз за свободный верх у балерин, за потрясающий кордебалет, который как бы "дышит воздухом". В московской школе действительно чуть больше свободы. В Большом театре всегда была ставка на индивидуальность. Поэтому звезды у нас были на особом положении: Майя Плисецкая, Владимир Васильев, Екатерина Максимова и другие. Именно вокруг них строился спектакль и вся жизнь театра. Отсюда, кстати, и клака.
Храм классики в эпоху глобализации
РГ | В прошлом году в Москве прошли презентации книг Екатерины Максимовой "Мадам "нет"" и Майи Плисецкой "Ave Maja". На этих вечерах показывали хронику Большого театра, и стало ясно, что подобного масштаба личностей в танце последние десятилетия не дали.
Ратманский | Если мы проследим историю балета, то обнаружим периоды почти безымянные в смысле звезд. Я уверен, что искусство развивается волнами. Это связано и с социальными процессами, и с развитием самой хореографии. Например, сейчас идет бурное развитие contemporary dance. Это современный танец, который не использует классическую систему на пальцах. Классический же стиль сегодня не развивается. Уже много лет хореографы почти не ставят на пальцах, а если и ставят, то это перепевы уже существующего в танце. Может быть, с этим и связано отсутствие мега-звезд. Модерновый жанр ведь строится на коллективном танце.
РГ | Вы пришли в театр, который при всей его репутации и потрясающей славе уже "оброс ракушками". У вас было желание ломать, внедрять что-то принципиально новое в Большой театр?
Ратманский | Для меня важна уникальность Большого театра, его стиль, который не повторяется нигде в мире. Даже если просто смотришь кассету, можешь сразу сказать: это танцуют артисты Большого театра. Сейчас, в эпоху глобализации, крупнейшие театры мира ставят одно и то же: Джордж Баланчин, русский классический балет, Иржи Килиан, Джон Ноймайер, Уильям Форсайт и Матс Эк. Стиль же Большого театра в большой степени базируется на балетах Григоровича. Эти балеты обязательно должны оставаться в репертуаре. С другой стороны, артисты танцуют эти балеты так долго, что уже обросли штампами. Только работа с хореографом, пусть даже это будет не новая постановка, а возобновление, дает артисту свежие идеи. Так что разворачивать корабль на 180 градусов не нужно, потому что он и не развернется. Необходимо, чтобы он чуть-чуть поменял курс.
Танцующая юность Большого
РГ | Как вас приняла труппа Большого, ведь здесь существуют свои традиции, звезды с амбициями?
Ратманский | Я познакомился близко с труппой еще в процессе работы над "Светлым ручьем", и она произвела на меня огромное впечатление. Работали все с энтузиазмом. Это были действительно счастливые дни. Когда я пришел сюда руководителем, началась уже другая жизнь. Со многими я одного возраста, учился вместе с ними, хорошо их помню. По природе я человек демократичный, но тут необходимо сохранять дистанцию. Это непросто.
РГ | Сегодня ситуация складывается так, что, допустим, новое поколение музыкантов, окончивших в последние десять лет консерваторию, покидают страну, чтобы сделать успешную мировую карьеру. В Россию они приезжают уже в ранге звезд и считают, что здесь потратили бы слишком много усилий на преодоление трудностей. Как у вашего поколения, у танцовщиков 90-х годов сложились судьбы?
Ратманский | Практически все, кто выпустились в конце 80-х - начале 90-х, уехали. И причина не всегда была экономическая. Я уехал, чтобы танцевать партии, которые здесь никогда бы не станцевал. И многие, кого я знаю, поступили также. Конечно, не все смогли там сделать карьеру. Но я как-то посчитал свои партии: их больше 150-160, а у коллег моего возраста в Большом театре их - 15-16. Поэтому свою профессиональную жизнь как танцовщик я считаю абсолютно состоявшейся.
РГ | В чем причина, что танцовщики Большого театра танцуют только 15-20 партий в течение всей жизни?
Ратманский | Это связано с тем, что спектакль, однажды поставленный, остается в репертуаре навсегда. Принцип репертуарного театра не позволяет делать большое количество премьер. С другой стороны, в Большом театре существуют два типа танцовщиков: те, кто действительно хотят продвигаться профессионально, а не просто проводить время до пенсии в театре, и те, кто чувствуют себя в порядке и без премьер, без работы с хореографами, без приглашенных педагогов, наоборот, воспринимают все это с раздражением.
РГ | Скажите, сейчас уже приходит время жить в России, танцевать в России или все-таки другие площадки мира предлагают более заманчивые условия?
Ратманский | Танцевать в Большом театре, помимо престижа и удовольствия от этой сцены, очень комфортно. В мире есть всего несколько мест, где артистов отпускают на собственные гастроли, позволяя иметь такую марку за своей спиной. Так что сегодня не вижу причины уезжать совсем. Тем более что президентский грант позволил нормально платить артистам, сравняв их заработки с западными.
РГ | А какие возможности открываются сегодня у молодого танцовщика в Большом театре?
Ратманский | У нас большой штат педагогов, которые все в прошлом ведущие солисты Большого театра. Они работают индивидуально с артистами, чего нет нигде в мире, много репетируют, находят перспективных людей в кордебалете. Сейчас сложилась ситуация, что буквально с первых дней в театре артисты могут получить ведущую партию. В прежние времена действительно надо было выгрызать партии, потому что, получив партию, человек уже держался за нее зубами. Сейчас выбор партий огромный, мы работаем на двух сценах. Правда, это недолго будет продолжаться - до закрытия. Потом начнется другая жизнь - финансово и творчески.
Гарант наследия
РГ | А как вы представляете репертуарное направление Большого театра в ближайшем будущем?
Ратманский | Премьеры, которые прошли с января прошлого года, когда я приступил к своим обязанностям, достаточно точно отражают все направления репертуара Большого театра. После премьеры балетов Баланчина мы сделали спектакль трех российских хореографов. Это направление, которое необходимо для развития отечественной хореографии. "Сон в летнюю ночь" Ноймайера - это работа с живым классиком, опыт современной западной хореографии. "Болт" - не только забытый балет Шостаковича, но спектакль, поставленный специально на артистов кордебалета с учетом индивидуальностей. Уже весной мы покажем балеты русского хореографа 20-х - 30-х годов - Леонида Мясина. Его балеты никогда не ставились в России, хотя он был из Москвы и развивал традиции Большого театра. В следующем сезоне Григорович возобновит "Золотой век" и пройдет премьера еще одного большого балета, о котором я пока не буду говорить. Мы должны сохранять баланс современных и классических спектаклей, потому что Большой - это один из главных классических театров в мире. У нас идет практически вся классика, кроме "Корсара", который мы восстановим, когда откроется после реконструкции основная сцена.