Поделиться
Этот книжный форум ориентирован на читателя и писателя - сделано все, чтобы они нашли друг друга. Конечно, и специалистам скучать некогда - каждый день проходили многочисленные семинары, посвященные издательскому бизнесу, авторским правам, литературной критике, влиянию прессы на продвижение книги. Как, впрочем, и дискуссии на более общечеловеческие темы - исторический роман, научно-популярная, детская литература, французская словесность в целом. Один из семинаров так и назывался: "Куда идет французская литература?"
В эти дни один из ее маршрутов, безусловно, пролегал и через русский стенд.
Здесь, среди березок Павла Каплевича, на пеньках, исполнявших роль стульев, а также в просторном "Зале Достоевского" тоже шли обсуждения, презентации, встречи.
Литература - это "бумага, покрытая буквами", заявил в Париже Владимир Сорокин
Одним из самых оживленных был "круглый стол" "Литература чрезмерности" с участием Марины Вишневецкой, Александра Кабакова, Михаила Веллера, Леонида Гиршовича и Владимира Сорокина. Немного поспорив о том, стоит ли так уж держаться чрезмерности, давно ставшей элементом русской самоидентификации, писатели сошлись на том, что в жизни чувство меры необходимо, зато в творчестве - недопустимо. "Все способы отразить действительность - чрезмерны", - подытожила Марина Вишневецкая. Тут-то Владимир Сорокин и заметил, что литература - это лишь "бумага, покрытая буквами", что если в жизни добро борется со злом, то в литературе автор просто борется с текстом. Александр Кабаков горячо возразил, что сводить литературу к борьбе автора с текстом нельзя, сущность литературы - в том, чтобы ее прочли, а не в том, чтобы автор сражался с собственным сочинением. Вишневецкая заговорила об ответственности писателя за свой текст и о том, что эти крючочки на бумаге могут оказать на жизнь и разрушительное, и благотворное влияние, что придуманные истории внезапно могут сбыться. Сорокин твердил свое: "Мы отвечаем только за качество нашего текста. Литература - наркотик. Мы очень разобщены, только литература дает нам возможность соединиться - хотя бы через текст". И процитировал Сальвадора Дали: "Я не знаю, что такое искусство, хорошо это или плохо, но знаю, что люди не могут без него обойтись". А затем писатель призвал коллег писать лучше - "наркотик должен быть чистым".
Когда началось обсуждение, одна из присутствовавших в зале читательниц громко заявила, что читать Сорокина ни за что не будет, потому что после наркотиков люди заболевают и кончают жизнь самоубийством...
Не менее любопытным был и "круглый стол", на котором Евгений Бунимович, Александр Кушнер и Ольга Седакова знакомили французов с русским поэтическим ландшафтом, сообщив, что для широкого русского читателя поэзия остается "закрытым городом, таящим опасность". "Вагриус" представил антологию русской прозы, изданной при его участии в издательстве "Файяр", и роскошный альбом "Век русского книжного искусства", выпущенный на французском языке к открытию салона - здесь, десятилетие за десятилетием, представлено все богатство российской книжной иллюстрации ХХ века, от 1900 до 2000 года; причем некоторые из героев этой чудо-энциклопедии присутствовали и на "круглом столе" - Эрик Булатов, Александр Маркевич, Виталий Стацинский... Многолюдным оказался и коллоквиум "Солженицын и Франция". Как заметил известный славист, женевский профессор, автор монографии о Солженицыне Жорж Нива, Солженицын оказался внутренне близок революционной нации французов, потому что он тоже борец - борец с системой. К тому же именно "Архипелагом Гулаг" Солженицын заставил французскую интеллигенцию, сочувствующую социалистическим идеям, переосмыслить свои взгляды и "пробудил многих французов от коммунистического сна".
На одной из "переменок" между "круглыми столами" мы немного побеседовали с Жоржем Нива о роли русского визита в Париж. Нива рассказал, что в эти дни стал, кажется, одним из самых популярных людей Франции - его огромные фотографии украшают страницы и "Ле Монд", и "Либерасьон", взявшие у него интервью о русской литературе, Нива узнают в метро и спрашивают, кого из русских авторов он посоветует почитать.
На вопрос обозревателя "РГ", изменится ли положение русской литературы на европейском рынке после Парижского салона, Жорж честно ответил: "Участие русских писателей в Парижском салоне - конечно, событие, но это событие сейчас, сегодня. После того как издатели сосредоточили все свое внимание на России и выпустили такое множество книг, возможны два варианта развития событий - оптимистический и пессимистический. Может быть, они распробовали, что такое русская литература, и захотят издавать ее все больше. Но не исключено, что наступит вакуум - рынок насыщен. Кроме того шумок пробежал - и это хорошо! - вокруг других, по-настоящему не открытых, но очень богатых литератур - бразильской, южноафриканской".
"Вы знаете, - мягко улыбается Жорж, - меня вообще поражает русскоцентричность русских людей. Все спрашивают меня: "А читают здесь у вас наших авторов?" Я всегда отвечаю: "Да, читают". И это правда, читают. Но кто читает? Все ли 60 миллионов французов? Нет, может быть, 30 тысяч. Что тоже немало. Читают и Солженицына, и Пелевина. У него, конечно, тиражи намного меньше, зато переиздания и новые издания появляются чаще. Интерес к Пелевину вызван желанием ответить на вопрос: что такое Россия сегодня? Это ведь интересно. Вот и ищут ответ у Пелевина, Сорокина, Кочергина. По-моему, это неверно, это примитивный подход - по литературе издевательства и святотатства судить о жизни России нельзя. По прозе Петрушевской, Харитонова, Пьецуха, даже, как ни странно, Льва Толстого или Мельникова-Печерского можно узнать о России гораздо больше".
Впрочем, это мнение наружного наблюдателя - у писателей прогулки по Парижу оставили благоприятное и светлое впечатление. Кажется, подобного оживленного и дружеского диалога, который развернулся между русскими авторами и французами, не могло бы случиться ни в Англии, ни в Германии. Связи между Россией и Францией слишком давние и глубокие, зерно легло в хорошо удобренную почву и проросло зеленым ростком - новых книг, чудесных встреч. Кстати, к моменту отъезда русских писателей из Парижа на деревьях проклюнулись первые листочки.