Как защитить частный бизнес от финансовых киллеров?

Предприятия малого и среднего бизнеса все чаще становятся объектами силовых, недружественных поглощений. В ход идут административное давление, фальсификация документов, подкупы чиновников, судий. Доходность фирм, специализирующихся на финансовом киллерстве, достигает на отдельных сделках до 1000 процентов. Можно ли законодательно обезопасить честный бизнес? На вопросы отвечает один из руководителей специально образованной в Госдуме рабочей группы по борьбе с недружественными захватами и поглощением предприятий депутат Геннадий Райков.

 

Российская газета | Приходится слышать, что война за передел собственности идет чуть ли не по нарастающей. Так ли это?

Геннадий Райков | Такая угроза отнюдь не виртуальна. По официальным данным, в 2002 году в России произошло 1870 поглощений, из которых 76 процентов характеризовались как недружественные. Но если три года назад по всей стране было зарегистрировано почти 1300 судебных разбирательств по поводу вооруженных столкновений, то в 2003 году эта цифра увеличилась почти на 40 процентов, а в 2004 году еще удвоилась! Рентабельность подобного промысла, специализирующегося на захватах, может доходить до 1000 процентов! Так что в выборе средств такие компании не стесняются.

Но даже если жертве такой агрессии удастся в конце концов вернуть украденные акции, бизнес оказывается разрушенным. Поэтому нам, законодателям, прежде всего необходимо ответить на вопрос: почему у захватчиков разных мастей такие большие преимущества перед честно работающими предпринимателями? Конечно, тут сказался опыт нечистоплотной приватизации госимущества. К тому же законы в свое время были отстроены в пользу мастеров передела рынка. Именно эти обстоятельства стали причиной образования в Госдуме рабочей группы по борьбе с недружественными захватами и поглощением российских предприятий. Но, чтобы осилить проблему, возможностей только этой группы, на мой взгляд, недостаточно. Поэтому потребуется вмешательство всех ветвей российской власти, правоохранительных органов с учетом накопленной практики, сделанного анализа и оценки обстановки в целом.

РГ | Насколько тяжела болезнь?

Райков | Я бы сказал, что она приобрела хроническую стадию. Ведь сколько ни шумели по поводу захватов гигантов индустрии, ситуация везде до сих пор не разрешена. Более того, теперь захватчики добрались до среднего и малого бизнеса.

РГ | Вы полагаете, что депутатское вмешательство сможет переломить ситуацию?

Райков | Речь не о том, чтобы влиять на решения предстоящих судов. Все подобные примеры для депутатов важны прежде всего с той точки зрения, что позволяют выявлять механизмы захвата. Нельзя допустить дальнейшее разрушение успешного и честного бизнеса. Такой "разбор полетов" практики правоприменения важен и для того, чтобы грамотно внести соответствующие поправки в законы.

РГ | И что же собой представляет механизм захвата?

Райков | Он довольно простой. Имея блокирующий пакет акций, захватчики заваливают предприятие требованиями о созыве бесконечных собраний акционеров по поводу избрания нового совета директоров. Доходит до того, что собрания созываются дважды в день, причем с одной и той же повесткой. Смысл таких манипуляций один: выгадать момент, когда общество либо откажет в собрании, либо по каким-то причинам пропустит одно из требований о созыве собрания. Как только это происходит, захватчики, ссылаясь на закон, тут же проводят свое собрание, на котором избирают новый совет директоров и менеджмент предприятия. Остальное - дело техники. Меняют учредительные и регистрационные документы, и предприятие оказывается в их руках.

Пока мы не закроем лазеек в законодательстве, ни один акционер не может быть уверен, что его компанию не поглотят акулы бизнеса

Были случаи, когда для завладения имуществом мошенники предоставляли в Единый государственный реестр и налоговикам поддельные решения судов, поддельные документы, с помощью которых вносились изменения в учредительные документы. Приходит директор предприятия в налоговую инспекцию, а ему там объявляют, что он уже не руководитель и никакого отношения к заводу не имеет. Ну а когда операция захвата завершается, предприятие продают в десять раз дороже, чем было заплачено за пакет акций. И так, не приложив никаких усилий для развития производства, можно наварить баснословные деньги. Законодательство, к сожалению, все это позволяет.

Поэтому пока дырки в законах не будут заделаны, а власть не поймет, наконец, что подобные действия в цивилизованных странах давно уже названы "мошенническими", боюсь, что аналогичные дела могут множиться. Позволяя банкротить таким образом предприятия, мы приближаемся к новому витку социальной напряженности и безработице.

РГ | Но кто мешает подобные захваты квалифицировать как мошеннические, чтобы суды имели на этот счет четкие законодательные нормы?

Райков | Мошенничество, конечно, должно быть названо "мошенничеством". Сейчас наша группа и работает над тем, чтобы захватчикам невозможно было использовать так называемый судебный ресурс. Сегодня этот термин означает, что, "обкатав прецеденты" и имея на руках судебные определения, можно заставить сдаться практически любое предприятие. И хотя по этому поводу уже были скандалы и даже законодательно было запрещено накладывать обеспечительные меры во всех подобных корпоративных конфликтах, все равно ситуация не меняется в лучшую сторону.

РГ | А можно ли вообще по закону отбиться от захватчиков?

Райков | Конечно, юридические зацепки против гринмейла найти можно. Но как быть в тех случаях, когда суды принимают подложные документы? А таких фактов становится все больше, но было возбужденно дело лишь только против одного судьи, хотя в квалификационные коллегии направляются сотни жалоб. И в случае с захватом подмосковного предприятия в суд на момент подачи иска была представлена старая выписка от регистратора, хотя уже давно у него все акции были зачислены совсем в другой депозитарий. Несмотря на это, было вынесено определение об обеспечительных мерах. А подобные подлоги - с протоколами собраний, неправильным пользованием прав миноритариев, подачей разных просроченных и сфальсифицированных документов, утайкой несвязанных активов и т.п. практикуются повсеместно. Вердикты часто выносятся фактически по подложным документам. Нет должной их проверки и экспертизы, как нет и ответственности судей.

РГ | Создается впечатление, что шансы отбиться от захватчиков могут раствориться в судебных дрязгах?

Райков | Этого как раз и не хотелось бы. По идее, следовало бы решать проблему радикально и объявить такой вид бизнеса мошенничеством, как это сделали во многих странах, и временно прекратить проведение аукционов по продаже имущества, вплоть до принятия нового законодательства. Но поскольку таких законов пока нет, значит, опасность недружественного поглощения с помощью сутяжничества будет подстерегать многих честных предпринимателей. Пока ничего нельзя поделать и с другой угрозой - инсайдерской информацией, которой захватчики пользуются при получении предприятиями инвестиционных кредитов в отечественных банках. И тут никто не гарантирует, что кредитные отделы не передадут в очередной раз нужных сведений аналитикам захватнических фирм. И пока мы не закроем подобных лазеек в законодательстве, ни один акционер России, даже имеющий контрольный пакет акций, не может быть гарантирован от того, что его не поглотят акулы отечественного бизнеса.

РГ | Какие конкретные законодательные шаги предпринимаются, чтобы оградить бизнес от силовых поглощений?

Райков | К сожалению, с помощью поправок, которые вносились в законы, радикально оздоровить ситуацию не удалось. В связи со значительным масштабом проблемы, назрела необходимость срочного принятия закона, который четко определял бы понятия недружественных поглощений, давал бы дополнительные гарантии бизнесу и сохранению частной (корпоративной) собственности. Ужесточал бы ответственность агрессоров, должностных лиц, чиновников, судебных приставов, судей за "заказные" судебные акты и использование недостоверной информации и многое другое. Закон уже разрабатывается в Госдуме совместно с правительством и федеральными силовыми структурами и, возможно, будет вынесен на обсуждение в конце весенней сессии.