Поделиться
Российская газета: Вы поете, "как бы резвяся и играя", - удивительно легко. Это со стороны. А как свою работу ощущаете вы?
Марина Андреева: Меня так учили: пение не должно казаться трудным. Это как в цирке: Енгибаров сделает сложнейший трюк, а кажется: каждый так может. Ты не думаешь о трудностях - их не увидит и зритель. И еще: не надо бояться отходить от догм. Человек скованно чувствует себя на сцене, когда он словно в шорах: того нельзя, этого нельзя.
РГ: Вы рано поняли, что вы - певица?
Андреева: Я по структуре такой человек, что мне нравится преодолевать трудности. Окончила гнесинскую семилетку как пианистка. Но тут мне сказали: у тебя голос, иди лучше в хор. И я пошла на дирижерско-хоровое. Параллельно училась вокалу, работала концертмейстером - была загружена под завязку, и это мне нравилось. Профессия певицы мне казалась ненадежной: вечные проблемы с голосом, суровый режим, всегда от кого-то зависишь. Но год позанималась с замечательным педагогом Галиной Васильевной Тимофеевой: она и заложила всю методологию, какой я сейчас пользуюсь. А потом поступила на вечернее отделение Гнесинского института.
РГ: Помните вашу первую встречу с оперой?
Андреева: Мне было лет двенадцать, когда в нашу группу принесли билет в Большой театр - в порядке поощрения. Один билет, мы его разыграли, и он достался мне. Давали "Руслана и Людмилу". Впечатление было средним. Все казалось как-то не так: и пение режет ухо, и на сцене темно.
РГ: Я видел этот спектакль - и знаете, что меня поразило? Вот сидит на ветке народный артист. По осанке видно, что народный, хотя и на ветке.
Андреева: Ну да, а я была подростком, и все это воспринимала особенно остро. Зато, когда открывала ноты, это было куда более сильное впечатление: музыка в тебя вливается не через исполнителей, а напрямую.
РГ: Где вы спели вашу первую оперную партию?
Андреева: На первом курсе Гнесинки. Когда я поступила, самой заветной мечтой было внедриться в какую-нибудь постановку. Мы ставили "Джанни Скикки" Пуччини, "Тайный брак" Чимарозы. И там я впервые спела с оркестром. После института был большой период концертной работы, которая стал для меня хорошей школой. Шел горбачевский период, и можно было напрямую договариваться с заводами, с редакциями: вам нужен концерт к 8 Марта или к Новому году? И когда ты один на один с такой разной аудиторией, это серьезный экзамен - нужно сделать так, чтобы им было интересно. Пела я народные песни, романсы, камерные шлягеры.
РГ: Я знаю, вы стажировались в Вене?
Андреева: Да, в Hochschule. Потом получила ангажемент на Царицу ночи из "Волшебной флейты". Мы пели под открытым небом, а это самое трудное, что только может быть для начинающей певицы. И сразу - Царица ночи! И где - в Австрии, помешанной на Моцарте, на своих музыкальных традициях, на своем языке! Спектакль шел в старинной крепости, среди руин, действие происходило внизу, и только Царица ночи появлялась на самом верху. Высота огромная, оркестр где-то далеко под тобой, и надо было делать поправку на время, пока его звук долетит до тебя, а твое пение - до зрителей. Это как танцевать не в такт.
РГ: Неужели такое расстояние, что звук запаздывал?
Андреева: Ну да! Но критика была благосклонна, и принимали хорошо. Акустика - даром что под открытым небом - прекрасная, пели без подзвучки. Но ощущение странное и неповторимое: стоишь на самой верхотуре и поешь в небо, в космос. На первом же спектакле пошел дождь. Стою наверху и чувствую, как мой плащ, который и так весил три тонны, намокает. Я потом посмотрела видеосъемку: малюсенькая фигурка на огромной высоте и, кажется, что идет по самой кромке. Сильное впечатление. Попутно выяснилось, что я не боюсь высоты.
РГ: Со стороны кажется, что вам повезло с "Геликоном".
Андреева: Здесь все сложилось хорошо. Я много занята в спектаклях и очень благодарна Дмитрию Бертману, потому что не подозревала о существовании у меня актерских возможностей. Вообще не думала, что они могут потребоваться в опере. К тому же в этом маленьком зале зрители сидят вплотную к сцене и видят каждую твою ресницу. Пение в принципе предназначено для большого зала - там петь приятнее и комфортнее. Певцу важно себя слышать, а это возможно только на большой сцене. Поэтому очень ждем, когда нам построят театр.
РГ: Раскройте секрет, который меня давно интригует. Вы легко справляетесь и с Верди, и с Бергом. Как вы запоминаете партию Виолетты из "Травиаты", ясно, но атональную музыку "Лулу", на мой непросвещенный взгляд, запомнить невозможно. Я четыре раза слушал эту оперу, но не мог бы воспроизвести ни одной фразы - они все кажутся алогичными. Как это можно выучить?
Андреева: Это вопрос навыков. В Германии этим занимаются с детства чуть ли не на общеобразовательном уровне. А для наших ушей эта музыка непривычна. Сначала я обрадовалась: такая роль! Взяла аудиозапись, но честно признаюсь: даже глядя в ноты, не могла вынести больше часа - мне становилось нехорошо. Эта музыка требует долгого и глубокого погружения, как при изучении иностранного языка. А у нас время всегда ограничено: вместо полугода - месяца два. Сижу день за днем и каждый раз будто с чистого листа начинаю, даже паниковать стала. По нотам петь еще можно, но когда это нужно вбить в голову... Тут без зрительной памяти делать нечего.
РГ: Но память не может быть одинаковой у всех партнеров по сцене. В драме актер, забыв текст, начнет импровизировать. Здесь нотный текст запомнить очень трудно - был элемент импровизации?
Андреева: Были моменты, когда мозг устает и отключается, и мне тогда казалось: что-то я не то пела. Но начинается новый эпизод - и все приходит в норму.
РГ: Актер зависит от репертуарной политики театра. Но вообразите, что выбор за вами - что бы вы спели?
Андреева: Мне нравятся итальянские оперы бельканто. И я бы спела "Лючию ди Ламмермур" Доницетти, "Сомнамбулу" Беллини. Мне нравится этот эмоциональный строй, когда герои и радуются и страдают в полную силу. И еще я бы обязательно пела Моцарта - мне кажется, что я создана для его музыки. Очень люблю ансамбли Россини, скоро спою одну из сестер в "Золушке", которую в концертном исполнении собирается поставить Владимир Понькин. С удовольствием спела бы "Семирамиду".
РГ: В четверг в "Геликоне" будет ваш сольный концерт. Что споете?
Андреева: Творческий отчет - звучит старомодно. Скажу так: хочется показать свои возможности. Мне нравится, когда певец наедине с публикой и не надо ни света, ни костюмов, ни бегущей строки - только артист. Я так сложила этот концерт, чтобы первое отделение было филармоническое. Второе же будет более игровым: там и смена костюмов, и даже два дуэта с Николаем Дорожкиным - из "Дона Паскуале" и "Травиаты". Дирижером будет Владимир Понькин.
РГ: Вы сказали, что профессия певицы - это вечные самоограничения. Вы с ними смирились?
Андреева: Они уже в подсознании. Я иначе не смогу.
РГ: И поэтому вы в такой потрясающей физической форме? Оперные дивы обычно славятся комплекцией, а вам впору участвовать в конкурсах красоты.
Андреева: На это я как раз не трачу ни времени, ни усилий. Тут моей заслуги нет.
РГ: То есть от лишнего пирожного не откажетесь?
Андреева: Во всяком случае не ставлю себе драконовских ограничений и мало чего не ем. Кроме того, оперный спектакль - это большой физический труд и он съедает много калорий.
РГ: Да и "Геликон" - театр динамичный...
Андреева: Да уж... Мы быстро работаем, но в этом есть смысл. Я не могу себе представить, как год делать спектакль, - так можно музыку разлюбить.
РГ: У вас очень волнуются перед премьерой?
Андреева: По-моему, вообще не волнуются. Драйв, азарт - это есть. И тут заслуга Бертмана. Он так всех заряжает на репетициях, что актер думает не о том, как он выглядит, и не о том, а вдруг не получится. У нас такие интересные задачи, что это и с вокала снимает любой зажим.