Другие его фильмы не так эпатировали чиновников, но и в них было что-то опасное, "не наше". "Интервенцию" отправили на полку на двадцать лет. Но друзья режиссера, рискуя карьерой, выкрали ленту из Госфильмофонда. С копией картины режиссер объехал полстраны, устраивая секретные просмотры в "почтовых ящиках" и студенческих аудиториях. Эти "опасные гастроли" были тогда его единственным заработком: после просмотра зрители скидывались по рублю. Своим зрителем он до сих пор считает научных работников, студентов - интеллигенцию. Новое снимать ему тогда не давали. Потом от кинематографической полки дело дошло до тюремной: против мастера сфабриковали дело и посадили...
Другой бы озлобился, стал диссидентом. Но Полока из другого теста. В юбилейные дни некоторые каналы ТВ решили показать фильмы Полоки, и это стало пиром для киномана. А накануне своего 75-летия мастер дал интервью "РГ".
Российская газета: Вашу судьбу называли трагической. Вы тоже так считаете?
Геннадий Полока: В свое время критик Виктор Демин написал статью под названием "Опальная фамилия". И я впервые почувствовал, что моя жизнь сложилась трагически. Да, я существовал вопреки ситуации и системе. В 60-е годы во ВГИКе я был инициатором письма Хрущеву, который обещал, что он поднимет производство игровых фильмов до 120 в год (а снималось тогда 5-7 картин). Я написал, что это обещание необоснованное. На телеграфе мое послание приняли с трудом. Потом мне пришлось беседовать с секретарем ЦК Шепиловым. В результате было выстроено нынешнее здание ВГИКа (до этого он ютился на студии Горького). Кроме того, было решено, что каждый выпускник режиссерского факультета должен снимать диплом на профессиональной студии.
РГ: Наверное, первым в этом списке стал автор письма Хрущеву?
Полока: Я как раз такой возможности не получил: все нововведения начинались со следующего поколения. Потом была история с фильмом про Кара-Кумский канал, сценарий к которому писал Юрий Трифонов. Я поехал в пустыню и снял картину. Но из-за того, что в фильме фигурировали зэки, от меня требовали поправок. Я был легкомысленным и даже слушать не стал. Меня с постановки сняли, но был собран худсовет из выдающихся наших мастеров. Они посмотрели материал и одобрили, а Пырьев даже пригласил на "Мосфильм". Как раз тогда против меня и было сфабриковано обвинение. Союз вступился, меня выпустили, но работы настоящей не было.
РГ: А чем занимались?
Полока: Работал "литературным негром". Писал сценарии за выдающихся мастеров, когда они не успевали. Порой за половину гонорара и, конечно, без упоминаний в титрах. Но нет худа без добра: получил возможность начать работу над "Республикой ШКИД", хотя и в качестве литературного "доработчика". Мы с Евгением Митько написали сценарий за две недели. И вдруг кто-то сказал: "У него же режиссерское образование. Пусть сам и снимает!" Вот так случайно возник этот фильм. Потом я предложил снять продолжение картины. Но все, что бы я ни предлагал, отвергалось.
РГ: Ну "Интервенцию"-то, наверное, вы выбрали сами?
Полока: Нет. Меня в этот фильм "загоняли" специально. Автор пьесы Славин мне дал карт-бланш. Сценарий был про то, как большевики распропагандировали французских солдат. Но ставить такое в те годы было невозможно: революционная тема была ритуальной. И я решил построить историю на том, что революция - это предельно обостренная ситуация, в которую попадают герои. И каждый персонаж проявляет себя в ней наглядно и ярко. С другой стороны, имея дело с канонизированным жанром, я решил довести условность до предела. Получился авангард, этакое "антикино". Этот фильм я считаю для себя программным. Меня обвинили в том, что "священные для каждого советского человека события показаны в недопустимой буржуазной форме".
РГ: Какие проекты у вас в работе?
Полока: Хочу реализовать старый замысел "Седьмого спутника" по Лавреневу. Это будет "черная комедия". И второй проект: в 1997 году на фестивале в Монреале во время празднования 100-летия кино и 100-летия Эйзенштейна канадцы предложили мне снять фильм о сельскохозяйственной общине. К сожалению, у меня нет ни постоянного коллектива, как, скажем, у Михалкова, ни постоянного автора - я пишу сценарии сам. Даже если получаю сценарий, то все равно переписываю его, чтобы приспособить "под себя". И сейчас, учитывая мое стилевое и тематическое упорство, я остался один. Когда начальство студий начинало от меня стонать, я просто уходил. И так объехал почти все студии страны.
РГ: А сейчас от вас стонут?
Полока: Меня некоторые ненавидят. Дескать, занимался бы общественной работой, а ему надо еще и кино снимать! Но я не иду в модном русле. Ну не хочу я делать такие картины, как Кира Муратова или Леша Герман. В искусстве такого направления я вижу больше неправды, чем в искусстве условном. Правда - она всегда внутренняя, а не внешняя. Я одинок, у меня почти нет единомышленников. Есть сочувствующие. Со многими из них я, правда, не общаюсь. Например, с Владимиром Мотылем нас развела чрезмерная политизированность нашего общества.
РГ: Чего было в вашей жизни больше: печального или радостного?
Полока: Кто-то сказал про украденные годы. Наверное, у меня украли больше, чем дарила судьба. Но тем не менее жизнь прекрасна. И искусство прекрасно. И когда я испытываю творческий подъем - это счастье.