Поделиться
Вчера целый день к Высоцкому шли люди. Кто к памятнику на Ваганьковском, кто в Театр на Таганке, а кто просто обращался к своей памяти...
Всходили и падали герои, а хриплый голос певца и актера притягивает к себе, как прежде. Высоцкий не растворился даже в мифе о самом себе, который пытались творить все кому не лень. Сколько слухов, сплетен, версий о его жизни и смерти было за это время, но энергия голоса, стиха, гитары Высоцкого прорвалась сквозь сиюминутность, оставшись навсегда. Главный режиссер Театра на Таганке, где прошла вся творческая жизнь Владимира Высоцкого-актера, Юрий Петрович Любимов и сегодня вспоминает о нем, как о живом.
Он выглядел без возраста
Российская газета | Юрий Петрович, почему столько кумиров кануло за это время, а Высоцкого и помнят и вспоминают, как живого, к нему даже собственный миф не прилип и не обезобразил?
Юрий Любимов | Есть смысл вспоминать. У меня с ним ведь особые отношения. Никого не спрашиваешь, вспоминать или нет. Если вспоминается, то нормальные люди и вспоминают. Высоцкий проработал у меня на Таганке до самой смерти. А играл в театре с самых первых шагов, еще в "Антимирах".
РГ | Когда познакомились с ним, он вам спел?
Любимов | Его привели друзья его или дамы и, видимо, сказали, что шеф любит, когда поют. Сначала он прочитал мне Маяковского. Как обычно читают, ничего особенного. Потом я показываю на гитару, которая стоит в углу: "Это вам коллеги сказали, что шеф гитару любит?" "Да, - говорит, - сказали". - "Ну, раз принесли, сыграйте". Когда он стал петь, я его слушал сорок пять минут, несмотря на дела. И сказал: "Приходите, будем работать". Потом стал наводить справки. Мне говорят: "Знаете, лучше не брать. Он пьющий человек". Ну, подумаешь, говорю, еще один в России пьющий, тоже невидаль.
РГ | Высоцкий ведь был тогда совсем молодым, когда пришел? Хотя нет, ему уже было лет 26-27, не мальчик.
Любимов |Он был молодым, но при этом выглядел без возраста. Ему можно было и сорок дать, и двадцать. Он выходил в "Галилее" и убеждал, что, да, может быть такой Галилей. Ярко выраженное лицо не отвлекало на себя внимание зрителей. У него была редкая способность владеть толпой, чувствовалась энергия, сила. Такой талант дается только от природы. Что удивительно, поскольку семья, если говорить деликатно, никак не располагала к такому явлению. Когда он начал петь, я минут через двадцать спросил: "Чьи тексты?" Он сказал: "Мои". Он разные пел песни - шутливые, серьезные. "Охоту на волков", по-моему, не пел. Хотя она уже была в ближайшем поэтическом спектакле, который нам закрыли, думаю, именно благодаря Высоцкому. Он пел "Охоту на волков" в свободной поэтической композиции, которую мы играли. И в "Антимирах" играл очень хорошо. Потому что сам был поэт. И когда я решил ставить "Гамлета", я только Владимира имел в виду. Тогда помог случай. Мне запретили очередную композицию: хватит, говорят, ставьте нормальную пьесу! Я тут же пишу: "Прошу дать мне возможность поставить нормальную пьесу Шекспира "Гамлет"! Потом мне стали говорить, что Высоцкому не нужно там играть. Мол, что за пьяница из подворотни будет хрипатым голосом орать Гамлета? "Он же - принц!" Это говорили люди, которые кроме африканских принцев других не видели. Я не обращал внимания на эти разговоры, сделал спектакль и потом им показал.
РГ | Для Высоцкого "Гамлет" тоже был какой-то этап?
Любимов | Этот спектакль во многом определил Владимира как личность. Вначале он не очень соображал, что играет. Придумал, что Гамлет - человек эпохи Возрождения. Это что, рвет мясо руками? Я его начал убеждать в обратном, что таких людей долго готовят к престолу. Что друзья, которые его предали, только что окончили университет. А по последним изысканиям они есть и в реальных списках университета - Розенкранц и Гильденстерн. Потом учтем прекрасный перевод Бориса Леонидовича Пастернака. И Володя, конечно, делал, что мог, но поначалу ему было трудно репетировать. К тому же еще случилось несчастье: на репетиции обвалилась декорация. Хотя делал конструкцию лучший вертолетный завод. Спас гроб Офелии, который удержал это. К счастью, никого не задело. Но рок какой-то тяготел. После такой травмы для всех - я сидел в зале, репетировал, все это на глазах случилось - спектакль отложили до осени и тогда выпустили. И он имел большой резонанс.
РГ | Сыграть Гамлета это еще и в себе какие-то новые стороны открыть?
Любимов | Безусловно. Если вначале Владимир не очень чувствовал концепцию - почему Гамлет не действует? - был далек от Библии и вопросов религии, то постепенно, мне кажется, он вгрызался в это. "Гамлет" это ведь одна из немногих пьес, где затронуты вопросы веры. Гамлет размышляет, а не был ли явившийся дух - дьяволом, который решает его искусить и потому действует во зло? Гамлет не ищет трона, он ищет доказательств. Если это искушение, то его надо побороть. Но потом в спальне ему является призрак - он его видит, а королева нет. Играл Володя очень хорошо, постоянно углубляясь в эти проблемы. У него ведь было гениальное ухо к поэзии. Достаточно послушать, как сейчас звучат его стихи. А тогда его уязвляло, что его не принимали за поэта, что похлопывали по плечу за рюмкой в компании, где он пел на кухне.
РГ | Смерть придала ему невероятный масштаб народного поэта...
Любимов | А как прощалась с ним Москва? В закрытом на Олимпиаду городе. Когда был преподан сильный урок властям. Наш театр, конечно, был закрыт. Но была площадь, на которую набилось семьдесят тысяч человек, и очередь уходила вниз по улице до набережной и до Кремля. Ко мне обратилось начальство: "Что делать?" Я говорю: "Я вам и раньше говорил и предупреждал, и слава богу, что нет Ходынки, а все идет чинно, и можно только уважать москвичей, как они себя ведут". Жара была совершенно дикая, а люди закрывали зонтиками цветы, а не себя. И я посоветовал властям провезти открытый гроб, как это делается по-людски. Все, кто хочет попрощаться, попрощается. Кто хочет приехать на Ваганьково, тот приедет на Ваганьково. А власти хотели быстро похоронить и в этом смысле приравняли Володю к Пушкину: потихоньку, быстро куда-то увезти. И когда машина с телом Высоцкого, обманув нас, свернула в туннель, когда на площадь тут же пустили поливочные машины, чтобы смыть с асфальта горы цветов, когда стали выламывать портрет, который стоял в окне театра, толпа начала скандировать: "Фа-шис-ты! Фа-шис-ты! Фа-шис-ты!" И я понял, что последует жесткая расплата за все.
Музыка медных труб
РГ | За эти 25 лет Высоцкий остался жить, как Высоцкий, несмотря на то, что с ним делали все это время, душа в объятьях?
Любимов | А вы перечитайте его "Монумент", который потом почему-то назвали "Памятник", где он все предсказал, что из него будут делать. Помните: "Я немел, в покрывало упрятан - Все там будем! Я орал в то же время кастратом - В уши людям. Саван сдёрнули! Как я обужен - Нате смерьте! Неужели такой я вам нужен - После смерти?!" Значит, он понимал, как будет ими употребляем вдоль, поперек и по диагонали, став "нашим всем", как Александр Сергеевич.
РГ | Этот "миф Высоцкого" не обиден для памяти о реальном человеке?
Любимов | Ну, почему. Даже наша навязчивость к месту и не к месту у Высоцкого выходит - к месту. Жизнь во все вносит свои коррективы, и будет вносить. А то, что некоторые поэты считали, что это так просто - человек поет дворовые песни, - оказалось иначе. Какие-то из моих друзей понимали, что это не так. Эрдман понимал, Капица понимал, такого сорта люди видели, что явление самобытное, которое все видит и слышит. Что у Высоцкого есть сленг, а есть прекрасно выдуманные и отобранные рифмы.
РГ | Недаром Бродский его ценил как поэта.
Любимов | И Бродский, и Альфред Гарриевич Шнитке, и большие военные. Как-то мы поехали с ним на строительство КамАЗа, а потом на границу в Казахстане. И приехал командующий округом: "Уговорите Высоцкого, чтобы он спел для солдат". Я говорю: "Мне начальство московское запретило". А у того взыграла кровь: "Я тут хозяин. Я командую округом, а не ваше начальство. Прошу вас, поговорите, уверен, что он не откажет". Володя говорит: "Пожалуйста. Поедем". Собралось огромное количество народу. Автобус, на который он взобрался, солдаты перенесли на руках на небольшой холм, чтобы он оттуда пел. И пел, наверное, час с лишним. Про Китай пел, а отношения тогда были плохие, и генерал говорит: "Мы на границе с Китаем стоим, важно, чтобы он пел". А потом вздохнул: "Мне бы такое воздействие на солдат иметь, как у Высоцкого!" А на КамАЗе мы шли куда-то переночевать, а работяги - был выходной - выставили во всех окнах магнитофоны с его записями, и он шел посреди улицы, как гладиатор.
РГ | Как он относился к такой славе?
Любимов | Абсолютно спокойно. Я считаю, что через эти медные трубы он тоже достойно прошел. В спектакле "Владимир Высоцкий" у нас в театре идет старая моя запись в каком-то клубе на годовщине его смерти. Мне сказали, что люди хотят послушать о Высоцком. Я пришел, там сидели какие-то равнодушные люди, с удивлением внимали тому, как я старался рассказать им, что он был за личность. Потом я тут же уехал, потому что понял, что актеры меня затащили на концерт, чтобы заработать на Владимире. Но кто-то, к счастью, записал это выступление, потому что даже я, имеющий актерское, помимо иных, образование, вряд ли смог бы еще так сказать. Настолько это все тогда было близко и больно. Или вот возьмите такой факт. В репертуаре после его смерти был "Гамлет". Спектакль, конечно, отменили. Никто из зрителей не сдал билетов. И когда я был в эмиграции, путешествовал за границей, люди подходили и дарили мне эти билеты на "Гамлета". То есть они даже с собой в эмиграцию брали этот билет, эти программки.
РГ | За 25 лет выросло поколение, для которого Высоцкий это миф, связанный с Таганкой, с Любимовым. Сейчас вы выпустили новый курс, насколько им близко то, что было?
Любимов | Это курс, на котором вместе учились актеры и режиссеры, как я давно уже хотел. Сейчас я их выпускаю. Режиссеры уйдут в свободное плавание, а актеры давно со мной работают - и в "Фаусте", и в "Серебряном веке", и в "Обериутах", и в "Суффле" - последнем нашем спектакле. Я считаю, что это правильно, когда студенты сразу вступают в непосредственное общение с театром.
РГ | В афише театра появилось сразу три спектакля, сделанных молодыми. Есть ощущение нового творческого поколения?
Любимов | Да нет, как бы вам сказать. Я проявляю деликатность, не давлю на них. Иногда стараюсь убедить убрать какие-то пересолы, дурное влияние, пошлость, которая всюду льется. Иначе зачем бы мне числиться руководителем? Что же касается поколения, то я ведь уже больше сорока лет преподаю. Сам театр возник из студенческого спектакля "Добрый человек из Сезуана". И тогда еще я видел, как с каждым набором меняется интонация поколения, которое приходит. Это видно и по поведению, и по манере говорить, по языку, который они приносят с улицы. То, первое, поколение театра на Таганке, стало мастерами, - Золотухин, Антипов, Граббе, Смирнов, ушедший от нас Штейнрайх. Те,кто пришел в театр лет десять назад, они, безусловно, другие. Тот курс, что я выпускаю, я набирал с трудом. Я просмотрел человек пятьсот, и иногда хотелось все бросить. Потом все же появился один, другой, третий, и что-то я там набрал.
РГ | Ребята меняются как личности, работая в театре?
Любимов | Вы же видите, как они двигаются на сцене, как поют. Они все очень музыкальные. Такие здесь традиции. Надо было иметь таких композиторов как Владимир Мартынов, как Шнитке, как Эдисон Денисов, как Губайдулина, как Дмитрий Дмитриевич Шостакович, который играл вот на этом пианино в моем кабинете. Так судьба сложилась. С Димой Покровским меня познакомил Шнитке. А Эдисон Денисов привел самого Альфреда Гарриевича. И "Живаго", последний спектакль, для которого Шнитке еще мог работать, был с прекрасной его музыкой. Шнитке был особенной личностью, трагической, конечно. Он, как Бродский, завершил какой-то период в своем искусстве. Точка отсчета.
РГ | Теперь Владимир Мартынов приведет в театр новых музыкантов?
Любимов | Иногда он разочаровывался в тех, кого приводит. Владимир Иванович - весьма своеобразная, интереснейшая личность, один из последних энциклопедистов. Непонятно, как он успевает и рюмочку пропустить, и быть в курсе всего - литературы, выставок, философии, направлений - и при этом быть очень требовательным к себе мастером?
Высоцкий мечтал снять свой фильм
РГ | Через театр на Таганке прошли не только замечательные музыканты, но и режиссеры, которые сегодня составляют цвет театрального искусства.
Любимов | Знаете, как сказал Довженко, с которым я в свое время сблизился: "Хороших помощников в искусстве не бывает. Хорошие сами работают". Режиссеры уходят, и дай им бог здоровья.
РГ | А желание найти учеников, продолжателей?
Любимов | Ерунда. В театре этого не бывает. Или приходит человек, который может работать в стиле театра, сохраняя его традиции и лицо. Или он поломает все, и тогда возникнет другой театр. И лицо, которое долго завоевывалось, сотрется, и театра не станет. Я начал с нуля, и люди знали, что в этом театре они увидят не то, что в остальных. Тогда он был один такой. Сейчас их целая палитра.
РГ | Высоцкому и Таганке повезло, что это был их совместный взлет?
Любимов | Владимир и на концертах, и везде говорил о том, сколько ему дал театр. Сохранились записи, можно послушать. Но дело не столько в театре, сколько в окружении, которое было. Оно заставляло Высоцкого и мыслить, и осознавать свои импульсы, и обогащать их. Когда рядом были такие люди, как Капица, как философы, как писатели - Можаев, Абрамов, Трифонов, Шекспир, Мольер, Брехт, - это же все благоприятствовало. Как актер, он жил в поэтическом театре - Маяковский, Есенин. Первый шаг делал с "Антимиров" Вознесенского, в которых прекрасно играл. Эту поэтическую линию Театр на Таганке тянул с первых шагов своего возникновения. И Володя как истинный поэт очень это чувствовал. Не было бы Высоцкого, я бы не стал ставить "Гамлета". Как ставить, если Гамлета нет?
РГ | И он бы какие-то свои песни не написал?
Любимов | Нет, я уверен, что он в любом случае сделал бы все, что должен был. Но театр помогал. Помогала особая атмосфера, которая, говорят, была у узкого круга ученых. В математических школах для одаренных детей, которым профессора открывали свободу духа и мышления. Откуда та фраза из "Шарашки" Солженицына, что идеологию могут накропать любые проходимцы, а вот физика и математика подчинены только своему создателю и больше никому.
РГ | Нынешние молодые ребята входят в эту атмосферу?
Любимов | Постепенно, не сразу, часто не осознавая этого. Я думаю, что нам надо в корне изменять систему образования. Кто у нас реальные труженики? Балетные. Их с шести лет обучают музыке, пластике. Так работали императорские училища. Потом распределяли. У кого дар, те идут в балет танцевать. У других голоса открылись - их в оперное пение. Остатки - в драматический театр. Но артист и там владеет телом, слышит музыку, чувствует ритмы. Работать с ним одно удовольствие.
РГ | То есть нужна реформа театрального образования?
Любимов | Надо сделать так, как было. Есть математические школы для одаренных детей. Есть художественные школы, для тех, кто чувствует цвет, краску, у кого глаз пытливый. Работать с ними должны люди, которые сами хорошо чувствуют такие вещи, не в кружке самодеятельности, где все можно сломать. Сейчас этого в театре просто нет. А за четыре года ничему нельзя выучить. Возьмите Вахтанговский театр. Если нас вызывали туда из училища, мы бежали в любой спектакль, чтобы быть на сцене. Сейчас вам скажут в деканате: "Нет, нельзя, у студентов лекция". Грубейшее нарушение элементарной этики театра. Люди готовятся для театра, а им запрещают туда ходить, мучают бесконечными лекциями. Лекции нужны, никто не спорит, но должны быть приоритеты. А у нас разбита иерархия, есть только демагогия, которая ничего не даст, кроме пустоцвета.
РГ | Что будет 25 июля на Таганке?
Любимов | Будет спектакль в Володину память. Что-то я подтянул, обновил, но спектакль создавался очень тщательно, он и сейчас производит впечатление. Думаю, что и артисты в этот день поведут себя должным образом.
РГ | А кого вы бы хотели увидеть в этот день в зрительном зале?
Любимов | Того, кто придет, тех бы и хотел. Откуда я знаю, кто будет. Билеты продаются и вроде бы давно уже проданы, несмотря на мертвый сезон.
РГ | А для молодых ребят этот день что-то значит?
Любимов | Не знаю. Они слушают песни Высоцкого. Но это родители их научили. Они даже и приводят сюда - дед сына, сын своего сына. Вот, говорят: "востребован, не востребован". Высоцкому наплевать, востребован он или нет. Я думаю, он при жизни знал, что будет востребован. Поэтому и написал этот стих большой - "Монумент". Последнее время, когда он сочинял, ему не нужна была ни гитара, ни ноты. Он говорил: "Они мне только ритм дают".
РГ | Ритм жизни на краю?
Любимов | Сила Владимира была в том, что он делал то, что ему хотелось, и выразил себя в этом полностью. Конечно, хотелось ему картину в кино снять, как Шукшину. Не дали. Гоняют сейчас по телевизору "Место встречи изменить нельзя", а он мне смущенно тогда сказал: "Юрий Петрович, не сердитесь, нужно было заработать". То есть он и сам понимал, что это халтура. Его начали расхваливать, даже центральная пресса, а он мне объяснял: "Мне обещали за это самому снять фильм". Я уговаривал его: "Да брось ты, они все равно не дадут, лучше Бориса Годунова сыграй". Так и не дали. И Бориса не сыграл. Так что неизвестно, где найдешь, где потеряешь.
РГ | Но он хотел все испытать, рвался к финишу на предельной ноте?
Любимов | Конечно, он жил очень широко, не жалея себя, и, наверное, не мог прожить долго. А тут еще подвернулась нехорошая компания, которая стала на нем большие деньги зарабатывать. И после смерти стал предметом самого неожиданного бизнеса. Возможно, он там не очень доволен, как с ним тут обращаются, выколачивая доходы. Но это всегда так было и будет, чего тут расстраиваться. Так жизнь устроена. Все возвращается. Возьмите историю человечества - только гарниры меняются, а мясо остается. Одно и то же, сюжеты одни и те же, и сюжетов очень мало.