Поделиться
Антон и Вася
Река слез, пролитых впоследствии, взяла начало в гостевой комнате интерната. Елена Кабанова, приехавшая навестить тяжелобольного внука, разговорилась с Антоном (фамилии воспитанников здесь и далее мы не называем по этическим соображениям). Антону - девятнадцать, но ростом он с трехлетнего ребенка: так сильно искривлен позвоночник. Зато общительности парню не занимать - любой новый человек для него в радость. "Родители-то есть у тебя?" - спросила Елена Ивановна, засмотревшись на ласковую улыбку и лучистые глаза. "Я отказник", - привычно ответил Антон. "Пили родители?" - "Нет! Я знаю, мне говорили"... Слово за слово, и Антон рассказал о своей хрустальной мечте - найти маму. "Сколько раз я ее звал..." Выяснилось, что в этом же интернате живет и брат Антона - Вася, родившийся годом позже и с еще большим "букетом" страшных диагнозов. От него тоже отказались в роддоме (говорят, наследство Семипалатинского полигона, где служил отец).
Разговор с Антоном, любимцем всего интерната, пенсионерке запомнился. Сомневалась она недолго, смело примерив крылья доброго ангела. Вообще эта женщина твердо уверена в своей правоте, всем бы нам такую уверенность. "Вы кладбище возле интерната видели? Так вот, раз Антон с Васей выжили, значит суждено им было мать встретить! Ну? Я права или нет?!"... Разузнав имена родителей Антона, Елена Кабанова ринулась на поиски. Адрес в Новосибирске нашла через справочное бюро, в двери квартиры постучалась бесстрашно.
- Открыла мне бабушка на инвалидной коляске, - рассказывает Елена Ивановна. - Выслушала меня, всплакнула и говорит: я, мол, думала, они давно уже умерли... Долго мы с ней беседовали, но дальше прихожей она меня не пустила. Оказалось, что мать Антона живет в другом районе, детей у них больше нет, только собака и две кошки. Я матери в тот же вечер стала звонить. Говорю ей: "Они вас ищут!", а она молчит. "Вы меня слышите?!" - "Да"... Так и молчала все время, пока я о детях рассказывала.
В отличие от родителей, буквально раздавленных этим невесть откуда взявшимся забытым кошмаром, Антон с братом были счастливы безмерно. Елена Ивановна сообщила мальчишкам новость в тот же вечер, едва поговорив с матерью. А наутро ей позвонила бабушка: "Скажите им, что вы нас не нашли". - "Ну знаете, я врать не буду! Вы их уже предали один раз!" - безапелляционно заявил добрый ангел, слегка смахивающий на инквизитора. И, завернувшись то ли в крылья, то ли в мантию, поехал в Ояш утешать Антона: "Надежда умирает последней"...
Сдаваться Елена Ивановна не собиралась. Она, не смущаясь, носила любопытной бабушке фотографии внуков. Забирала Антона к себе и предлагала "позвонить маме", он звонил. А как-то раз после очередного ледяного душа ("Что вы нас контролируете?!") даже написала матери гневное письмо, назвав ее кукушкой. Не боитесь, мол, небесной кары?
- Как же вы сами-то не боитесь, - вырывается у меня. - В смысле, я бы не смогла так настойчиво...
- А вы слышали, как Антон поет? - после долгой паузы задумчиво спрашивает Елена Ивановна. - Он на всех концертах выступает, а когда песню Газманова "Мама" петь начинает, никто от слез удержаться не может. А вы говорите...
В конце концов молодые родители - им всего-то сорок три - в интернат приехали, решившись-таки взглянуть в глаза прошлому. Тут-то река слез окончательно вышла из берегов. Рыдали все - от персонала до воспитанников, не говоря уже о виновниках торжества. Это была первая трагедия-счастье в интернате, такого и в любимой детдомовцами программе "Жди меня" не увидишь. Сейчас Антона и Васю навещают регулярно, возят дорогие подарки. "Скоро я хочу с родителями поговорить, чтобы они нас забрали", - рассудительно говорит Антон. Что ответит ему мама, о которой он так трогательно поет? Уживутся ли эти два котенка с двумя кошками и собакой, которые давно прописались в хозяйской квартире? Давайте надеяться вместе.
Сергей
Это второй крестник Елены Кабановой. С другим характером и другой энергетикой. Ему исполнилось двадцать, и на ласкового котенка он не похож - это мужчина, способный, несмотря на болезнь, пробить стену. От него тоже отказались в роддоме: мальчик родился с ножками, вывернутыми назад. Так, пятками вперед, он и уходит от злой судьбы. Скрюченными болью руками научился забивать гвозди - кто знает, чего ему это стоило, но... "я должен все уметь". У него в руках, и правда, держится любой инструмент - он и плотник, и дворник, и агроном. И, самое главное, воспитатель: в трудовой группе под его началом десять мальчишек, причем шустрых и без заметных физических недостатков. Слушаются беспрекословно.
- О том, чтобы найти родителей, я давно мечтал, - как-то очень внушительно, не торопясь рассказывает Сергей. - Лет с пятнадцати. Даже пытался в "Жди меня" позвонить, только там все время занято. Я туда письмо написал, мне ответили - нужно фотографию, год рождения. А откуда у меня мамина фотография? Я знал только, что ее зовут Валентина, а папу - Владимир. Вот и все. Мне говорили воспитатели: все это ерунда, Сергей. Зачем тебе это? Подумай хорошо, прежде чем в эту дверь войти. Я им отвечал: вы думаете так, я буду думать по-своему.
В этом "поисковом" деле инквизиторская ипостась Елены Кабановой никак не проявилась. Самым трудным было разыскать адрес и телефон семьи.
- Эта мать в трубку не молчала, - вспоминает Елена Ивановна. - Спросила у меня: как его назвали? Оказалось - вот судьба! - что ее старший сын тоже Сергей. Выслушала, перезвонила мне через пять минут и спрашивает: а как в интернат проехать? "Зачем вам?" - "Да поеду заберу его". Я ее еле удержала тогда, иначе бы в тот же вечер примчалась. Она ведь, как приехала, на колени встала перед Сережкой...
- Я в Бога очень сильно верю, - говорит сын, впервые увидевший мать в двадцать лет. - Он мне такой день подарил! Я ведь даже не знал, что мою семью нашли: это мама так решила, мол, мальчишка будет переживать. Помню, прибегает ко мне пацан и говорит: к тебе приехали. "Как? Да ты врешь! Ко мне ни разу в жизни никто не приезжал!" Мы с ним на две пачки сигарет с фильтром поспорили... Захожу в комнату посетителей, мама сразу начала плакать: "Сынок, поехали домой". А я говорю - нет. Я не поеду. Я так сразу не могу. Я ведь здесь всю жизнь прожил, здесь тоже моя семья.
В отличие от Антона с Васей Сергея ждут домой в любой момент. Он гостит там от силы две-три недели, а потом возвращается в интернат. Его можно понять: как бы он ни тянулся к матери, отцу, брату, племяннику, в интернате он - хозяин жизни, авторитет, начальник с ежедневным планом работ. А в городской квартире - испуганный калека ("там таких, как я, никогда не видели, и мне страшно"). К счастью, взрослые в новой семье стараются изо всех сил: Сергей-старший сам приезжал за братом, возил показать строящийся коттедж: вот твоя комната, ты сам выберешь, что сюда поставить... Коттедж Сергея пугает меньше: "Вот достроят его, и я все-таки буду жить на воле". В новую комнату парень хочет перевезти цветы, которые он вырастил сам.
...А Елена Кабанова тем временем продолжает свою миссию: написала письма еще двум семьям, которые живут в области. Ждет ответа.
КОММЕНТАРИЙ |
Лидия Чернышева, заместитель директора Ояшинского дома-интерната, врач-психиатр:
- Мы не вмешивались: поиск родителей пошел бы детям на пользу в любом случае, с чем бы они ни столкнулись, - нелюбовью, брезгливостью, грубостью. Дети, выросшие в детдоме, - психологически очень закаленные, они в силах пережить такую трагедию. С другой стороны, поиск родных - это их внутреннее самосовершенствование. Это цель, к которой они стремились и смогли достичь. И они очень гордятся этим. Они самоутвердились, повысили самооценку, доказали, что не хуже других. То есть чем бы ни закончилась эта история, она уже благоприятно повлияла на личности этих мальчиков.
Конечно, в коллективе это создало некоторое напряжение: их счастье удручает многих, многие им завидуют. Ведь большинство наших воспитанников своих родителей знают: они жили с ними какое-то время, пока тех не лишили родительских прав. Им не нужно искать родителей, но они к ним все равно не приедут. А тут на глазах у детей происходят какие-то сказочные, нереальные события - конечно, кто-то завидует, но это абсолютно нормальная реакция.
Что же касается родителей, то для них, безусловно, это шок. На них спустя двадцать лет свалилось огромное чувство вины, и справиться с этой ситуацией психологически очень и очень нелегко. С точки зрения государства они не совершили никаких преступлений - в России не запрещено отказываться от детей в роддоме. Но с точки зрения морали они чувствуют себя преступниками. И во многом именно это чувство вины мешает им найти контакт с детьми. Трудно предполагать, как в дальнейшем сложится судьба этих семей, - любое давление, подталкивание могут нанести только вред. Именно поэтому администрация детского дома выбрала политику невмешательства.