Проект "Мариинский театр в Московской филармонии" стартовал в прошлом сезоне спектаклем "Пиковая дама". Знаменателем нового оперного зрелища стали проекции света, заменившие рисованные задники, почти графически расчерченное пространство, удобное своими концертными ракурсами для певцов. Идея такого театра прижилась, и в новом сезоне для Зала им. Чайковского решили адаптировать мариинского "Тристана".
Однако никаких аналогий со спектаклем "Тристан и Изольда", идущим на сцене Мариинского театра в постановке Дмитрия Чернякова, московская версия, сделанная Алексеем Степанюком, не вызывала, да и не претендовала на это. Никакого фрейдизма, галлюцинаций, психокомплексов,отрицающих жизнь героев, наоборот, здесь все про любовь. Точнее, про любовь, которая может осуществиться только "по ту сторону" - в смерти. Степанюк ставил по всем правилам мифа: начиная с пролога, где с первых же тактов вступления срывается черный полог с экранного задника, предвещая трагедию, и заканчивая символической сценой умирающей Изольды, которая вытягивала из тела Тристана алую нить судьбы. Она обматывалась "кишкой" Тристана, соединяясь с ним навеки, и уходила с ним вместе "по ту сторону", где ничто их не разлучит.
Оформление художника Андрея Тарасова сохранило мотив черняковской постановки лишь в том, что развивало матросскую тему в экранных проекциях в виде полуобнаженных мужских торсов с бескозырками на голове. Кроме матросов на экранах мелькал достаточно хаотичный набор изображений: голые спины, фрагменты живописи, стигматы на руках, облака, виды природы и т.д.
Новый "Тристан" оказался наполненным всем: и элегантными мизансценами, и "замусоленными" приемами, и смысловыми штампами, и тонким пониманием природы мифа. Но главным лицом "Тристана" остались все-таки оркестр и певцы Мариинского театра. За четыре месяца после Мариинской премьеры спектакль вошел в полную музыкальную силу, и то, что услышали в Москве, составит конкуренцию любому "Тристану" в мире.
Вокальные работы этого спектакля можно считать героическими. Ольга Сергеева не просто выдержала труднейшую дистанцию Изольды, но сохранила всю энергию и живые краски голоса до самой сцены смерти, обеспечив фантастический финал спектаклю. Леониду Захожаеву, с его трепетным лирическим темпераментом, было сложнее лидировать в партии Тристана, но и он в третьем акте, в сцене ожидания Изольды, развернул в полную силу вокальный и поразительный актерский потенциал.
Раскручивал энергию этого спектакля, конечно, Валерий Гергиев, который начал дирижировать в эпическом масштабе, не упуская ни одной детали из вагнеровского многослойного движения и соблюдая корректный звуковой баланс с певцами, но к финалу буквально захватил власть над партитурой, мгновенно взрывая или сворачивая потоки звуков. А оркестр, кажется, находился в той стадии, когда контакт с дирижером происходил на уровне телепатии. Те, кто досидел до финала "Тристана и Изольды" (а пять с половиной часов музыки Вагнера оказались "не для каждого уха"), стали свидетелями успешной во всех отношениях концовки на сцене КЗЧ, включая правительственную награду "За достижения в искусстве", которую прямо после спектакля Валерию Гергиеву вручил Иосиф Кобзон.