Поделиться
Этому был посвящен специальный доклад, публичное представление которого состоялось на днях. Специально для "Российской газеты" ситуацию на российском рынке труда комментирует один из авторов доклада, ведущий экономист по вопросам рынка труда Всемирного банка (регион Европа) Ян Рутковский.
Российская газета| Почему Всемирный банк, проповедующий исключительно жесткие либеральные ценности, заинтересовался вдруг безработицей?
Ян Рутковский| Одной из главных проблем, которую поставило перед собой мировое сообщество в этом тысячелетии, - это борьба с бедностью. Но сократить ее можно в том числе и с помощью трудоустройства или открытия новых рабочих мест для тех, кто может и хочет работать. Поэтому мы попытались проанализировать и оценить с этой точки зрения ситуацию в странах с переходной экономикой. Что касается России, то здесь мы подготовили отдельный доклад со своими рекомендациями.
РГ| Чем положение в России отличается от других стран?
Рутковский| Во-первых, низким уровнем официальной безработицы - ниже 10 процентов, что необычно для стран с переходной экономикой. Связано это с тем, что теневой сектор играет большую роль в экономике и несет для нее негативные последствия. Рабочие места в этом секторе по большей части низкооплачиваемые и не требуют высокой квалификации. Такие рабочие места социально не защищены, и, как правило, это временная работа.
Во-вторых, в России остается высокий уровень неравенства в уровне зарплаты. Если в экономически развитых странах соотношение между, условно говоря, высокой и низкой заработной платой не превышает трех, а в странах с переходной экономикой четырех, то в России это соотношение выше одиннадцати. А это характерно для развивающихся стран.
РГ| Получается, что в том, что касается неравенства, Россия оказалась на уровне стран третьего мира?
Рутковский| Получается, так. При этом размеры российского неформального сектора измерить довольно трудно. Если, к примеру, в Чехии он занимает 20 процентов в экономике, в Польше - 25, то в России речь идет примерно о 40 процентах.
РГ| Но у нас большинство работающих в неформальном секторе - это мигранты-нелегалы.
Рутковский| Мы в своих исследованиях опираемся на данные, которые касаются российского населения. Очень трудно вычленить долю рабочей силы, которая представлена эмигрантами из стран СНГ. И едут они в основном лишь в несколько региональных центров, где можно получить работу, такие, как Москва, Подмосковье, Санкт-Петербург и еще несколько крупных городов. Но если отъехать подальше от крупных центров, то там найти работу практически невозможно.
РГ| Какие рецепты на этот счет есть у Всемирного банка?
Рутковский| Универсального решения не существует. Если говорить в целом, то для повышения уровня занятости необходимо добиться привлечения инвестиций и улучшения инвестиционного климата. Местным властям нужно создавать благоприятные условия для компаний, чтобы они вкладывали средства в развитие производства. Также необходимо развивать инфраструктуру на местах, а не только в крупных городах, как это сейчас принято.
РГ| Но бизнес не хочет один вкладывать деньги, а государство тоже не торопится этого делать.
Рутковский| Трудно сказать, кто больше должен: федеральные или региональные власти? опыт стран с федеративным устройством, в частности США, показывает, что крупномасштабные инфраструктурные проекты, такие, как строительство автомобильных или железных дорог, соединяющих несколько штатов, находятся в компетенции федеральных властей. Но есть и региональные аспекты развития, за которые должны отвечать местные власти. Но для этого нужно, чтобы они имели устойчивые источники доходов.
РГ| Но в России существует большое финансовое неравенство между регионами. Благополучных среди них не так уж и много. Как быть с этим?
Рутковский| Разумеется, те регионы, которые являются депрессивными, должны получать федеральные субсидии. Однако здесь есть свои подводные камни. Например, одним из ярких примеров может служить Италия. Так вот, ее опыт и опыт других стран показывает, что после того как депрессивные регионы начинают получать помощь из центра, в них постепенно развивается культура иждивенчества. Получаемые ресурсы не всегда используются эффективно. Мой достаточно небольшой опыт изучения России свидетельствует о том же - данная тенденция развивается и у вас в стране.
Что касается бизнеса, то здесь существует одно довольно четкое правило: бизнес идет только туда, где можно рассчитывать на получение прибыли. Следовательно, в России следует развивать популярное ныне направление государственно-частного партнерства. Особенно там, где речь идет о крупных проектах.
РГ| Может быть, депрессивным регионам ввести налоговые льготы и таким образом привлекать бизнес?
Рутковский| Через налоги такие вопросы не решаются. Налоговая конкуренция в мире не является основным инструментом привлечения инвестиций. В США есть налоговая конкуренция между регионами. Но, как правило, чем налоги ниже, тем качество услуг хуже. Не этим надо привлекать бизнес.
Возьмем тот же опыт США. В первой половине прошлого века, когда наблюдался бум сталелитейной промышленности, тяжелого машиностроения, развивался район Среднего Запада. А теперь он называется "ржавым поясом", а центр развития переместился в Калифорнию, где очень сильны компьютерные технологии. И хотя проблемы есть и в Калифорнии, но там найти работу легче, чем, скажем, в штате Мичиган.
Проблема в России в том, что в стране более узкая база для развития отраслей. И легкого решения проблемы переноса спроса на какой-либо вид продукции из одного центра в другой не существует.
К слову сказать, в Штатах не прекращается процесс жесткой конкуренции за привлечение инвестиций. На мой взгляд, для России подходит такое решение: те районы, которые являются депрессивными, должны создавать условия для привлечения инвестиций и диверсификации экономики.
РГ| Вы говорите о создании новых производств. В России же идет укрупнение существующих. Можно ли в таких условиях говорить о новых рабочих местах?
Рутковский| Само по себе укрупнение не означает ничего плохого. Опасность кроется в монополизации, так как в таких секторах занятость ниже, поскольку монополии имеют тенденцию одновременно повышать цены и снижать уровень производства. Эмпирический опыт других стран показывает, что создание рабочих мест происходит за счет создания новых предприятий, в основном малых. В некоторых странах их доля на рынке труда составляет от одной четверти до половины всех предприятий.
РГ| Мы говорим о безработице, но ваши коллеги из Всемирного банка утверждают, что через 10 лет в России уже не будет хватать рабочих рук. Значит, неизбежно придется в гораздо больших масштабах привлекать гастарбайтеров?
Рутковский| В странах, которые в свое время приняли эмигрантов, рабочие места создавались компаниями для развития производства. И менеджеры меньше всего при этом думали о том, кто будет занимать эти места - эмигранты или коренное население. Все, что им было нужно, - это хорошие работники. Эмигранты, как правило, занимают те рабочие места, которые хуже оплачиваются или не требуют высокой квалификации. Сегодня в России можно наблюдать подобную ситуацию. В будущем скорее всего ситуация не изменится.
РГ| При наплыве эмигрантов в Россию может ли повториться то, что происходит сегодня во Франции?
Рутковский| Для социального взрыва необходимо наличие нескольких условий одновременно. Основным фактором во Франции стало отсутствие этнической и социальной однородности. Не случайно, что беспорядки связаны с детьми и внуками эмигрантов. Эмигранты первой волны, как правило, принимают все условия общества, потому что они идут на это сознательно. Но их дети и внуки сталкиваются с социальным неравенством и ощущают себя исключенными из общества. А на самом деле проблема заключается в том, что они не могут интегрироваться в общество.
Если мы говорим о России, то ваши эмигранты - это в основном жители в прошлом единой страны. Нельзя каждого человека со смуглой кожей и черными волосами воспринимать как чужака, потому что в этом случае может потенциально возникнуть почва для конфликта.