Поделиться
Станислав Лесневский - настоящий энтузиаст и подвижник в деле сохранения не только наследия Блока, но и материальных культурных ценностей, связанных с его именем. В частности, имения Бекетовых в Шахматове под Москвой, где прошли детство и юность поэта, где он встретился со своей будущей женой - Любовью Менделеевой. С известным блоковедом побеседовал наш корреспондент.
Российская газета | Недавно в одной газете написали, что Блок мог бы писать стихи, никогда не выходя из комнаты. Вы согласны?
Станислав Лесневский | В том смысле, что Блок обладал каким-то изначальным знанием, дознанием.
РГ | Но его спор с символистами заключался в том, что Блок хотел жить живой реальностью.
Лесневский | Он всегда к ней стремился, но при этом всегда оставался символистом. Даже когда пытался быть общественником. В этом его парадокс.
РГ | Недавно отмечали юбилеи Есенина и Хлебникова. Есенина - широко, размашисто, телесериал о нем выпустили. А вот Хлебникова вспомнили скромно. Каков современный "статус" Блока?
Лесневский | Все эти три поэта встретились в одной строфе Николая Рубцова: "Вон Есенин на ветру, Блок стоит чуть-чуть в тумане, Словно лишний на пиру, Скромно Хлебников..." и т. д. У каждого из них была своя миссия, и она незаменима. Популярность Есенина обеспечена и другими поэтами, прежде всего - Блоком. Это он дал поэзии музыкальную ноту, которую подхватил Есенин, дал ощущение мира как музыкального целого.
РГ | Блок повлиял почти на всех поэтов ХХ века. Но нет ли опасности, что он растворился в них и сегодня его уже не слышат за их голосами?
Лесневский | Блок навсегда обеспечил себе прочное место в культуре. Он соединен, с одной стороны, с массовой культурой, а с другой - с элитарной. Блок одновременно и поэт для филологов, как Хлебников, и для широких масс, как Есенин. Его строки крылаты, они поются. Он несомненный гражданин, страстный публицист и в то же время защитник "чистого искусства". Он считал, что поэт должен быть независим, для него законом было пушкинское: "Ты цари! Живи один!" Есть "тайная свобода", и есть "чернь". Но в нем жил и, если можно так выразиться, советский человек. Он, как мы когда-то, стоял в очередях за хлебом и очень ценил в себе эту человеческую простоту, умение жить с народом одной жизнью. В нем сочеталось все: "избранность" и "массовость", певучесть и публицистичность. Он все в себе собрал. Мы слышим в нем мистическую линию Жуковского и Лермонтова, горькие звуки Некрасова, ностальгию и пессимизм Баратынского, философичность Тютчева. В поэзии Блока мы слышим в одном исполнении весь оркестр русской поэзии, и прошлой, и будущей. И потом его поэзия живет помимо нашей воли. Мы даже сами не замечаем, как часто цитируем его в газетах, просто в устной речи.
РГ | Вы сказали "советский человек"?
Лесневский | В "Двенадцати" он дал язык революционной улице. "Не такое нынче время, чтобы нянчится с тобой..." Это не его слова. Он дал запись голосов новой эпохи.
РГ | Но "Двенадцать" можно понять по-разному, в том числе и прямо противоположно по смыслу. Вообще ситуация, в которой оказался Блок в период с 1917-го по 1921 годы, весьма загадочна... Например, от чего он умер?
Лесневский | Ну я не врач. Он сам сказал об этом на примере Пушкина: "Пушкина убила не пуля Дантеса. Его убило отсутствие воздуха". Об этом же писал Корней Чуковский, вспоминая Блока. Он перестал слышать "музыку" и поэтому умер.
РГ | Все-таки от этого не умирают. В конечном итоге Пушкина убила пуля Дантеса. А Блока?
Лесневский | Если перейти на язык физиологии, то это было страшное истощение нервной системы и астения, переходящая в психостению. Каждый из нас в жизни это в какой-то степени пережил после тяжелой напряженной работы. Но у Блока это приобрело катастрофический характер. И все-таки главное - он умер от страшного разочарования и ощущения вины.
РГ | Вины за что?
Лесневский | Он сам говорит об этом в письме одной женщине от 1921 года. Она должна была родить ребенка и просила Блока стать его крестным отцом. Блок ответил ей, что церковь его зовет, но пойти он не может, и высказал пожелание, чтобы ее ребенок был человеком мира, а не войны. И если кровожадные порывы будут брать верх, чтобы эти порывы умерялись совестью. "Если Ваш ребенок будет хороший, - писал Блок, - какой он будет мученик! Он будет расплачиваться за все, что мы наделали, за каждую минуту наших дней". Окончательное разочарование настигает его в 21-м году. До этого он еще пытался удержаться, как человек, который падает с горы и цепляется за уступы. Он хотел быть родным революционной эпохе. Что он желал акмеистам в статье "Без божества, без вдохновенья" 1921 года? Чтобы они стали "похожи на нашу несчастную страну". Гумилев исполнил это пожелание, когда его расстреляли.
РГ | Блок виноват в революции?
Лесневский | Они все разжигали этот пожар. Но место Блока, конечно, было особенным. Никто, ни одна армия не могла дать революции такой моральной поддержки. Понятно - Демьян Бедный или даже Маяковский. Но Блок! Уж если он принял революцию...
РГ | После революции имение семьи Бекетовых в Шахматове сгорело. Сейчас оно восстановлено? Лесневский
В усадьбе дела обстоят хорошо. Все восстанавливается и очень любовно. Я иногда даже шучу: "Вы столько всего понастроили, что этого не было даже при Блоке". Идет реставрация церкви. Блок постоянно вспоминает эту церковь в своих стихах и дневниках. Но проблема в том, что вся земля вокруг продается и кому принадлежит неизвестно. В Солнечногорском районе очень дорогая и престижная земля.
РГ | Что нужно сделать?
Лесневский | Нужно расширять заповедник для сохранения экологии, ландшафта. Нужна система национальных парков, как в Америке. Заброшено соседнее Боблово, имение Менделеевых. Мы бьемся за то, чтобы объединить их с Шахматовым и создать единый заповедник.
РГ | А что в Блоковском Петербурге?
Лесневский | Квартира на Офицерской улице, где он жил, окружена жилыми квартирами. Их нужно выкупать, чтобы отвезти под музей весь подъезд. Музею Ахматовой в Петербурге больше повезло. Там что-то все время происходит, обновляется, расширяется.
РГ | А как обстоят дела с изданием академического Блока?
Лесневский | Этим занимаются вместе ИМЛИ и Пушкинский дом. Не хватает, как обычно, финансирования, нет четких временных сроков, когда издание должно быть завершено.